Жизнь после войны существует. И насколько качественной она будет, зависит только от самого человека, который пытается вернуться к мирному существованию. Яркий пример – экс-боец Вооруженных сил Украины ЛЕОНИД ОСТАЛЬЦЕВ, который прошел бои за Саур-Могилу, Пески и Дебальцево, а сейчас стал основателем едва ли не самого успешного ветеранского проекта Pizza Veterano.
Теперь Veterano – это бренд, который объединяет под одним названием ряд заведений, созданных ветеранами современной российско-украинской войны – для ветеранов и не только для них. И хотя проект существует уже около двух лет, к его основателю Леониду Остальцеву до сих пор регулярно приходят журналисты как украинских, так и зарубежных СМИ. Возможно, потому, что проект Veterano – не о деньгах. Он – о поддержке, о самореализации и о помощи вчерашним участникам войны вернуться к полноценной жизни там, куда война, благодаря им, не пришла.
О зарождении идеи, о проекте, каким он был и каким стал, о причинах неугасающего внимания к этому ветеранскому бизнесу, об адаптации бывших бойцов к мирной жизни и участии государства в этом процессе, а также о "зраде", хейтерах и о языковом вопросе в Украине, Леонид Остальцев рассказал в интервью "Апострофу".
- Мне кажется, в Украине нет еще одного бизнеса, созданного ветеранами АТО, о котором бы так много писали. Считаешь количество интервью, которые раздал за все время?
- Нет, не считаю. Но я знаю, что их было уже где-то полтысячи. Очень много зарубежной прессы было, знаю точно, что не меньше сотни интервью для зарубежных изданий. Одни итальянцы приезжали 17 раз!
- И как себе объясняешь этот ажиотаж? Что так интересует людей в том, что вы делаете?
- Я не знаю. Но мне кажется, никто не любит нытиков. Все любят тех, кто берет и делает. Проблемы же есть у всех. Но не все эти проблемы решают. Мы – решаем. Причем свои проблемы мы решаем самостоятельно. Потому что один из ключевых принципов проекта – нам никто ничего не должен. Мы не кричим: "Давайте нам льготы! Давайте нам еще что-то!" Есть две руки, есть две ноги – значит, все получится. Тогда – вперед!
- У тебя эта уверенность, что все получится, была всегда? Или она появилась на каком-то этапе?
- Я думаю, что после войны все-таки она появилась. На войне понимаешь, что на самом деле важно. И что жизнь – только одна. И проживать ее надо так, как хочется, а не так, как кто-то говорит, или некачественно, неполноценно. Второго шанса не будет. На войне ты понимаешь, где есть реальные страхи, а где надуманная всякая х*рня.
- Война вообще полностью меняет восприятие мира?
- Да.
- В чем тебя война изменила?
- Я бы не сказал, что война вообще изменила меня. Она где-то сделала сильнее, полнее в некоторых вещах. Если во мне было что-то хорошее – ну, типа, мне кажется так – то его стало больше. Но и плохого тоже стало больше. Но я не скажу, что она меня как-то так изменила...
- Скорее, подчеркнула все?
- О, круто ты сказала! Я думаю, что где-то подчеркивание такое произошло. Подчеркивание человека. Да. Думаю, война именно это и делает с людьми – она их немного подчеркивает.
- Как справляешься с теми недостатками, которые, как ты говоришь, тоже стали более выразительными?
- Работаю над ними. Только работая над недостатками, можно их исправить. Я же не идеальный. Я не претендую на то, чтобы быть идеальным. У меня есть очень много "быков", я очень часто кричу на свою команду, потому что я хочу и требую, чтобы все было безупречно. Я понимаю, что нельзя требовать идеального сервиса от людей, которые полтора месяца работают. Да, для них проводятся занятия, но этого мало, надо больше опыта, как ни крути. Но я все равно кричу на них. Потому что мне нужна эта безупречность...
