Аннексию Крыма готовили 10 лет, на Донбассе было по-другому - глава Нацгвардии Юрий Аллеров

Генерал-лейтенант ЮРИЙ АЛЛЕРОВ возглавляет Национальную гвардию Украины с декабря 2015 года. О том, как изменилось это воинское формирование, созданное в свое время из бойцов Внутренних войск и представителей Самообороны Майдана, за последние полтора года, почему детей в Крыму и на Донбассе пугали нацгвардейцами, о причинах начала войны и тех, кто защищает страну сейчас на востоке, командующий Нацгвардией рассказал в первой части интервью "Апострофу".

Встречу с "Апострофом" Юрий Аллеров назначил в день торжеств по случаю второй годовщины образования бригады быстрого реагирования – единственного воинского формирования в составе НГУ, созданного в полном соответствии со стандартами НАТО. "На самом деле, эта годовщина совпала с еще одним очень важным для меня лично праздником – Днем Независимости Грузии", - объясняет Аллеров.

- А почему для вас это особый праздник?

- Я там семь лет прослужил. И сейчас у нас очень тесные отношения с Национальной гвардией Грузии. И очень много ребят-грузин, которые являются настоящими патриотами Украины, сейчас находится на передовой на Донбассе, выполняют там серьезные боевые функции.

- И много их там?

- Количество не назову. Скажу, что у нас там сегодня есть определенная группа разведчиков, чья основная задача – противодействие диверсионным группам россиян.

- Это добровольцы?

- Да, добровольцы, которые имеют вид на жительство. Некоторые даже поженились здесь, создали семьи. И они воюют на нашей стороне.

- А вообще, как много добровольцев-иностранцев в Нацгвардии? И как вам удается урегулировать очень болезненный вопрос с предоставлением им гражданства?

- Вы знаете, решение вопроса с гражданством – не моя прерогатива. Я только могу ходатайствовать об этом. В 2014-2015 годах это действительно была проблема. Активная фаза боевых действий, люди со всего мира изъявили желание помочь Украине – и их было больше, чем мы были способны обеспечить... У нас было целое подразделение, сформированное из выходцев с Кавказа. Я был лично знаком с командиром батальона имени Джохара Дудаева Исой Мунаевым. Познакомились мы в Дебальцево. А потом он погиб...

Украина и сегодня не осталась со своими проблемами наедине. И сегодня есть много тех, кто хочет подставить нам плечо в борьбе за реальную независимость. Вместе с тем Украина остается щитом, буфером между Европой и Россией, которой панически боятся как сильные государства, так и слабые. Балтийские страны – на нашей стороне. Они понимают: сразу после Украины под ударом окажутся они. Поляки тоже понимают это... Мне приходилось общаться с военно-политическим руководством Турции, которая имеет мощную, одну из самых активных и сильных армий в НАТО. Так они там тоже панически боятся России, того нашествия, которое повалит, если начнется какое-то противостояние. Поэтому мир сегодня и проводит такую тонкую и осторожную политику: никто не хочет иметь Россию врагом.

- Именно поэтому вместо действенной реакции на российскую агрессию мы видим лишь "глубокую обеспокоенность"?

- К большому сожалению, люди сегодня довольно неискренни в своих чувствах. Они хотят покоя и того, чтобы ничего не пришлось для его достижения делать. Мы на своей земле отстаиваем независимость и должны тратить и человеческий, и финансовый ресурсы, чтобы создавать современную армию. Параллельно нам нужно поднимать экономику. Надо улаживать существующие политические противоречия. Это серьезная проблема. Параллельно реформироваться, воевать и думать, что ты сегодня независимый – тяжеловато бывает.

Самостоятельно нам сегодня выстоять перед существующими проблемами и угрозами просто невозможно. А помощь от партнеров не всегда распределяется полезно и эффективно. Поэтому руководство страны много работает над тем, чтобы сбалансировать вопросы угроз и распределения внешней помощи.

Знаете, мне приходилось даже слышать, как некоторые недалекие генералы из других структур высказывают такое мнение: зачем нам вторая армия, то есть Национальная гвардия, если одна армия уже есть? Такие утверждения, знаете, как минимум непрофессиональны. Нацгвардия имеет свой круг задач. И только в сфере обороны наши задачи схожи с задачами Вооруженных сил. В то же время мы отвечаем за охрану и оборону границы. Перед нами стоят задачи по уничтожению бандформирований внутри страны. Есть еще куча задач, которые присущи только Национальной гвардии.

