242 дня. Около тысячи бойцов. Десятки раненых и убитых украинских военнослужащих. Донецкий аэропорт, ДАП, стал символом стойкости, а его защитников стали называть киборгами за то, что держали оборону в окружении противника долгие месяцы, в жару и холод, бывало, без воды и продуктов питания, держась на силе воли и адреналине.
Корреспонденту "Апострофа" во время одной из поездок в зону АТО удалось взглянуть на остатки аэропорта с "Зенита", крайней позиции ВСУ. Из укрытия на одном из холмов за дымкой виднелись останки некогда красавца-аэропорта. Остов терминала с висящими на нем лохмотьями стен был таким же призрачным, как эта дымка. Казалось, при первом же ощутимом порыве ветра каркас начнет рушиться как карточный домик.
Последние защитники сил АТО оставили ДАП 21 января 2015 года. Незадолго до этого, 13 января, рухнула диспетчерская вышка — "глаза" украинских военнослужащих. После этого, считают многие военнослужащие, которые были в ДАП, держать оборону стало бессмысленно. Но кто-то оставался там до самого конца, и для одних аэропорт стал могилой после того, как в новом терминале сепаратисты подорвали перекрытия. Другие, пережившие пекло боев, до сих пор с трудом справляются с посттравматическим синдромом и отказываются от интервью, опасаясь снова удариться в запой.
Но есть и те, кто готов говорить. Они рассказали "Апострофу" о том, как началась самая затяжная и жестокая битва этой войны, как взлетно-посадочную полосу поливали "Градами", и от добротного бетона словно шарики для пинг-понга отскакивали снаряды, как отбивали атаки и пытались спасти раненых товарищей, как буквально уползали из уничтоженного терминала с перебитыми ногами, чудом выбравшись из-под обломков в последний день, когда пришлось отступить и оставить позади остатки аэропорта.
История 1. Из Донецка – с любовью и целоксом
Маленькая и худенькая Наталья – одна из тех донецких волонтеров, которые бросились помогать бойцам ВСУ в ДАПе и возили для них грузы прямо из Донецка, когда на улицах города уже разгуливали российские военные, а вооруженные "лица кавказской национальности" готовились штурмовать терминалы.
Наталья вскоре забрала из Донецка семью, но может вернуться туда, поэтому по соображениям безопасности здесь не указана ее фамилия. Она попала в ДАП, когда еще никто не подозревал, что впереди – тяжелые бои, в результате которых весь аэропорт превратится в руины. Сейчас с трудом можно представить, что помощь бойцы ВСУ получали прямиком из Донецка, а везли ее отчаянные волонтеры через блокпосты сепаратистов.
Волонтер Наталья
Кажется, 3 мая я ездила с ребенком в ДАП (мы проводили флешмоб - исполнение "Оды радости"), там уже были военные, но я не очень понимала, что это уже не сотрудники ДАП, не погранцы, а спецназ, который охранял аэропорт. 3 мая все еще было целое. По одной стороне города, например, в Ашане, гуляли российские военные, а в Metro, возле ДАП, покупали пельмени наши.
Тогда старый терминал был абсолютно цел и пустоват. Я была уверена, что сотни спецназовцев находятся где-то в подвальных помещениях. Но потом мы узнали, что на самом деле в ДАП чуть больше 20 военных из 3-го полка спецназа (с командиром которого я познакомилась по телефону, и мы держали связь), и в новом терминале находится несколько десятков бойцов 72-й бригады.
У нас в Донецке была тайная группа, несколько десятков человек. Мы начали сбор средств на рации для военных ВСУ. Затем к нам обратились с просьбой помочь с водой для ребят, которые стояли на позиции "Зенит", они были заблокированы, и добраться туда можно было только из Донецка через 2-3 блокпоста. Я собрала несколько едва знакомых мне людей, и мы поехали на "Зенит". Как-то встретились с ребятами из ДАПа, которые приехали через заминированное поле на "Зенит", сгрузили практически все, что мы привезли — воду, хлеб и много свежих овощей. На этой встрече номер моего телефона попал к бойцам из аэропорта. Помню, в Донецк Новой почтой их родные передавали кевларовые каски и разные вещи.
В 20-х числах мая в Донецк приехали бородатые боевики, вот они сразу и решили, что надо идти в бой — их послали в ДАП, как в ближайшую точку, где есть украинские военные.