Я очень мало уделяю времени семье. Еще до недавнего времени мой полуторагодовалый сын меня вообще не узнавал. Сейчас уже немножко лучше, но в начале это был ужас. Потому что я постоянно на работе. Есть очень много дел, и их надо решать. Так что с семьей у меня слабовато. Слава богу, у меня жена очень хорошая. Она все понимает и поддерживает меня. Мне очень сильно повезло с ней. Но я понимаю, что я – все равно м*дак, потому что нужно распределять свое время таким образом, чтобы на семью его тоже хватало. И уделять больше времени и внимания семье. Но я пока этому не научился.
- Не удивительно. Потому что даже постороннему человеку не трудно заметить, как много у вас сейчас дел – кроме непосредственно пиццерии.
- Да, много проектов всяких. Так интереснее. В принципе, смысл того, что я делаю – помощь в адаптации. И, в первую очередь, помогая другим, я помогаю себе. Потому что во время работы нет возможности даже думать о чем-то плохом, вспоминать войну и прочее. Даже специалисты говорят, что работа очень сильно помогает. И если нет квалифицированной помощи со стороны государства – психологов, адаптологов, социологов – то человек, просто делая что-то, самоадаптируется и самоинтегрируется в общество.
- Считаешь, что в той популярности, которую получил проект, есть доля везения? Насколько она большая?
- Да, конечно, без везения не обошлось. Хотя мы говорим о популярности. Вот есть проект, о нем все узнают и говорят: "Вау, крутой проект! Круто-круто-круто!"... Месяц о нем базарят, второй месяц. Дальше – уже не интересно. О нем никто не будет говорить. А у нас – не так. Значит, мы что-то продолжаем делать, что привлекает внимание к проекту.
Сначала это было, конечно, в какой-то степени везение. Я ничего такого не планировал. Пару дней назад я устроил уборку дома и нашел свой первый бизнес-план, с которым начинал это все делать. И в том бизнес-плане ничего такого, что есть сегодня, не было. У меня был бюджет на рекламу – 3 тысячи гривен. Я должен был делать флаеры и разносить их в радиусе километра от того места, где буду арендовать помещение. Должен был знакомиться с людьми, приглашать их к себе... Я ни на секунду не думал о том, что это всем так понравится, The New York Times и так далее... Ни фига!
Мы не были готовы. Я помню первые месяцы. Очень много было "лаж". Но мы справились. Мы перешли через это, сработали хорошо – и сейчас развиваемся и растем. После того, как все это уже произошло, мы продолжили работать. И это до сих пор нравится людям. И вы, журналисты, приходите на какой-то х*р.
Но интервью – это тоже часть работы. Очень хочется разбивать стереотип, что ветераны – это какие-то отбитые на голову люди, алкоголики, люди, страдающие от посттравматического стрессового синдрома, неадекваты и тому подобное. Сам же проект зародился из проблемы, в первую очередь.
- Из проблемы?..
- Конечно. А на фига я его открывал? Денег заработать?.. Просто когда я вернулся с войны, мне подфартило. Мне позвонил чувак – сейчас он мой лучший друг, Жора из 95-й бригады – и предложил мне создать Союз ветеранов. Мы оба не знали, что это такое, но безумно хотели что-то делать. Нам нужно было какое-то занятие. А помогать другим – это лучшее занятие, которое может быть.
Поэтому мы создали этот проект и начали работать с ветеранами, с женами, с семьями погибших, помогать детям... Короче, было до х*рища работы. И во время этого всего движа я увидел, что очень много пацанов, которые приходят с войны, возвращаются на старое место работы и увольняются оттуда. Как правило, они еще и дерутся с руководством... Ну, короче, остаются в не самых лучших отношениях. Потому что где-то есть бытовой сепаратизм, где просто руководитель не знает, как себя вести с ветераном, который вернулся с войны. У нас же в стране – в единой стране, в которой сейчас идет война – боец вчера сидел в окопе, сегодня он приехал домой, а послезавтра уже на работу вышел. Это п***ц! Ну, типа, это вообще разрыв головы, понимаешь?