Но когда начнется война, мы, согласно закону, переходим в подчинение Министерства обороны. И когда сухопутный компонент Национальной гвардии будет выполнять задачи вместе с Вооруженными силами – мы должны действовать по одной тактике. У нас должна быть одна система подготовки, одинаковое вооружение, одна система логистики. Эти вопросы должны решаться уже сегодня, на уровне подготовки. А некоторые из руководителей не понимают этого.

- А почему, как вы думаете, они этого не понимают?

- Много есть догадок. Хотелось бы верить, что причина – в безалаберности. Хотя корни – гораздо глубже. И это не государственный подход. Поэтому в этих вопросах надо иногда проводить разъяснительную работу с руководителями и генералами других ведомств.

- А как насчет утверждений, что создание и финансирование Национальной гвардии – это один из шагов к построению полицейского государства? Такое мнение сегодня частенько можно услышать...

- Вы знаете, надо просто немного вспомнить недалекое прошлое. В 1992 году я вернулся в Украину с Кавказа, где служил. И попал в Нацгвардию. Такого морального духа, такого патриотизма, такого чувства национального достоинства не было тогда, наверное, больше нигде. И это все чрезвычайно мотивировало. Тогда о деньгах речь вообще не шла. А чтобы попасть в Нацгвардию, надо было пройти серьезный отбор. Ниже 1 м 78 см ребят на службу не брали...

Я был командиром бригады в Симферополе. Это были не ребята, это была гордость и красота. Нацгвардия – это звучало гордо... Но те политические противоречия и борьба за распределение влияния и власти, которые тогда происходили, привели к уничтожению Нацгвардии.

Хотя, если бы в начале 2014-го существовали те мощные воинские формирования, которые существовали в 1990-х годах, то ни один российский солдат не пересек бы границу нашей страны. Гвардия бы этого не позволила. В Керчи была мощная бригада, были мощные бригады в Симферополе, в Севастополе. Тогда очень большое внимание уделялось тому, чтобы формирование могло реагировать на угрозу.

А что мы имели на начало 2014-го? Распалось Министерство внутренних дел, убежали из страны президент, министр внутренних дел, командующий Внутренних войск... И Россия приступила к реализации своего плана по аннексии Крыма, к которому готовилась лет десять, не меньше.

- Из чего вы делаете такой вывод?

- Я был командиром бригады в Крыму, командовал частями в Красноперекопске, в Симферополе, в Севастополе... У меня внук родился в Симферополе! И я видел, как с 2005 года офицеров Черноморского флота России в Крыму, которые родились в Украине, имели украинские корни, жен, семьи, россияне начали убирать из Севастополя, из Крыма. Там оставались только те, кто родился в России и не имел никакой связи с Украиной. Они уже готовились к какой-то агрессии. Об этом не принято было тогда говорить, но сегодня аналитика показывает, что это было не совпадение. Оранжевая революция 2004 года показала, что украинцев не очень устраивает статус колонии России. Даже малейшее несогласие с Россией, каждая попытка стать реально независимыми и идентифицировать себя как отдельную нацию и государство всегда вызывали у северного соседа огромное возмущение. И война, которая началась в 2014 году, – это доказательство того, что Россия никогда не видела Украину независимой страной.

- Но ведь попытки отгрызть кусочки территории Украины со стороны России предпринимались на протяжении всей нашей независимости. В свое время немало шума было из-за претензий на остров Тузла. Что уж говорить о непубличных посягательствах со стороны России и во времена Кучмы, и после него! Но тогда это все удавалось остановить. Почему не получилось в этот раз, как думаете?

- Мы сами в этом виноваты. Ибо на все предыдущие попытки не отреагировали так, как следовало отреагировать. Где-то промолчали, где-то побоялись, где-то не показали своевременно зубы... Я не раз высказывал свое мнение по этому поводу ранее. Но сегодня я – командующий Национальной гвардией. Поэтому должен быть осмотрительным и говорить как чиновник высокого государственного уровня.

В то же время у нас есть угроза не только внешняя, но и внутренняя. У нас есть 18-19-летние воины, у которых в голове – вакуум. Сегодня ни школа, ни институты почти никаким образом не влияют на национальное сознание молодежи. Появились лишь зачатки национальной идеи, потому что возникла угроза. Мы объединились благодаря тому, что к нам пришло горе.