В Донецке работали десятки иностранных журналистов, пока дочка занималась танцами в том районе, я проводила ближе к ДАП французов и еще кого-то. 26 мая была атака на наших, они без потерь ее отбили. Грузовики с ранеными и уцелевшими уносились от ДАП на полной скорости. ВСУ вызвали авиацию для подкрепления, и дня три над городом летали истребители. Их пытались сбить сепаратисты. Стоял сплошной гул.
Тогда день был как месяц, поэтому я точно не скажу, как долго мы так передавали посылки, но в итоге командир настоял, чтобы зенитчики привезли нас в ДАП, это было в конце июня — начале июля. В общем, мы точно первыми туда попали (после начала активных боевых действий): ехали на зенитной установке, с автоматами и бронежилетами, как и военные. Нас сопровождала машина с надписью "Аэропорт", а на шашечке была маска Дарта Вейдера. Оказалось, что военные пошутили: нашли и надели эту маску на машину, а водитель не замечал и несколько дней так ездил.
Из Донецка мы стали передавать (военным ВСУ) всю информацию о передвижении техники. Катались вокруг города, поближе к терриконам, к козырьку от солнца цепляли телефон, который все снимал. В общем, мы крепко сдружились. Наблюдали, как командир практически одним взглядом расставлял своих ребят по позициям. Военные с "Зенита" тоже стали ездить в ДАП, где их многому учили, и обе эти позиции стали мощным прикрытием друг для друга. Мы возили приборы ночного видения, тактические очки, батарейки, целокс, первые планшеты с картами и прицелы, спальники и карематы, еду и как-то даже привезли грузина, который пожарил для военных шашлык.
Возили плиты к броникам под сидением машины, а чехлы заматывали в гамаки. Очки я прятала в спальниках. Тогда ездила с одним добрым с виду дядей, его звали Константином. Я познакомилась с ним во время тайных сборов, связанных с организацией митингов в Донецке. Вспомнила о нем, когда надо было ехать в первую поездку. И не ошиблась — нас всегда пропускали и не проверяли.
На блокпостах в этом направлении тогда стояли местные, у нас для них была легенда — в Опытном у нас то база отдыха для рыбаков, то мы там беженцев принимаем. Прибор ночного видения как-то везли в мешке с куриным кормом. Вроде к бабушке ехали. А вскоре у нас машина появилась, у которой дно было двойное. Наши "сказки" проходили. Но потом как-то мы ехали по Донецку, остановились, я вышла в супермаркет, а машину забрали сепаратисты.
Как-то не довезли помощь — накануне был разрушен ЖД мост. А мы не знали, насколько сильно и поехали к нему, чтобы хоть на один блокпост меньше проходить. Там впервые по нам стал стрелять снайпер. Мы включили задний ход, так и мчали. В этот день вернулись в город, а следующий день поехали опять, но на совершенно другой машине.
Наталья (слева) во время поездки в Опытное и Пески (Донецкая обл.)
Проблема первых "даповцев" была в том, что они находились в почти полном заточении в закрытом пространстве около 4-5 месяцев. Спецназ как-то с этим справлялся, у 72-й дела были намного хуже. При первом знакомстве с ними я боялась даже пошевелиться. Они готовы были нас расстрелять, как диверсантов. Крыша у ребят явно ехала.
Холодильники помню, в которых хранили тела двоих наших убитых, пока не было возможности их вывезти. Помню план парада в ДАП на 24 августа 2014 года. Он так и не состоялся — командир узнал о погибших на Саур-Могиле ребятах, которые раньше выжили в ДАП, и его увезли в госпиталь. Сердце не выдержало.
Начало сентября было очень сложным, ребята ежедневно прощались. Мы передавали много медицины через командира разведки 93-й бригады. К концу осени-началу зимы еще несколько раз были в аэропорту. Тогда уже везли теплые берцы, форму, спальники, туристические горелки и баллоны.
Последний раз я была в ДАПе в начале декабря 2014, бегом, на военной машине, из которой только и успели выглянуть на пару минут и ужаснуться руинам. Декабрь 2014 был довольно таки тихим, но в старом терминале по шахте лифта передвигались сепары. Они уже были там и на последнем этаже.
Для меня ДАП – это прежде всего люди, которые там были, многие стали родными. Некоторые друзья там погибли, один из них был волонтером.
Аэропорт, как у местных жителей, был нашей большой надеждой. Каждое утро начиналось с созвонов и новостей о нем. У нас с защитниками ДАПа была общая мечта — чтобы война закончилась и можно было вернуться домой.
