Иловайский котел стал одним из самых трагических событий в истории войны на Донбассе. В результате ожесточенных боев и вероломного расстрела украинских военных при выходе из "зеленого коридора" армией РФ были убиты по меньшей мере 366 человек. Еще около 450 раненых, 300 пленных и 84 пропавших без вести.
Журналистка "Апострофа" пообщалась с добровольцем батальона "Днепр-1", участником боев за Иловайск Романом Зиненко, который рассказал о том, что происходило 6 лет назад.
- Роман, как началась ваша история войны на Донбассе, какими были ваши мотивы?
- До начала войны я работал в службе охраны крупнейшего еврейского центра "Минора" в городе Днепр. В апреля 2014 года я уволился с работы, и вступил в ряды полка "Национальной защиты". Он был устроен из добровольцев, которые создавали вокруг города блокпосты, чтобы помешать титушкам попасть в Днепр и не допустить событий, которые уже развивались в Донецке и Луганске.
И через некоторое время мне позвонили и предложили пройти собеседование в новосозданный батальон "Днепр-1", с которым мы также защищали родной город и область. Но впоследствии задача для батальона расширились, и нас начали привлекать к задачам на границе с Донецкой областью, в частности мы занимались проверкой поездов, следовавших из Донецка и Луганска. А также обеспечивали безопасность в отдельных районах Донецкой области во время президентских выборов в 2014 году.
В ночь с 12 на 13 июня наше подразделение по тревоге отправили в город Мариуполь, где нам поставили задачу зачистить город от незаконных вооруженных формирований. Вместе с батальоном "Азов" и некоторыми частями Нацгвардии и ВСУ мы осуществили захват и уничтожение штаба боевиков в центре Мариуполя, а в дальнейшем занимались выявлением вражеской агентуры.
- Как попали в Иловайск?
- В августе поступила команда принять участие в зачистке одного из небольших городов в Донецкой области, именно так для нас начался Иловайск, 17 августа 2014 года, когда мы в 23:00 отправились туда из мариупольского аэропорта.
Мы попали туда в середине операции, когда стало понятно, что тех сил, которые там находились не хватает для зачистки города.
- Что происходило?
- Мы дважды пытались пройти в центр города, выйти на встречу нашим собратьям из батальона "Донбасс", которые на тот момент уже были там, и вместе зачистить город. Но обе попытки были неудачными, мы столкнулись с очень мощным сопротивлением.
В ночь на 21 августа мы переночевали в окрестностях Иловайска, и на следующий день нам пришлось отойти от тех позиций по техническим причинам. И в тот же день нам удалось войти в центр города с западной стороны. До самого выхода по коридору мы держали позиции, на День Независимости штурмовали укрепленный район боевиков, и до 29 августа мы находились в самом городе.
- Как вы поняли, что вы в окружении? Как вам сообщили об этом?
- Официальных сообщений об окружении нам никто не давал, но нам звонили наши родственники, знакомые, а кое-кто пытался выйти в интернет, чтобы что-то узнать из новостей. И там сообщалось о вторжении с разных сторон, о боях с русскими частями. И полное осознание пришло, пожалуй, числа 26-го, что мы в окружении. Но был приказ держать позиции, и мы верили, что поддержка будет.
- То есть вам до последнего не говорили, что ситуация достаточно опасна?
- Мы сами видели всю опасность, но находясь в Иловайске, мы даже не имели представления, что наши собратья, окружавшие город, уже ведут бои с военными частями РФ. Связи с другими подразделениями у нас тогда не было. И именно они помогали нам держаться в городе, потому что они сдерживали танковые атаки вражеской бронетехники, которые рвались уничтожить нас.
28 августа начались переговоры, стало тихо, начались разговоры о нашем отходе, о коридоре. Но о количестве сил, что это за силы, что там происходит извне, мы не знали. Возможно не хотели разгонять панику.
- А паниковали?
- Определенные панические настроения всегда имели место, но это были единичные случаи, когда еще накануне российского вторжения были случаи, что отдельные представители различных подразделений, под разными причинами, покидали город. Чувствовалось, что что-то происходит.