Так вот сейчас самый лучший вариант – объединиться, консолидироваться, создать государство, экономику поднять. Не меряться, как моя дочь говорит, градусниками, а объединиться вокруг общей цели. И думать не только о хлебе насущном, но и о том, что будет завтра. Мне бы хотелось немножко больше ответственности - как у молодежи, так и у старшего поколения - за будущее нашей страны. Это очень важно, мне так кажется.

Именно поэтому мы в Нацгвардии пошли на реализацию того, что другие лишь декларировали. Мы создаем институт капелланства. Соответствующее решение уже утверждено.

- Давно?

- Чуть больше месяца назад. У нас есть соответствующее постановление, все необходимые документы. Мы уже начали отбор. Капеллан, независимо от конфессиональной принадлежности, будет заботиться о духовности, учить военнослужащих руководствоваться Божьими заповедями, а также помогать командирам четко понимать, в каком состоянии находятся их подчиненные. Это будет идти, в первую очередь, на пользу стране.

- Вы предусмотрели удовлетворение религиозных потребностей всех верующих? Военную службу несут же не только христиане, но и мусульмане, иудеи...

- Да, всех. Независимо от конфессиональной принадлежности, капелланы, в первую очередь, станут помощниками и советниками командиров, вместе с тем, не будут иметь отношения к руководству воинским подразделением. Они будут создавать места для общения и христиан, и мусульман, и верующих других религий.

Это чрезвычайно важно. Особенно в условиях, когда трудно, когда идут бои. Эти моменты дают подчиненным уверенность в решении командира, в исполнении приказов – даже если это означает жертвовать своей жизнью.

Впрочем, у нас еще с 2014 года в каждую часть приезжали священнослужители. Они надевали сверху камуфлированную форму – вне зависимости от того, был ли это католический или православный священник. Или даже священнослужитель Московского патриархата. Хотя для последних у нас сейчас введены ограничения. Когда мы создали институт капелланов в Национальной гвардии, ко мне приезжали высокие чины УПЦ МП и спрашивали: почему вы не берете наших представителей капелланами?

- А почему вы не берете? Я была уверена, что это они не хотят...

- Во-первых, это постановлением Кабмина прописано.

- Что капелланами не могут быть священники УПЦ МП?

- Да. Прописали: "За исключением представителей Московского патриархата"... Я представителям УПЦ МП, которые тогда ко мне приезжали, сказал: "Уважаемые, Бог – един". Напомнил, что есть определенные проблемы, связанные именно с деятельностью их церкви. Даже пример привел, который на моих глазах происходил. Я работал с разведкой, с народным сопротивлением, когда колонны сепаратистов с российскими наемниками подъезжали к церкви – и выходили настоятели УПЦ МП и благословляли их на "священную войну" против украинского народа. Они же ехали воевать против наших ребят... Спрашиваю: как вы это объясните? У них не было слов...

И сегодня, к сожалению, Россия не оставляет попыток влиять на территории, которые находятся под влиянием, по сути, РПЦ. А эти территории в сегодняшней Украине – достаточно большие. Это юг, восток и центр, прежде всего.

- Раньше капелланы, которые ездили в зону АТО, делали это фактически на волонтерских началах. И не имели ни зарплаты, ни социальной защиты. Теперь ситуация изменится?

- Мы ставим их в штат. Капелланы будут частью Национальной гвардии. И будут иметь и социальное обеспечение, и заработную плату, и соответствующий статус.

- Давайте вернемся к вопросу Крыма. Вы ранее обмолвились, что Россия готовилась к аннексии задолго до 2014-го...

- Уверен в этом на 100%.

- То есть для вас эти события не стали такой неожиданностью?

- Крым, к сожалению, всегда стоял как-то особняком. Так случилось, что Украина туда так и не пришла. Я сам заканчивал школу в Крыму – и мы довольно неплохо украинский язык учили. Но развитие украинского языка, культуры на полуострове, сохранение украинского наследия всегда финансировались по остаточному принципу. И это очень сильно чувствовалось.

Когда часть Нацгвардии, которой я командовал в начале 1990-х, заходила в Севастополь, нам в спины местные жители кричали "Нацики! Фашисты!", яйцами пытались забросать... Но постепенно, увидев, что мы пытались помогать и органам государственной власти, и местному населению, когда было трудно, люди изменили свое отношение. И это было очень важно.