История 2. Строить страну, о которой мечтали погибшие
Виталий Горкун воевал в составе 79-й аэромобильной бригады. 25 сентября 2014 года он уехал в отпуск на 10 дней. В то время первая рота занимала рубеж в Песках, — бойцы переночевали в Песках и около 5 утра начали заходить в ДАП. Было подбито два БТР ВСУ, погибли 13 человек. 26 сентября, в день рождения Виталия, ему позвонил командир и сказал, что отпуск заканчивается, потому что они будут заходить в ДАП. Виталий вернулся в часть и уже 2 октября его подразделение было в аэропорту. Кроме контузий у него не было ранений, — повезло.
Сегодня Виталий Горкун – глава Патрульной полиции Мариуполя.
Виталий Горкун (слева)
Я зашел со своим взводом в старый терминал, там мы были 10 дней, после чего вышли и занялись конвоированием, подвозили боеприпасы, воду в Пески.
7 ноября моя рота снова зашла в старый терминал еще на 10 дней. Затем нашу бригаду вывели из АТО в Запорожскую область, ближе к Мариуполю. Очень много у нас было раненых, из батальона осталось человек 80. В то время уже начиналась Широкинская операция. Под Мариуполем мы встретили Новый год. После этого нас перебросили в Николаев для восстановления боеспособности. Когда в январе взорвали терминал, нас подняли по тревоге и кинули на аэропорт.
Было две попытки доставить нас туда самолетами, когда не вышло, то на автобусах поехали до Солнцево и оттуда выдвинулись в Водяное.
Больше всего за время ротаций в ДАПе мне запомнился день рождения Путина – 7 октября. У нас с 4 по 6 октября, двое суток непрерывно шли бои, шла пехота, танки выезжали. Когда мы только заехали, нас сразу начали накрывать, работало по нам все, что у них было, и БТР наши сгорели после того, как подбили наш танк. Так что 4 октября было очень много раненых, потому что танк (противника) выкатывался и прямой наводкой по нам работал. И я на рассвете понял, насколько будет тяжело, ведь ночью ничего не было видно. В первые двое суток 200-ми у нас было два человека, а 300-ми – человек 17, был момент, когда мы подумали, что нам тут хана. Но мы 6 октября их танк подбили.
Еще в октябре аэропорт имел стратегическое значение, но потом сидеть и обороняться в одном помещении, которое каждый день подвергается танковым и артиллерийским обстрелам, смысла уже не было.
Те жизни, которые забрал ДАП потом, надо было, думаю, сберечь и использовать в другом месте, действовать решительнее, не точечным и локальным методом, а фронтовым. Может, попробовать замкнуть кольцо по границе, хотя, конечно, я не генерал. Наверное, генералы просто боялись докладывать о реальной картине, что вокруг нас происходило. ДАП находился в окружении, каждая колонна (ВСУ), которая туда заходила, подвергалась обстрелу.
Не так было страшно сидеть там, как заезжать туда и выезжать, это три километра дороги, которая постоянно простреливается, и это была лотерея — попадут по тебе или нет. А учитывая то, что в одном БТР или БМП в десантном отделении выезжало по 12 человек, если бы даже одна граната попала, то сгорели бы все заживо, потому что вылезти оттуда быстро никому бы не удалось.
У меня лично таких рейдов было четыре – когда заходили в ДАП и выходили из него. А механики, водители, операторы-наводчики пулеметов, — они каждый день или через день по такому маршруту ездили. Вывозили боекомплект, раненых.
Привыкали психологически к этому, конечно. Я на войне понял, что мы привыкаем ко всему. В мороз, сырость, без воды, десять дней сидели – и ничего страшного, и есть не хотелось. Наверное, мы и сами не знаем наши возможности. Сказать, что там были профессиональные военные, — нет, мы все опыт приобретали одинаково. Одно дело учить войну по книгам и совсем другое – руководить и отдавать приказы, в результате которых могли погибнуть ребята. Учились плечом к плечу.
Война для нас закончится, когда мы освободим наши территории и построим высокий мур по всему восточному кордону. Сколько это продлится, зависит от того, как мы сами будем относиться к ситуации в стране.
Виталий Горкун (слева), на фото справа - Виталий в Донецком аэропорту
Сейчас я возглавляю Патрульную полицию в Мариуполе. На войне ты понимал, кто враг. А тут мы сталкиваемся с людьми, которые хотят изменений, но, допустим, на дорогах нарушают правила, а сделаешь замечание, скажут – лучше бы ты на войну поехал.