Я свободно владею английским, у меня есть друг-психолог из США, у него 25 лет стажа работы. И мы с ним много общались по этому поводу. Он мне уже тогда говорил, что в Украине нет никакой программы по адаптации. Говорил: я буду пытаться чем-то помочь вашей стране, но не гарантирую. И когда мы создали Союз ветеранов, мы приглашали его, он работал с ветеранами, учил, как там себя вести правильно и так далее.
Тогда я подумал, что было бы круто (так как я до войны работал поваром) создать маленькую пиццерию, в которой будут работать ветераны, которым я смогу давать новую специальность, которые смогут адаптироваться в своем кругу. Потому что в кругу побратимов всегда лучше. Это мы тоже увидели в работе в Союзе ветеранов. То есть мне гораздо комфортнее с ветеранами. Мы на одном социальном уровне находимся. Ты воевал, я воевал, все круто.
- Никто глупых вопросов не задает...
- И вот я знал, что я буду платить психологу. Найму психолога – и будем еще помогать в адаптации с психологической точки зрения.
- А сейчас Pizza Veterano скольких людей объединяет?
- Сотрудников сейчас 26. Именно здесь, в этой пиццерии. Но есть еще параллельные проекты. Это Veterano Brownie, Veterano Coffee, Pizza Veterano в Днепре, Veterano Service в Днепре, Pizza Veterano в Трускавце, Veterano Coffee в Мариуполе... По моим подсчетам, на сегодня 34 ветерана уже работают под этим брендом. А общее количество работников – уже около 60.
- И нет предела совершенству, так?
- Нет. Для меня крутым примером является американская компания Black Rifle Coffee. Это компания – чисто ветеранская. Они делают кофе. Обжаривают и продают сами. И они поставили себе цель нанять на работу 10 тысяч ветеранов. Поэтому я поставил себе цель трудоустроить 50 ветеранов для начала.
Леонид Остальцев
- Пожалуй, ты единственный из всех ветеранов можешь похвастаться, что в заведениях, которым ты дал старт, уже дважды был президент Украины.
- Угу. А этим можно хвастаться?
- Ну, как ни крути, президент абы куда не ходит. Думаю, это можно считать своеобразным "знаком качества", как бы кто ни относился к Порошенко.
- Поддерживаю. Да. Это круто. Мне это нравится. В первую очередь, независимо от того, кто президент, но это – представитель власти. И если власть понимает важность подобных проектов – это хорошо. Это значит, что не все потеряно.
- Думаешь, власть понимает?..
- Уверен.
- Даже несмотря на то, что у нас не очень активное внимание уделяется какой-то активной государственной помощи ветеранам?
- На самом деле – огромная помощь со стороны государства существует для ветеранов. Просто все наши ветеранские организации, программы – старые, не реформированы, не модернизированы. Но государство знает, государство занимается. Но мы не забываем о том, что государство – это такая большая неповоротливая черепаха, которой надо очень долго поворачиваться, головой крутить. Мы понимаем, что очень много зависит от очень многих людей, которые сидят на своих местах и выполняют работу. А это все – система. А о системе судят по самым слабым звеньям. А там слабых звеньев – п**дец, "сиди, сам открою"...
Поэтому важность таких предприятий, как наше, очевидна. И это очень круто, что их поддерживают. И ветераны смотрят: "О, круто. К ним приходил президент – значит, они что-то делают правильно, значит, и я могу это делать". Это одна из причин, почему я открыл проект и почему продолжаю. Чтобы показывать, что если у меня получилось, то и у всех остальных сто процентов получится. Просто надо постараться. И сделать.
- Когда президент зашел в пиццерию на презентацию книги "14 друзей хунты", тебе удалось с ним поговорить?
- Нет. Было очень много людей, и он пришел в первую очередь на презентацию и во вторую – сделать рекламу. Он так открыто и сказал: я пришел сюда прежде всего, чтобы поддержать его (то есть меня), я хочу, чтобы к нему ходили, потому что, типа, прикольное дело, ла-ла-ла... Дальше – презентация, много охраны... Не было времени разговаривать. Он пришел не на встречу со мной. Он пришел на презентацию книги в пиццерию, взял пиццу – и поехал себе по делам.