И сегодня мы пытаемся поднять статус нацгвардейца до такого уровня, чтобы доверие народа к нам было безусловным. Мы сегодня мощны, мы знаем, что делаем. Да, у нас немало недостатков, но мы о них знаем и работаем над их устранением. И, надеюсь, нам удастся убедить наших сограждан и на Востоке Украины, и в Крыму, что "фашисты из Нацгвардии", которыми их пугает Россия, существуют только в мозгах российских пропагандистов.

- Пугают больше даже не Нацгвардией в целом, а, скажем, бойцами "Азова".

- "Азов" – это отдельная тема. Сегодня это - народное движение, которое объединило молодых ребят. Были Билецкий и еще несколько людей, которые в свое время захотели стать руководителями каких-то группировок, формирований или объединений. Знаете, в 1970-х объединялись спортсмены, потом появились какие-то "малиновые пиджаки", затем – спортивные костюмы, кожанки... Подразделение "Азов" возникло на почве патриотизма и народного сопротивления на юге страны. Почему "Азов"? Потому что они находились в Мариуполе. И когда начались первые боевые действия, именно "Азов" вместе с воинскими формированиями и подразделениями Национальной гвардии освобождали Мариуполь.

Это было добровольческое подразделение. Они выбрали для себя какие-то свои символы, какое-то собственное отношение к историческим традициям, они многое делают напоказ... Безусловно, в их ряды попали и нечистоплотные люди, и те, кто имеет судимость... Знаете, на войне, как в мутной водичке, рыбку ловить легче. Некоторая нечисть проявляет себя с худшей стороны, используя эту непонятную обстановку, занимается повышением уровня своего благосостояния. Такие были и в "Азове", и в других добровольческих формированиях.

- Ведь не только в добровольческих, правда?

- Да. Хотя в добровольческих таки больше. Потому что добровольцы – это все, кто угодно. Военные же хоть как-то подконтрольны кадровым офицерам.

"Азов" – это подразделение, которое было мотивировано национальной идеей и территориально сложилось на базе Министерства внутренних дел. И в 2015 году оно перешло в Национальную гвардию. Почему в некоторых случаях трудно объяснить, что они там делают? Потому что в воинских формированиях есть система: отбор, молодое пополнение, кадровые офицеры. Они придерживаются уставов. Мы взяли это подразделение и за эти более чем полгода много чего сделали. Мы пропускаем их через свои учебные центры, стараемся, чтобы они четко поняли все воинские ритуалы, пытаемся, насколько это возможно, убрать эти их языческие жесты и ритуалы... Но не ломаем через колено, потому что сегодня, к сожалению, другого такого мотивированного народного сопротивления на востоке страны нет.

Привлечение к службе отдельного отряда мы согласовываем с руководством антитеррористической операции, Генерального штаба. И в большинстве случаев те, кто "чудят", не имеют никакого отношения к отдельному отряду специального назначения "Азов". Об "азовцах" говорят много, в том числе гадости. Но чтобы понять реальную ситуацию, достаточно поговорить с жителями Мариуполя. Там в большинстве случаев есть доверие и надежда на "Азов". Хотя есть и те, кто ими недоволен. Потому что именно "Азовом" пугают детей в Донецке.

- В Донецке детей пугают и Дмитрием Ярошем и его соратниками, и "Донбассом".

- И Нацгвардией. И я имею уже два уголовных дела от Следственного комитета РФ.

- Уже два?

- Первое появилось где-то в мае-июне 2014 года. Второе – когда я уже стал командующим Национальной гвардией. Они же возбуждают уголовные дела против украинских чиновников. Вы только вдумайтесь, какой цинизм: я на своей земле, в своей стране защищаю интересы государства, своего народа – и против меня кто-то в связи с этим считает возможным возбудить уголовное дело в России!

- Так, может, там не только дела возбуждены? Возможно, вас там уже и осудили, посадили заочно – а вы и не знаете...

- Мне все равно! Какими бы ни были сложными отношения с некоторыми руководителями других силовых ведомств, все мы объединены одной мыслью: если против тебя возбудили уголовное дело в России – это своеобразное вознаграждение. Значит, ты все делаешь правильно. Так что мы спокойно это воспринимаем. Меня когда спрашивают: "А поедете в Россию?", я шучу в ответ: "Могу, но только лет на 15 за раз"

- Или с парадом, как кое-кто обещал.

- Ну, говорить о параде – пока рано. Хотя я в Крыму немало времени прожил. Окончил школу там. Крым знаю достаточно хорошо. И если придет время идти туда воевать – я смогу там воевать.

