Украинский интернет взволновала история украинки Ирины Руц, которая находится под арестом в Бельгии. Женщина попала за решетку после того, как попыталась вернуть себе сына Луи, увезенного во Францию ee бывшем мужем Кристофом Дюамелем, которого украинский суд лишил родительских прав. В эксклюзивном интервью "Апострофу" из бельгийской тюрьмы ИРИНА РУЦ рассказала о безуспешных попытках в течение двух последних лет вернуть себе ребенка, о бездеятельности украинских чиновников и безразличии европейских судов.
- Ирина, расскажите, как Кристофу удалось вывезти ребенка за рубеж?
- Мы приехали в Украину вместе – он работал заместителем директора Французского института в Киеве. Это культурно-языковое заведение, которое ежегодно проводит фестиваль "Французская весна". Для иностранных граждан, работающих в этом институте, МИД Украины выдает сервисную карту. Она не предоставляет дипломатический иммунитет, но в рамках миссии человеку даются определенные расширенные возможности. Кристоф имел автомобиль с номерами посольства, эту сервисную карту и так называемый "черный паспорт", обложка которого похожа на паспорт дипломата. Все это и позволило ему пересечь границу на пропускном пункте "Чоп-Тиса". Я так понимаю, ему посоветовали выехать из Украины именно через этот пост, который не пользуется особой популярностью у иностранных граждан. Расчет, видимо, был на то, что пограничники не будут очень сильно докапываться до ситуации.
Мы вместе с полицией достаточно быстро приехали на этот пост, расспросили пограничников и смогли даже получить видеозапись того, как Кристоф пересекал границу.
Однако, Кристоф пересекал границу второго мая 2019 года. А с 22 апреля он уже не являлся работником посольства. То есть он злоупотребил служебными документами. Как оказалось, наши пограничники, испугались номеров машины и сервисных документов. И кроме того, без сигнала от правоохранителей, пограничники просто не имеют права досматривать машину со спецномерами. Итак, в салоне автомобиля ребенка не было. Ни единого документа на ребенка предоставлено тоже не было. То есть, ребенок был спрятан в багажнике.
Естественно, об этом мы сразу же сообщили в МИД Украины, была направлена нота в посольство Франции, но посольство и МИД Франции ответили, что "у нас этот сотрудник больше не работает".
То есть, Кристоф действительно похитил ребенка. Он нанял трех молодчиков, приехал на служебном автомобиле в разгар культурного мероприятия "Французская весна", прижал меня и моего сына возле моей машины, выхватил ребенка и с ним уехал. Это случилось 11 апреля 2019 года.
Мы сразу же обратились в полицию. К сожалению бригада, которая выехала на место, удовлетворилась подделанными копиями документов о проживании ребенка во Франции, которые предоставил им Кристоф, хотя наша семья никогда во Франции не жила.
Позже, во Франции, в присутствии судьи и двух адвокатов Кристоф скажет, что "к счастью, мне удалось заплатить украинской полиции, чтобы они разрешили уехать с ребенком".
- Когда вы снова увидели ребенка после того, как его вывезли во Францию в апреле 2019 года?
- Спустя 8 месяцев. Тогда это был еще 2019 год.
Я нашла Луи в детском саду. Я туда пришла с судебным приставом и со всеми документами для того, чтобы сказать, я - мама похищенного ребенка. Я была очень сильно удивлена поведением директора детского сада – она сразу же закрыла на замок все ворота и все двери, сказала, мол, я вас отсюда не выпущу, будем ждать, пока приедет месье. Я предложила вызвать полицию, пусть она разбирается. Пока мы ждали приезда полиции, приехал Кристоф и в прямом смысле слова вырвал ребенка у меня из рук. Луи начал рыдать, а Кристоф просто убежал через задний выход.
- Как вам удалось забрать ребенка?
- Мы могли бы забрать ребенка через гражданский суд, но это заняло бы годы. Тем не менее, во Франции очень четкие законы касательно предоставления или непредоставления ребенку возможности общаться с другим родителем. С помощью моих адвокатов во Франции мы подошли достаточно близко к тому, чтобы легализовать украинские решения, которые полностью в мою пользу. Кристоф был в курсе того, что скоро ему придется предоставлять мне ребенка. Для того, чтобы защитить себя в суде, он начал мне писать сообщения: "я не препятствую, бери ребенка, проводи с ним каникулы", но когда я спрашивала, что, где и когда, он пропадал со связи. Он постоянно жонглировал адресами, "а сейчас мы у бабушки", "а сейчас мы у тети", "а сейчас ребенок у племянницы".
Одна из моих адвокатов сказала – вы имеете точно такое же право на ребенка, как и Кристоф. Мы с моим нынешним мужем целыми днями самостоятельно разыскивали ребенка, нанимали детективов.