- А по твоему внутреннему ощущению, у президента в том визите была искренняя заинтересованность? Или все же правы те, кто обвиняет Порошенко в том, что это был самопиар – и ничего больше?
- Я – не телепат, к сожалению, и не могу судить, но мне хочется верить в то, что это был не только пиар. Ну, действительно, какой пиар? Давайте говорить откровенно. Президенту нужен пиар? В чем? В том, что он приехал в пиццерию и типа показал, что книжка – это круто, а пицца – это очень круто? Ну и где тут пиар?
Мне говорят, что он, типа, пропиарился на нас. Он что, принес мне чемодан денег? Или что он сделал? Он помог мне, возможно, как-то? Он просто пришел, тряхнул фейсом – и ушел. Ну где здесь пиар? Я не понимаю!
Просто есть у нас часть людей, которые мыслят по-зрадофильному, как я это называю. Всегда видят негатив, во всем ищут подвох и так далее. Меня порадовало, что их очень мало. Просто они пишут об этом, говорят об этом, это вызывает определенные дискуссии в обществе. Но не больше. Нам от этого хуже не становится. Только лучше.
- Вот все ржут над этим "не раскачивайте лодку, потому что Путин нападет". А ты как считаешь, стоило бы воздерживаться хотя бы от необоснованной критики власти, пока в стране идет война?
- За все время, что я дома, я ни разу не критиковал власть. Не критиковал не потому, что она мне нравится, или не потому, что я ее поддерживаю. Просто у меня есть принцип: если я могу что-то делать – я буду это делать. А если я хочу п**деть – это другое дело. Знаешь, можно п**деть, а можно делать. Я лучше буду делать.
- Но это труднее, чем просто говорить. Видимо, поэтому меньше людей выбирают этот путь.
- Знаешь, есть такая штука: всегда легче сказать, что кто – п****с, и из-за него у меня все х**во. Что я, дегенерат, сижу без работы, потому что "Порошенко – шоколадный дебилоид". В чем смысл – я не понимаю.
Я поддерживаю тех людей, которые конструктивно *** (критикуют, оказывают давление, - "Апостроф") власть – образно, конечно. Которые конструктивно и обоснованно высказывают свое недовольство государственным деятелям нашей страны, подкрепляя это фактами и сопровождая собственной работой. Это предприниматели, которые имеют свои предприятия и говорят: нас не устраивает это, это и вот это, потому что это мешает работе наших предприятий. Это какие-то общественные деятели – реальные общественные деятели, которые хотят реформировать страну, но им мешают те, те и те...
- Ты говоришь, что сейчас уже не занимаешься непосредственно приготовлением пиццы на кухне...
- Пару дней назад зашел просто, раскатал пиццу, вспомнил, как это делать – и ушел. Я больше занимаюсь организационной работой, продвижением бренда и созданием новых проектов. Мы сейчас открыли еще несколько новых проектов. Это новая кофейня в Мариуполе, ветеран "Азова" открыл. И будет еще два проекта в Киеве. Один парень будет делать мороженое. Он купил себе очень крутую установку, причем делать он будет очень натуральное мороженое из йогуртов. Но не буду пока рассказывать. А второй будет делать магазин, который будет называться "Veterano-маркет". Обычный магазин, в котором этот ветеран будет владельцем и продавцом одновременно.
- Прекрасный замысел!.. Скажи, недавнюю неприятную историю с сожженной летней площадкой в Днепре ты связываешь с той презентацией, которую посетил президент и которая вызвала возмущение у части пользователей соцсетей? Что известно о ходе расследования? Есть соображения, кто это сделал и был ли это поджог вообще?
- Это был поджог. Расследование идет. Я честно скажу: не знаю, кто это сделал. Не знаю, связано ли это с презентацией. Нельзя забывать, что Днепр – это город, в котором есть много сепаров. И открывая этот проект, я знал, что у нас идет война. Я знаю это каждый день. И я знал, что так будет. Единственное – я думал, что начнут с меня.
- Знал, что так будет?..
