В прокат вышел фильм Ксавье Долана «Мамочка». В нем 25-летний канадский режиссер, упорно и справедливо именуемый мировой критикой «вундеркиндом», с блеском демонстрирует формулу образцовой современной картины. Уже поэтому его работу обязательно следует увидеть.
О «вундеркинде из Квебека» критики с восторгом заговорили в 2009 году ‒ после того, как в одной из программ Каннского фестиваля Ксавье Долан показал дебютную ленту «Я убил свою маму». В ее строптивом герое (эту роль исполнял сам режиссер), отстаивавшем в беспощадном споре с матерью право на собственную непохожесть, несмотря на всю экстравагантность его манер, угадывались черты многих кинопредшественников, начиная от дерзкого Антуана из «400 ударов» Франсуа Трюффо и заканчивая асоциальными персонажами ранних фильмов Франсуа Озона. Но что изумляло в собственном постановочном почерке 19-летнего на тот момент Долана ‒ так это дикая, обескураживающая, не считающаяся ни с какими правилами благопристойности и вкуса энергия, сумасшедшая убежденность в правоте и оригинальности своего художественного высказывания. Так, в общем, зачастую ведут себя выскочки, чей заряд самоуверенности и наглости исчерпывается дебютом.
В случае Ксавье Долана все получилось совершенно иначе. Он продолжал снимать, пусть и не столь убедительные, как первая работа, фильмы, постепенно формируя круг преданных поклонников и неизменно попадая под благожелательные лучи мировой кинопрессы. Критики более чем радушно приняли и его последнюю работу ‒ «Мамочку» («Mommy»), удостоенную, к слову, на последнем Каннском фестивале приза жюри.
То, что эта награда, которую молодой канадец, кстати, разделил с киноклассиком, великим Жан-Люком Годаром,‒ не просто знак профессионального признания, пропуск в высшую лигу мировой режиссуры, но как бы подтвержденный аттестат зрелости, возможно, чувствует и сам Долан. Ведь фактически его новая работа ‒ своеобразный авторский парафраз дебютной картины. Это снова история о неразрывной связи, любви, преходящей в ненависть, бешеном притяжении, вызывающем столь же мощное отторжение, сына и матери, которые, в конце концов, оказываются, как диагностирует рекламный слоган фильма, «ближе, чем мужчина и женщина».
Показательно, что и главную героиню в «Мамочке» играет все та же темпераментная Энни Дорвал, которая демонстрировала бесчисленное количество эмоциональных модуляций в «Я убил свою маму» и с таким же неукротимым напором преодолевает самые затейливые психологические виражи в новой роли. Сын, правда, имеет теперь другое лицо и фигуру ‒ коренастый Антуан-Оливье Пилон ничем не напоминает слегка жеманного Ксавье Долана, и это, несомненно,‒ выношенное и здравое решение режиссера. Раньше его герой, среди прочего, отстаивал собственную нетрадиционную сексуальную ориентацию. Центрального персонажа «Мамочки» в подобных склонностях трудно заподозрить, он ‒ явно пробуждающийся мачо, и хотя этот мотив в его отношениях с мамашей и вовлеченной в судьбу этой странной пары соседкой (Сюзанн Клеман) постановщик деликатно вуалирует, зритель, втянутый в чувственный водоворот событий, вправе дофантазировать кое-какие чересчур смелые эпизоды жизни этого личностного треугольника, оставшиеся за кадром.
Впрочем, и того, что попало в объектив камеры, вполне достаточно, чтобы понять, каким невыносимо прекрасным и убийственно невыносимым может быть сосуществование близких людей. Стив (так зовут главного героя) ‒ клинический социопат, страдающий гиперактивностью и неконтролируемыми вспышками агрессии и ярости. Вероятно, недуг у него наследственный. Ведь и его мама, не имеющая постоянной работы, не выпускающая изо рта сигарету, в любую погоду и куда угодно шествующая на длиннющих каблуках, тоже не отличается сдержанностью. Вынужденная забрать сына из интерната, где тот устроил поджог, она обрекает себя на явно непосильное испытание. Идиллия семейной жизни, с трогательными нежностями и совместным приготовлением ужинов, постоянно сменяется ссорами, рукоприкладством, истериками и взаимными обвинениями. И выхода из этой ситуации не предвидится. Умиротворение, которое периодически вносит в этот дом соседка, бывшая учительница, сама, увы, переживающая последствия какой-то психологической травмы, не может изменить ситуацию.
Ксавье Долан не делает из этой истории никаких глобальных выводов, не занимается морализаторством, не выносит социальных приговоров. Он описывает частную жизнь, которая для самих участников этого происшествия оказывается мучительной экзистенциальной драмой. Это очень честный авторский взгляд. И при этом невероятно актуальный. Собственно, «Мамочка» ‒ кино именно нынешнего времени, где и беда, и счастье переживаются в одиночку, в частном порядке, даже если становятся предметом публичного наблюдения, обсуждения и комментирования.
Практически весь фильм снят Доланом словно с мобильного телефона, он применяет кадр-инстаграм, манипулируя фильтрами; мы видим все события в вертикальной картинке, как на айфоне (будет, правда, в фильме восхитительный момент, когда герой, находясь в эйфории, толкнет руками рамки ‒ и превратит ненадолго изображение в привычный полноформатный экран). Да, этот прием иногда позволяет добиться ощущения клаустрофобической тесноты, а также несомненно повышает ценность многочисленных крупных планов, на которых строится повествование. Но, кажется, для самого режиссера ‒ это просто удобный способ изложения. Он не озабочен концепциями, а творит, как хочет, как диктует ему настроение и страсть.
Фильм предельно чувственен, здесь фактически нет основных и второстепенных сцен, как нет и строгой логики рассказа. Из-за этого «Мамочка» кажется перегруженной однотипными эпизодами, но Ксавье Долан искренне не печется о зрительском комфорте или следовании каким-то правилам. Он занят самовыражением, он отвечает в кадре абсолютно за все ‒ сценарий, мизансцены, костюмы, саундтрек, актерское существование. Он работает спонтанно, стихийно, часто полагается на случай ‒ и талант его не предает. Кино, которое он создает, прежде всего его личное дело. Окончательное и бесповоротное следствие его индивидуальной свободы. И когда его герой в финале, вырвавшись из пут смирительной рубашки в психиатрической лечебнице, несется по коридору к светящемуся впереди окну, о которое, не исключено, может расшибить башку (хотя, конечно, зритель надеется, что он улетит в небо), ни секунды не сомневаешься, что Стив ‒ безусловно, двойник Долана, хотя и предпочитает женщин.