Но все произошло совершенно случайно. Я просто вышла из машины, чтобы осмотреться, – это был адрес матери Кристофа. И тут внезапно я увидела сына, услышала его голос. И тогда я уже не размышляла. Я ведь два года не видела сына. Когда Кристоф похитил Луи, ему было 3,5 года. Через две недели – в этом ноябре – ребенку исполнится шесть.
Я взяла на руки мальчика, мы направились к машине, сели и поехали.
- А потом вас задержали…
- У нас не было даже мысли о том, что бельгийские полицейские смогут притянуть за уши настолько несуществующую причину, чтобы остановить машину.
Через три часа нас остановили в Бельгии, якобы из-за того, что пришел сигнал, будто машина, на которой мы ехали, украдена. Первый документ, который мы предоставили, это был абсолютно легальный и действительный контракт аренды машины, но им было все равно. Нас абсолютно незаконно остановили и забрали ребенка.
На нас надели наручники, отвезли в комиссариат дорожной полиции города Намюр – и больше не выпускали на свободу. На следующий день Кристоф приехал, забрал ребенка, на которого у нас имелись все документы, в том числе и украинский документ, согласно которому я дала Луи свою фамилию. Что касается бельгийских властей, то они умыли руки, сказали: нам из Франции пришел сигнал, мы все выполнили, а какой сигнал – не важно. Кристоф забрал ребенка за 3,5 часа до того, как был выдан ордер на арест. Среди прочих документов было и решение украинского суда о лишении Кристофа родительских прав.
Я считаю, что нас остановили по "звонку другу". Когда читаешь материалы суда, становится понятно, что сигнал об украденной машине пришел после того, как нас задержали. Все документы были подложены позже, задним числом. Ордер на арест был выдан на сутки позже.
- Что вы имеете в виду под "звонком другу"?
- Я уверена, что мой бывший муж использовал свои профессиональные связи. Потому что после похищения ребенка он устроился муниципальным полицейским во Франции. Это как дружинник, который проверяет порядок на улицах и клеит талончики за неправильную парковку. Это довольно унизительное падение в карьере после того, как он занимал в Украине достаточно высокий пост.
Но сейчас Кристоф стал шефом муниципальной полиции. Поскольку нас остановили во франкоязычной зоне Бельгии, я не сомневаюсь, что сейчас он использует свои связи – во Франции муниципальная и классическая полиция работают рука об руку. Как нам сказали наши адвокаты, например, в Германии такое бы не прошло.
- Почему именно арест? Не домашний арест, не браслет? Почему такая жесткая мера пресечения?
- Мы оказались в маленьком бельгийском городке, где у местных полицейских много событий не происходит. Они решили просто устроить "шоу ковбоев", какой-нибудь "экшн". Полицейский вытащил оружие, направил его на моего мужа, который сидел за рулем, а мы сидели с ребенком сзади. Это абсолютно неправомерное действие, которое никак не согласовано с процессуальным кодексом.
Я уверена, что здесь существует политическая дискриминационная составляющая. Если бы на нашем месте были немцы, британцы или американцы, то бельгийцы никогда бы в жизни себе такого не позволили. В тюрьме я тоже вижу, что для бельгийцев албанцы, украинцы и румыны – это приблизительно одно тесто: мелкие нарушители, торговцы машинами.
- Что вам и вашему мужу инкриминируют?
- Бельгия по большому счету – ничего. Они говорят – мы получили европейский ордер на арест и в рамках договоренности по этому ордеру мы должны доставить вас во Францию. А вот во Франции нам инкриминируют нападение организованной бандой с предварительным сговором и похищение ребенка с насилием. Прокурор в суде говорит, что за эти обвинения грозит пожизненное заключение.
- Похищение с насилием? А когда вы забирали ребенка, он узнал вас?
- Сначала я несколько раз повторила ему – "я твоя мама". В ответ я услышала заготовленный текст со словами, которые 5-летний ребенок никак не мог бы использовать. Он сказал: "вы не имеете права забирать ребенка без согласия другого родителя".
Когда мы ехали в машине, мне удалось достаточно быстро "разморозить" Луи. Это довольно классическая ситуация для ребенка, который был оторван от одного из родителей. Кристоф хотел вычеркнуть меня из жизни моего сына. Но я изучала этот вопрос, я узнавала, как нужно общаться с ребенком. И за довольно короткое время мне удалось его "разморозить". И к моменту, когда нас остановили полицейские, ребенок совершенно спокойно называл меня мамой, проявлял достаточную лояльность – полицейские не могли бы усомниться, что именно я - мать Луи.
Когда Кристоф отбирал у меня ребенка в апреле 2019-го, это была действительно сцена насилия. Я понимаю, что Луи не представляет для него никакой ценности. Просто Франция платит достаточно неплохую социальную помощь одиноким родителям, платит ежемесячную сумму на содержание ребенка и дает неплохие льготы. Например, родитель-одиночка возглавляет очередь на получение бесплатного социального жилья. Поэтому во Франции дети чаще всего являются источником дополнительного дохода и социальных льгот. Это и происходит в данном случае. Ребенок сутками находится в каких-то местах с третьими лицами, а Кристоф им совершенно не занимается.