Кто-то думает, что там хлопцы гибнут за территорию, кто-то считает: вот пусть Порошенко продаст Рошен, тогда я буду ездить по правилам. Я говорю всегда – каждый должен начать с себя. Так случилось, что на наше поколение выпали такие события, но и шанс построить нормальное общество, где не деньги все будут решать. Многие привыкли, не хотят отказываться от своей зоны комфорта и не готовы этим жертвовать, но ведь кто-то отдал свою жизнь. Если у меня руки опустятся, то я предам всех тех, кто отдал свою жизнь. Был у меня знакомый Богдан, он погиб. Когда я приехал к нему домой во Львовскую область, его мать сказала – вы остались в живых, хлопцы, чтобы построить страну, о которой мечтал Богдан. Я буду бороться до конца, раз уж я вернулся.
История 3. Война на два часа
Алексей Соколовский пошел добровольцем в батальон "Донбасс" в конце августа 2014 года. Большую часть времени до января 2015-го он провел на полигоне в населенном пункте Черкасское (Днепропетровская область), был резервистом, а с 5 ноября 2014 года подписал контракт с ВСУ и пошел служить в составе 93-й отдельной механизированной бригады (ОМБР).
Для Соколовского война началась и закончилась 17 января 2015 года. В первом же бою он получил минно-осколочное ранение. В сентябре прошлого года врачи отказались от попыток восстановить голеностопный сустав и полностью его удалили. В ближайшие пять месяцев Алексею придется побыть с аппаратом Илизарова, который фиксирует кости в правильном положении. "К сожалению, еще лечусь", — говорит он "Апострофу". Его война длилась всего пару часов. Впрочем, он говорит, что ни о чем не жалеет.
Алексей Соколовский
В зону АТО мы прибыли 13 января 2015 года. Я был помощником пулеметчика у двоюродного брата, Александра. А 17 января начался штурм монастыря на территории Донецкого аэропорта с целью пробить коридор для вывода бойцов из терминала. Во время этого штурма две наши БМП потерялись в тумане, связь пропала. Был сильный обстрел, машины заглохли, на одной БМП заклинило пушку, на другой – башню. Потом машины удалось завести, но уже метров через тридцать в нашу группу попали несколько 120-миллиметровых мин, и передвижение стало невозможным.
Я получил ранения осколками от мины в области живота и в правую голень. Тогда ранило 26 человек, 15 – только в нашей группе; двое погибли. Все эти ребята начинали с батальона "Донбасс" в августе-сентябре 2014 года.
Брат Александр тоже в тот день получил тяжелые минно-осколочные ранения конечностей.
Были мы там (в районе ДАПа) около получаса, это был мой первый и последний бой. Помню, когда меня ранило и патроны закончились, я взял в руки гранату. Разные были мысли, главная – только бы не плен. Но, в конце концов, подоспели свои и вытащили нас.
Алексей Соколовский
Да, повоевать, выходит, не успел. Но я не жалею. Во время нашего наступления из ДАПа вывезли больше 80 человек. Брат после ранения попал в Селидово, потом в Днепр и Одессу. Я – в Красноармейск, затем тоже в Днепр, а после - в Киев.
Когда слышу про ДАП, вспоминаю в первую очередь наших бойцов, которые там погибли. Война длится уже фактически три года. У меня не возникает вопроса – стоило ли там погибать, но я постоянно слышу этот вопрос от других, почему-то от тех, кто там не был и никогда не будет. Я прошел бы этот путь еще раз. Если бы была возможность, вернулся бы назад, да только с аппаратом Илизарова и на костылях неудобно будет, да и не возьмут.
А стоило ли там погибать ребятам – покажет развитие нашей страны.
История 4. Уцелевшие киборги
Евгений Ковтун служил в 93-й ОМБР ВСУ корректировщиком артиллерийского огня, был в ДАПе с 6 января 2015 года по 20-е. С группой, оставив позади уничтоженный терминал, пробирался к позициям ВСУ в ночь на 21 января.
После подрыва перекрытий нового терминала Евгений оказался под завалами, к счастью, его смогли достать товарищи. Ему повезло потом еще не раз – под прикрытием тумана, группа пробиралась к метеовышке, которую контролировали украинские военные. Евгений, обессиленный из-за ранений, бессонницы, жажды и голода, отстал, но за ним вернулся его товарищ и провел к своим. Евгений Ковтун был среди последних уцелевших "киборгов" Донецкого аэропорта. "Сейчас прохожу техническое обслуживание, — шутит он в разговоре с "Апострофом". Лечение от полученных ранений и контузий займет еще немало времени.
Евгений Ковтун
Мы были в Песках с конца осени, держали там оборону. У нас была ротация: одна рота в Песках, другая держала оборону в ДАПе, еще одна рота контролировала близлежащие территории.