Тем более, за городом наши опорные пункты видели, как от границы идут наши разбитые части, они уничтожали вражескую артиллерию, отходили и сообщали, что готовится вторжение, что враг с танками на границе. Было ощущение, что неприятность скоро произойдет, а обещанной помощи все не было.
- А когда рассказали о коридоре, было предчувствие, что произойдет что-то ужасное?
- На сколько я помню, среди бойцов, с которыми я был, то все были в приподнятом настроении, все были готовы к бою, держать позиции. И был приказ отходить. Жаль было, но приказ есть приказ. Но тревожности не было, мы тогда просто понятия не имели, что такое многокилометровые эшелонные российские боевые позиции, о них мы не знали.
Уже при выходе дорогой в два десятка километров нас пытались уничтожить на каждом перекрестке. Были засады, взрывы, стрельба, все вокруг горит, и за каждым поворотом стояла вражеская огневая позиция. И тогда уже стало понятно, что надежды на выход почти нет. Мы автоматически двигались по приказу командира, и просто пытались вырваться. Кому-то это удалось, кого-то взяли в плен. Мы выходили три дня, только после обеда 31 августа нам удалось дойти до первого блокпоста Нацгвардии в поселке Раздольное.
- Какие были мысли во время выхода?
- Из мыслей была только одна, что нам нужно вітаскивать раненых, чтобы хватило сил на это, чтобы не обнаружить себя, потому что бой для нас бы означал окончательную гибель. Мы постоянно пытались понять, куда нам двигаться, где наши, здесь полная война, или это происходит только с нами, или уже по всей территории Украины, где заканчивается граница вражеской оккупации.
- Что, по вашему мнению, все же помогло вам выйти из того ада?
- Я не знаю, только за божьей милости, другого объяснения я не нахожу. У нас была просто безнадежная ситуация, и те, кто выжил во время этого коридора, это просто невероятное везение.
- Что было после Иловайске?
- Я оставался в составе своего подразделения, к 2015 году находился в зоне боевых действий, затем год провел в Днепре и понял, что потребности во мне на передовой уже нет.
- Как адаптировались к мирной жизни?
- Не знаю, как-то две-три недели было тяжело, но потом все быстро проходит. Сначала не снимал военную форму, потому что привык к ней, но привыкаешь и к гражданской одежде, к обычному течению жизни. Меняется ритм жизни, здесь совсем другие задачи: дочь в садик отвести, идти на работу, снять квартиру.
Адаптироваться помогла семья, здесь переключаешься на совершенно другие проблемы.
- Недавно в Офисе Генпрокурора заявили, что единственная причина трагедии в Иловайске - вторжение российской армии. Но не все согласны, что только это привело к этим ужасным событиям. А как вы считаете?
- ГПУ, а сейчас Офис генпрокурора в течение шести лет заявляют одно и то же. Безусловно, что РФ является виновной в том, что произошло, ее войска вторглись на нашу территорию, но этим уже должны заниматься международные суды.
Но украинские правоохранительные органы должні расследовать, почему же враг так легко вошел в нашу территорию, почему во время вторжения не было соответствующей реакции, почему вовремя не поступила помощь, почему та помощь, которая поступала позже, не была предупреждена о вторжении, и фактически была уничтожена . Очень много здесь вопросов к нашему тогдашнему военному руководству.
Но есть еще и моральный аспект, потому что в течение этих лет официально не почитались погибшие в этом "коридоре". Многие из тех, кто вышел, долго не имели даже удостоверение участника боевых действий. Среди погибших в Иловайске нет ни одного Героя Украины. Только один - полковник Игорь Гордейчук, который отстоял Саур-Могилу и вышел из Иловайске, и он был признан Героем.
Впоследствии Героя дали еще бойцу батальона "Донбасс", но только после того, как он погиб в Широкино.
Поэтому и вот этот моральный фактор, почему нет ни одного памятника, который бы рассказывал об этих событиях, эти вопросы также остаются.
- А вы еще надеетесь на то, что это будет расследовано и виновные будут привлечены к ответственности?
- Надежды всегда есть. Как говорится, надежда умирает последней. И поэтому, пока я живу, я надеюсь, что госпожа надежда меня не подведет, и рано или поздно будет обнародован отчет с расследованием действий, как офицеров, находившихся в самом Иловайске, так и высшего военного руководства.