- У Кристофа до сих пор есть родительские права?
- В Украине – нет. По решению украинского суда Кристофа лишили родительских прав, когда Луи было 4 года.
Но нет договора о взаимном признании решений украинских и французских судов. Потому для того, чтобы признать украинское судебное решение во Франции, нужно практически пройти процедуру заново. Мы это тоже делаем. Но весь 2020 год с "ковидом" отбросил нас буквально на год назад, все процессы были практически заморожены.
- В апреле 2019 года - это был первый случай, когда Кристоф попытался отнять у вас ребенка?
- Нет. В ночь на 1 января 2019 года он жестоко избил меня на глазах у Луи. Когда я 1 января пошла в полицию подавать заявление, Кристоф похитил ребенка. Я лежала в больнице с сотрясением мозга и до 20 января я не видела сына. Благодаря усилиям консула, непосредственного шефа Кристофа во Французском институте и нашей полиции, мне удалось все-таки найти Луи – он держал его в специально арендованной квартире. После этого я переехала с ребенком в Кривой Рог, где у меня есть семья и квартира, чтобы отдохнуть от насилия и спасти сына. Все это время Кристоф подавал на меня во Франции различные жалобы на то, что я похитила ребенка. Таким образом, он пытался представить, будто именно я похитила мальчика на период с января по 11 апреля – по тот самый день, когда он действительно похитил Луи. Но я предупредила Кристофа, он прекрасно знал мой адрес. Но он не приехал, он улетел во Францию и начал заниматься юридическими процедурами против меня.
- Расскажите подробнее, каково ваше состояние сейчас? Как к вам относятся?
- Все достаточно сложно. Я и мой нынешний муж, Владислав, находимся в разных тюрьмах. Я сейчас на 4-м месяце беременности. Но это никого не беспокоит, ни один из судей не принял это во внимание. Около 40 дней я уже нахожусь за решеткой.
Мы неоднократно просили выпустить меня хоть на каких-то условиях. Мы предлагали денежные залоги, электронный браслет. Более того, у меня в Бельгии немало друзей и знакомых, которые предоставили гарантийные письма, что я никуда не собираюсь убегать. К сожалению, ни один из судей не принял это во внимание.
Я, беременная женщина, вынуждена находиться среди убийц и торговцев наркотиками. Один раз я пережила агрессию, была вынуждена вызвать надзирателей. После этого я стараюсь никуда особо не ходить, потому что опасаюсь за жизнь своего ребенка.
Камеры здесь очень маленькие – 9 кв. м. общая площадь. Тем не менее, туда помещают по 2 человека. Находиться там вдвоем на дикой жаре очень трудно. Кроме того, заключенным разрешено в камерах курить. На все мои обращения, чтобы меня поместили в камеру с кем-то некурящим, мне отвечают, что правила не собираются менять.
- Вы как-то общаетесь с Владиславом?
- С самого начала мне предложили писать письма. Для меня это было достаточно странно, но особого выбора нам не оставили. После моих обращений к администрации, мне удалось получить сервис помощи заключенным. Благодаря этому, мы можем раз в 10 дней созвониться минут на 15.
- Какая помощь вам нужна со стороны Украины?
- В первую очередь, конечно же, помощь министерств. Потому что в такой ситуации только слаженная кооперация между министерствами может дать результат. Украинское Министерство иностранных дел должно было уже давно заинтересоваться и на дипломатическом уровне поднять вопрос – почему гражданин другой страны использовал доверие Украины, предоставленное ему в рамках осуществления культурной миссии, для того, чтобы похитить ребенка - украинского гражданина. У Луи двойное гражданство и он является гражданином Украины. Украинского гражданина незаконно вывезли, воспользовавшись дипломатической документацией.
Второе – это наша полиция. Это самый печальный и болезненный вопрос. Полиция, прокуратура, СБУ. Посмотрите, какая большая разница между тем, как реагировала Франция – меня задержали в течение трех часов. А украинская полиция за 2,5 года не смогла сделать ничего. Все, что мне удалось "выкрутить" - это добиться розыска ребенка через Интерпол. И то не как похищенного, а как потерявшегося – это очень существенная разница.
Ну и третье – Министерство юстиции, которое призвано обращаться в министерства юстиции других стран, чтобы облегчить принятия решений для граждан Украины. Я в судах в Украине получила больше, чем 5 решений – и абсолютно никто не обратил на них внимания.
Вопрос похищения ребенка должен решаться за часы, а не за месяцы и не за годы. Мы собрали все документы и подали их в полицию в мае 2019 года. С момента подачи заявления о похищении ребенка прошло 9 месяцев – и только в феврале 2020 года мы узнали, что прокуратура вернула документы назад на какое-то дорасследование. Какой-то процесс ради процесса.