Наш первый день в ДАПе был довольно спокойным, был так называемый зеленый коридор, день тишины. Тяжелые бои начались числа с 10-го.
Когда я попал в ДАП, единственное, о чем думал, как согреться. Там была небольшая дизельная конфорка, пару дней она нам прослужила. Была маленькая буржуйка, какое-то тепло давала, но сепаратисты в нее попали из РПГ.
До подрыва перекрытий я получил ранение, подрыв терминала тоже добавил.
Там все время было тяжело. Помню, 9 января серьезно ранило десантника, и мы не могли его вывезти, потому что это якобы перемирие с зелеными коридорами подразумевало, что раз в неделю техника по договоренности заходит в аэропорт, ребята идут на ротацию. А тут человека надо срочно эвакуировать, а тут нужны новые договоренности. И он умирал у нас на глазах. В конце концов, его разрешили вынести к вражескому блокпосту, там ждала скорая. Но боец не выжил.
Ребята сражались, им важно было знать – случись что, их подхватят, спасут, доставят в больницу. Вера солдат в такие вещи - это правильно. А тут вышло, что мы ничего не могли сделать. Медик только мог поддерживать в таком состоянии тяжелораненого и боролся за его жизнь…
Запомнились газовые атаки. На этой войне, наверное, никого еще так не выкуривали, как нас. И тех, кто был цел, и раненых. Выйти на улицу ты не мог. За время моего пребывания в ДАПе раз шесть были газовые атаки, часами нас травили, как только ветер дул так, как им удобно. Минусовая температура, воздух почти неподвижен, и они могли эти газовые гранаты действия кидать одну за другой. Мы задыхались, кашляли, глаза слезились.
Я до сих пор прохожу лечение, и контузии были, 17 числа также было ранение. Три ребра были перебиты, но я еще был в довольно нормальном состоянии, все мои части тела остались со мной.
Первый подрыв был 19 января, он нам все стены сложил. После этого была тяжелая атака, которую мы отбили. Мы уже были зажаты, окружены. На следующий день подорвали второй раз, пол под нами, и мы фактически провалились на этаж ниже, нас засыпало верхними этажами. Были десантники, ребята из 90-го бата, они помогали доставать тех, кого завалило, меня тоже достали.
Мы с командованием не могли толком связаться, уже не один день не было связи, за ранеными не могли к нам пробиться.
У нас еще оставались боеприпасы, решили группой, около 13 человек, пробиваться к своим. Спросили, пойду ли я. После завалов я уже не стоял, лежал. Мне помогли подняться, перекинули через парапет, я понял, что если упаду, то уже не встану. Долго мы выходили, но дошли до метеовышки. Там уже наши нас эвакуировали.
Пару человек остались с ранеными и погибшими.
Один из нашей группы не дошел. Мы с ним сильно отстали. За мной боец один вернулся. Туман был сильный. Он нас и спас. А второго так и не нашли, его потом взяли в плен. Но потом, к счастью, освободили. Это он меня будил, помогал перекинуть через парапет и говорил, что надо уходить.
Евгений Ковтун
Когда выбрались к своим, первая мысль была – пить. Перед этим были сильные крещенские морозы, все замерзло, все бутылки с водой. И даже этот лед потом закончился. Мы много дней не спали, без воды, без еды, так что уже получить жидкую воду – это было за счастье. Ребята нам воду то и дело приносили, а мы не могли напиться.
И надо было срочно найти телефон, чтобы сказать родным, что мы еще живы, что мы сражаемся. Ребята дали нам поспать пару часов, потом перекинули в Водяное, где ждала скорая.
Мы не знали тогда, будут ли штурмовать вышку. Мы знали только, что ранним утром терминал пал. За ранеными отправилась группа, Рахман поехал, но эта помощь так и не дошла, их ждали, остальных уже взяли в плен (киборга Рахмана впоследствии обменяли – "Апостроф").
Ситуация, которая к этому привела, сама по себе была плачевная. Хотелось бы, чтобы не нас, а мы их так взяли. Уже с 13 января после падения диспетчерской вышки там делать было нечего. Но никто не захотел принять решение и понять, что эпоху аэропорта надо заканчивать, поскольку он потерял свою стратегическую значимость. Упала вышка, — мы ослепли. Были тогда и оружие, и боеприпасы, мы бы вышли, пусть с боем, но не потеряли бы людей, которых подорвали. И остальных не взяли бы в плен.
Но может, геройство одних – это недоработка других.