- Да. У нас же есть латентные сепаратисты. У нас есть много тех, кто поддерживает Россию. Их не так много в процентном соотношении, но немало в плане количества. Пусть на 40 миллионов населения их будет миллион-два, но это очень и очень немало. И эти миллион-два могут изрядно напакостить.
Но это очень крутая проверка в плане того, что мы не будем мстить, мы не будем никого искать. Пусть работают правоохранительные органы. Это не то, ради чего стоит портить свою репутацию и пачкать руки.
Мы лучше будем работать вдвое упорнее, мы сделаем хорошую охранную систему. У Андрюхи не было камер. Андрюша вообще у нас открыл по франшизе эту пиццерию, я ему разрешил это сделать, но у него было очень мало средств. И это большая проблема. Ко мне уже обращалось больше полтысячи людей по поводу франшизы Pizza Veterano. Я дал только двум.
- Почему?
- Потому что не хватает или мотивации, или денег. А деньги тут играют немалую роль. Нужны видео, сигнализация, охрана... Все это требует денег. А у ветеранов денег нет. И это – большая проблема. У Андрюхи их тоже не было, поэтому он не сделал ни камер, ни охраны. Поэтому мы застраховали все свое имущество полностью. И все хорошо.
- Андрей нормально эту историю пережил?
- Да, все хорошо. Они уже сделали дизайн-проект и уже начали ремонтировать, делать новую террасу – гораздо круче, чем она была.
- Как определяешь уровень мотивации тех, кто обращается за франшизой?
- Это мои личные показатели, которые я вижу, вопросы, которые я задаю, и ответы, которые я слышу. Они в комплексе дают мне понимание, будет ли человек заниматься этим или не будет. Проект Veterano – пицца, кофе, что-то другое – это, в первую очередь, репутационный проект. Если уже к нам столь большое внимание со стороны прессы, государства и т. д., то мы должны обеспечивать три вещи: суперкачественный сервис, суперкачественную продукцию и третье – имидж ветерана. Мы не можем позволить себе пьяными где-то носиться и прочее... И если я вижу, что человек несерьезный – я не буду с ним иметь дело.
- В Днепре, если уж мы о нем вспомнили, в последнее время участились неприятные и трагические истории с ветеранами. Почему именно там? Казалось бы, с самого начала это был такой форпост патриотический...
- Днепр и есть сейчас таким. Как бы это сказать правильно? Это – нормально. Скажу даже больше: это – цветочки! Дальше будут ягодки. А как вы думали? У нас есть огромное количество людей, имеющих боевой опыт. У нас есть огромное количество оружия, привезенного из зоны АТО. Вы думаете, что оно будет постоянно закопано?
Пик проявления посттравматического стрессового расстройства наступает лишь на третий год после травмы. Третий и седьмой. Нас все это еще ждет. Это все еще впереди. То, что происходит сейчас – это только начало.
Я снова и снова повторяю: подобные проекты открываются, чтобы привлекать ветеранов к работе, к тому, чтобы они становились самостоятельными и независимыми. Когда человек возвращается с войны, у него нет работы, а тут к нему подкатывают "братан, надо сделать то и то, стоить это будет столько-то" – человек понимает, что у нее вариантов нет. А какой вариант? Идти на работу к п****су-начальнику? Он героем был! Он, б**дь, свою страну защищал! А сейчас ему говорят: иди работай на заправке. Ну, кто пойдет работать на заправку?! То, что произошло – это ужасно. Но это – из серии "этого следовало ожидать".
- И мы пока ничего сделать не можем, чтобы это все остановить?
- Почему не можем? Можем.
- Как? Бренд Veterano всех не обогреет...
- Бренд Veterano всех не обогреет. Но должны быть государственные программы. Адаптационные программы, реабилитационные программы... В Штатах ветерана не выпускают со службы до тех пор, пока он месяц не пройдет адаптацию и социализацию у психологов, которые поставят ему диагноз, есть ли у него посттравматическое стрессовое расстройство или нет. И если такое расстройство у него есть, ему установят пожизненную пенсию в размере от 1,5 до 3 тысяч долларов, в зависимости от тяжести. Это государство так поддерживает ветерана, чтобы он имел деньги и не занимался х****й всякой.