- А нужны ли нам такие сограждане, для которых определяющей является исключительно наполненность кошелька и холодильника?

- Вы знаете, я знаю много людей там. Почти без перерыва был там 1,5 года, а так все время на востоке... И там (на Донбассе, - "Апостроф") достаточно много украинских сел, люди в которых говорят на украинском языке... Это наши сограждане. Бросить их – это как-то не по-человечески, не по-христиански.

Да, там есть уроды, которые, пользуясь ситуацией, занимают какие-то должности, имеют преференции в управленческой деятельности так называемых "республик". Но как только мы перекроем им кислород, как только возьмем под контроль границу – нам не надо будет даже туда заходить и воевать там. Все само собой станет на свои места. Бандформирования мы зачистим. Надо только дать людям там возможность вдохнуть воздух свободы, который есть у нас здесь. И все станет на свои места.

Люди не виноваты в том, что случилось. Государство же тоже оказалось не готовым к тому, чтобы их принять. Немало людей, которые сегодня находятся на оккупированных территориях, были готовы ехать в Украину, бросив там все – но их здесь никто не ждет, им некуда ехать. Даже если у человека там есть только комнатка или небольшой домик в собственности – здесь мы не можем ему предложить и того. Поэтому люди остаются и живут там.

У моей дочки есть одногруппница, которая живет сейчас в Харькове, а ее родители – в Торезе. У нее был пропуск, срок действия которого недавно истек. Ее отец – при смерти, врачи говорят, что жить ему осталось неделю или две – а она не может к нему поехать. Виноваты ли эти люди, что им не было куда приехать в Харькове?

Чтобы почувствовать, что такое Донбасс, там надо просто побыть немножко. Безусловно, жители Донбасса немного отличаются по ментальности, по отношению к Украине от уроженцев Западной Украины. Но восточные украинцы – такие же украинцы, как и все остальные.

И очень ошибаются сегодня те, кто считает, что надо просто отрезать Донбасс и забыть. Так нельзя! Иначе мы придем в никуда. Разорвем нашу страну на маленькие кусочки – кому в Румынию, кому в Польшу, кому в Московию... И все – нет страны. Этого ни в коем случае нельзя допускать.

- Вы говорили об отношении местных к Нацгвардии в Крыму. А когда уже началась война, и вы оказались в зоне АТО – какое отношение со стороны местных к украинским военным преобладало, по вашим наблюдениям?

- Знаете, до сих пор, когда слышу слово "Крым", у меня ощущение, будто мне по сердцу, как по стеклу, скребут чем-то острым. До сих пор захлебываюсь от ощущения бессилия, от того, что тогда мы ничего не сделали, чтобы уберечь Крым...

На Донбассе же ситуация была совсем другой. Когда началась война, мы увидели испуганных людей. Людей, которые не желали войны. Которые не понимали, что происходит. Которые были уже запуганы российской пропагандой, которая еще с Майдана показывала им абсолютно альтернативную "реальность". Все, что было на Майдане, для них – зло. Все, кто там был – "майданутые", за исключением "Беркута". Людей толкали к выводу: лучше отделиться и идти в Россию. Но сегодня они почувствовали на себе, что такое российская агрессия, каким мощным может быть влияние пропаганды на сознание обычных граждан. Они почувствовали на собственной шкуре, что их вожделенный "русский мир" – это тоталитарный режим, это аналог Северной Кореи с ее вечным "одобрямсом". Это – путь в никуда.

- Вы верите, что люди, которые там находятся, это действительно поняли?

- Я не верю, а знаю. Потому что общаюсь с некоторыми из них.

- На освобожденных территориях? Или оккупированных?

- На оккупированных. Не скажу, что массово, но переосмысление уже идет.

Скажу больше, сегодня у людей на оккупированных территориях есть злость на руководство страны. Они чувствуют, что их бросили, считают, что мы ничего не делаем, чтобы их освободить, вернуть. Такое ощущение там есть. Им надоело то, что происходит. Им надоело жить в тех скотских условиях, когда они даже нормальной медицинской помощи получить не могут. Люди мечтают о спокойствии и надежде на завтрашний день. А этой надежды там уже нет. Они там выживают. Хотя остаются и те, кто не хочет менять свое мнение, признавать, что ошибся в свое время...