А дальше он уже может трудоустроиться. Есть льготы для бизнеса. На сто процентов всем, кто воевал в составе вооруженных формирований Соединенных Штатов, государство оплачивает любое высшее образование.
У меня есть друг, который давно уже уехал в Штаты и получил там гражданство. Так вот, он воевал в Афганистане за Соединенные Штаты. Потом вернулся – и получает пожизненную пенсию, потому что они наехали на фугас. Он жив-здоров, но там не все, типа, хорошо. Он сейчас учится в Лос-Анджелесской киноакадемии. Его одногруппница – дочь Дольфа Лундгрена. И нам тоже нужны такие программы.
- Но даже при самых оптимальных раскладах и при всем желании нам до их появления и внедрения еще очень далеко?
- Да.
- И пока никаких намеков на то, что нечто подобное начинает реализовываться, нет?
- Я не слышал. Это большая проблема, на самом деле. Очень большая. И мне хочется верить, что проект Veterano станет небольшим островком, на котором ветераны всегда смогут найти место для отдыха, для того, чтобы просто прийти, просто посидеть, просто пообщаться... И понимать, что ты находишься дома. Где бы ты ни был – то ли Днепр, то ли Киев. И очень хочется привлекать пацанов к предпринимательской деятельности, потому что бизнес – это, в первую очередь, финансовая независимость. А финансовая независимость – это возможности. Возможности для того, чтобы реализовываться в чем-то еще. И это очень круто!
- Прочитала, что у вас с недавних пор по умолчанию обслуживают на украинском, а уже потом, по желанию посетителей – на других языках. Почему ты считаешь это важным? Действительно ли языковой вопрос – один из мощных факторов, который разъединяет страну?
- Я бы не сказал, что языковой вопрос разъединяет страну... Просто есть определенные моменты в решении этой проблемы. Что послужило толчком, почему я принял такое решение? Мне написала подруга. И у нас с ней завязался диалог. Вдруг она сказала, что сейчас кто-то создает каталог украиноязычных ресторанов. Не знаю, куда, не знаю, зачем, и мне, в принципе, пох*й – реклама мне не нужна. Но мне стало неприятно, потому что она сказала: "Прикинь, начались ссоры из-за того, что половина видит вас, Veterano, там, и говорит, что вы там должны быть априори – а вторая половина говорит, что у вас обслуживание на русском и вы не имеете права там быть".
И мне стало не то что обидно, но меня это задело. Зацепило прежде всего потому, что опять кто-то где-то ругается из-за того, что у нас есть языковой вопрос. И я подумал: а у нас же есть закон, где четко указано, что все обслуживание должно вестись на украинском языке.
- В Киеве вот совсем недавно снова Киевсовет за это единогласно высказался...
- Да. Поэтому у меня не возникло вопросов. Я собрал сразу собрание и сказал, что мы с сегодняшнего дня обслуживаем исключительно на украинском. Сказал я и о том, что мы и общаться будем исключительно на украинском. В приказном порядке. И за нарушение этого правила будет штраф – 1 гривна за каждое русское слово.
Потом в течение дня я почитал законы Украины, пообщался с двумя юристами, которые сказали, что это не совсем правильное решение с моей стороны, относительно общения между собой, потому что такое требование нарушает Конституцию Украины. И, поскольку у нас свободная страна, я изменил свое решение. Я снова собрал свою команду и спросил, кто готов поддержать меня в этом вопросе. То есть обслуживание у нас на 100% украинское, это не обсуждается, а вот разговоры между собой – это уже кто как захочет. Но у меня есть такое предложение: кто будет разговаривать на украинском, тому я буду давать в конце месяца премию.
- И что?
- 23 человека сказали "да" и три человека сказали "нет". Сейчас так мы и работаем.
- В такой хорошей компании и те три человека, наверное, скоро изменят свое мнение и примкнут к вам.
- Ну, примкнут или нет, но я решил таким образом поощрять. И у нас есть такое правило: если где-то проскакивают русизмы – кладешь гривну в копилку. Есть у нас специальная копилка. А деньги в конце месяца мы передадим в "Повернись живим"... Я вот за эту беседу где-то тридцатку уже положу (беседа ведется на украинском, но время от времени Леонид переходит на русский язык)...
"У нас есть такое правило: если где-то проскакивают руссизмы - кладешь гривну в копилку"
Суржик тоже канает. Главное – желание. Все базарят на ломаном украинском – те, кто не являются украиноязычными. Но это весело, это прикольно. Мы называем территорию возле входа в пиццерию "зоной отчуждения". Туда можно выйти и поп****ть на русском спокойно. Когда какие-то суперважные дела, я говорю: так, пошли п***ть туда. И мы там уже свободно обсуждаем, материмся себе, кто сколько хочет... Хотя за маты не штрафуем.
- Считаешь, что украинский язык в Украине нуждается в защите?
- Да. Обязательно. Нам нужны законодательные базы. Нельзя забывать о прошлом. Вот я не знаю: неужели никто не читал историю? Была же в нашей истории принудительная русификация, в 1930-х годах. Нельзя об этом забывать!
Конечно, сейчас будет большое сопротивление, потому что целое поколение выросло с русским языком. Но мы не можем забывать о том, что живем в стране под названием Украина.
Но здесь есть очень тонкая такая грань. Очень легко кого-то заставить что-то делать. Вот я устроил собрание – и говорю: так, с**а, все базарят на украинском – все без исключения! И все. Все базарят. Но трое же не хотели этого делать! И я понимаю, что они ломали себя, а я ломал их. Это неправильно. Лучше, чтобы это была какая-то прикольная игра или мейнстрим. Надо популяризировать украинский язык. В первую очередь, на нем надо хотеть разговаривать. Это должно быть круто – разговаривать на украинском!
Вот я знаю двух людей, слушать которых – истинное наслаждение. Один из них – это дядя Юра, "Не скигли" погоняло у него с войны. Мы воевали вместе. Очень крутой дядя, был ранен в Песках. У него настолько крутая украинская речь – это просто п***ц. Каждое слово – это ржака. В окопе каждый раз, когда кто-то что-то базарит, и дядя Юра кричит: "Не скигли, кубло й****е"... Ну, это поэзия. Реально, это очень круто. Я обожаю его украинский и обожаю его.
А вторая – моя жена. Она разговаривает на очень крутом украинском. Вот она знает такие словечки, какие-то штучки-дрючки ... Я не могу это объяснить, но слушать ее – это удовольствие.
В этом вопросе, я думаю, мы победим. Просто нужно время и нужна какая-то мудрость, наверное. Чтобы не перегнуть палку.
- "Языковые патрули" – это уже будет перебор?
- Да. Однозначно.
- Напоследок – при каких условиях ты бы вернулся на Донбасс, на войну?
- Когда меня призовут. Позвонит командир роты или командир бригады, скажет: ты нужен. Или – повестка.
- А как лично ты думаешь, надолго у нас еще война на востоке?
- Я не знаю. Я не делаю никаких прогнозов. Кто я такой? Я – солдат. Что я знаю? Ни х*я! Так чего я буду базарить, когда это все закончится, или делать какие-то прогнозы?
Мне хочется, чтобы все это завершилось. Завершилось, в первую очередь, победой. Потому что мир недопустим без победы. Я не хочу потом объяснять детям, чего же мы воевали. Это будет как с Афганистаном: "Что вы там делали?", "На фига вы там были?"... Я этого не хочу.
- Ты общаешься с очень многими участниками АТО – бывшими и нынешними. Навскидку: какой процент готов по первому зову вернуться на войну, если речь будет идти о завершении этого всего?
- 90%. Остальные 10% подтянутся после запоя. Нет, серьезно. 10% просто – это жесткие "аватары", которые в беспробудном пьянстве вдруг поймут, что началась война и в разгар очередного похмелья скажут: "Куда ехать? Дайте я бутылку водки возьму"... Почему ты смеешься? Это не смешно, на самом деле. Лучше бы они не приезжали вообще... Ну, как-то так.