Донбасс, как и восток в целом – вещь довольно тонкая. Раньше, когда я не знал так близко этот регион, думал, что шахтеры – это сила. Это – трудяги. А местечковые царьки на Донбассе, с Януковичем и Ахметовым включительно, все годы независимости только и делали, что ломали людей через колено, навязывали им рабские принципы, раболепие перед силой, которую имели преступные бандитские группировки, заправляющие всем на Донбассе, и веру в то, что деньги решают все. Это – Донбасс. Они откровенны. Но в то же время их слишком долго ломали, и они в чем-то стали напоминать стадо. Им сказали идти в эту сторону – они пошли, сказали идти в другую – пошли в другую... Нет там уже силы духа шахтеров, "раболепство" у большинства из них уже на генный уровень просочилось. Вспомните историю создания Юзовки, нынешнего Донецка. В эти края работать в шахтах часто отправляли людей, имевших проблемы с законом. И Украина туда так и не пришла.

- Как и в Крым?

- Да. Я знаю в том же Луганске людей, которые в свое время туда приехали из Западной Украины. И они так же, как и коренные луганчане, сегодня начали разговаривать на языке российской пропаганды, теми клише, которые ежедневно льются на них с российских телеканалов: "И вы - "майданутые", нацики!"... Говорю: "Подождите, остановитесь! Вы же из-под Львова приехали – что же вы рассказываете?!" Вот такое.

Но мы сегодня большую работу проводим. Стараемся помогать местному населению, тем бабушкам-дедушкам, которые остались одни. Проводим контрпропаганду, привозим гуманитарные грузы. Стараемся донести до людей простую мысль: Национальная гвардия – это народная армия. И их в том числе. Словом, помогаем, чем можем. Иногда это дает серьезный эффект. Но работы впереди немало. И ее не будет меньше до тех пор, пока мы не построим систему информационного противодействия.

- Ее совсем нет?

- Три года идет война. А информационное пространство Донбасса до сих пор не перекрыто нашими информационными ресурсами. Нет у бабушек с дедушками интернета. Да и для остальных далеко не для всех он доступен. Так как вы думаете – есть это противодействие или нет?

Когда мы были под аэропортом, просидели в одном из населенных пунктов недалеко 5 дней, выполняли определенные задачи – ни одного украинского канала там не увидели. 5 российских, 2 донецких, все то, что на языке Москвы разговаривает. И каждый день тем людям на мозги – кап-кап-кап... Так о чем говорить?..

Я вам больше скажу. Мне было стыдно... Мы вели боевые действия в Ясиноватой, мои спецназовцы зашли туда вместе с другими формированиями, с Вооруженными силами... Мы тогда понесли потери... И ребята выходят – и с гневом спрашивают: "Товарищ генерал, объясните, что мы здесь делаем?!" Я стараюсь объяснять, что Украина едина и так далее. А в ответ слышу: "Да нет, дело не в том. Мы все это знаем. Мы выполняем приказы. Но мы туда зашли – по нам лупят из артиллерии, стреляют из ПТУРов, из окон автоматные очереди пускают, а тут выбегают люди от 50 лет и старше – и кричат: "У*бывайте на х*й отсюда! Вы нам здесь не нужны!" И мы не понимаем: кого мы защищаем? Что мы здесь делаем? За что головы кладем?!"

И вы не представляете, как сложно говорить в такие моменты с воинами, которые готовы ценой собственной жизни выполнить приказ – и которые сталкиваются с тем, что народ их не ждет... В таких условиях очень трудно сохранить уверенность в правильности того, что делаешь...

- Вы же говорите, что ситуация меняется сейчас...

- Трудно сказать, насколько она меняется. Потому что таких близких контактов у меня остается все меньше и меньше. Я имею отношение к определенному народному сопротивлению там. И люди, которые туда входят, по-разному высказываются, как в Крыму, так и на Донбассе. Они говорят о том, что есть переосмысление, что такое Россия. Сегодня страх: ага, Украина придет – а что будет со мной? Я же в свое время сделал выбор. И теперь, когда они придут – они меня уничтожат?.. Они уже боятся, что мы придем – в некоторых случаях. Поэтому здесь надо серьезно взяться за информационную политику, чтобы донести до людей в оккупации простую мысль: когда мы придем на оккупированные территории – мы не будем их врагами. Те, кто стрелял, предавал, убивал, совершал преступления – те будут отвечать. А остальные просто продолжат жить, как и должно быть. Так что здесь нам надо огромную, серьезную и очень тонкую работу проводить.

Продолжение интервью читайте на "Апострофе" в ближайшее время