Двадцатилетний морской пехотинец 36 отдельной бригады морской пехоты РОМАН ГОРОДЕНСКИЙ – был среди военнослужащих, которые первыми стали на защиту Мариуполя в начале полномасштабного вторжения рф. Защищая город, Роман получил тяжелые ранения, потеряв руку и ногу. Едва оставшись в живых, защитник попал в российский плен, подвергся пыткам и издевательствам оккупантов, но чудом был освобожден и теперь проходит реабилитацию в США. О первых днях вторжения, обороне Мариуполя, условиях пребывания в плену и своей мотивации на этой войне защитник Украины рассказал в интервью "Апострофу".
– Помните тот день 24 февраля? Где вас застала большая война?
– Конечно, помню. 36 бригада морской пехоты держала рубежи: Павлополь – Широкино – Водяное. В тот день я и мои собратья были на дежурстве в Павлополе. С 23 на 24 февраля в 2 часа ночи начались первые обстрелы из "Градов".
– Ожидали с собратьями, что начнется большая война? Верили в это?
– Не ожидали. Мы просто делали свою работу: держали рубежи, а все началось неожиданно. Мы продержались до 2 часов дня, а потом пошла пехота, в район села Пищевик прорвались танки и начали брать в кольцо Павлополь. Тогда мы получили команду отойти в село Орловское.
– Как оказались в Мариуполе?
– Я даже не помню точную дату, когда мы попали на завод Ильича, ведь нормальной связи и телефонов у нас не было. Мы тогда не знали, что за день, какой час. Мы просто держали рубеж в Мариуполе. Наша задача была не пустить врага на завод Ильича. А 4 апреля я получил ранение. 152-мм мина упала в пяти метрах от меня. Я услышал свист мины, спрятался за дерево, закрыв жизненно важные органы, прежде всего грудь. А то, что не смог спрятать за дерево, оторвало осколками.
– Насколько жестокими были бои за Мариуполь в те дни?
– Не столько жестко было от их пехоты, сколько от постоянных авиаударов, работы артиллерии. Они все время практически без перерыва лупили артиллерией и авиацией. Били по заводам, мирному населению, жилым домам. Я стоял на позициях у кинотеатра "Искра", напротив нас был обычный жилой дом – девятиэтажка, и танки просто прошили ее насквозь. Летали мебель, какие-то вещи людей… А там жили люди! Они не то чтобы именно по нам прицельно лупили, они просто все ровняли с землей.
– Как попали в плен? Как это было?
- Наша медицинская рота четыре раза пыталась меня и других раненых эвакуировать на вертолетах. Но ни разу это не удалось. Затем ту территорию, где был подвал, который мы использовали в качестве госпиталя, заняли рашисты и тяжелораненые находились уже прямо в ангарах под налетами авиации. 12 апреля пришли к нам собратья и сказали мне, что я уезжаю домой. Как домой? Куда? На прорыв я не мог идти, потому что это была смерть, лучше я останусь. Но мне сказали, что все в порядке, и я попаду домой. Потом нас погрузили в грузовик и мы куда-то уехали. Я до последнего не знал, что это будет плен. И когда я уже увидел белые флаги, то понял, что все и кончилось. Сначала нас раненых забрали решисты и отвезли в какую-то деревню под Мариуполем в ангар. Там мы пролежали до вечера и наши медики с их медиками решали, кого из тяжелораненых отправить в госпиталь. Так я попал в Новоазовск, а затем в Донецк.
– К вам применяли пытки?
– С 12 на 13 апреля целую ночь меня допрашивали. Там был офицер, лейтенант так называемой военной комендатуры днр, который меня и пытал: совал отвертку мне в ногу, шокером избивали, бычки гасили. Потом приходили и избивали прикладами чеченцы, говорили, чтобы мы кричали "ахмат – сила", а кто не кричал, того начинали бить ногами.
- Какой смысл этих пыток? Что они хотели узнать?
- Я сам этого не понимаю до сих пор. У меня спрашивали какое подразделение, откуда я. Я сказал, что я из разведывательной роты 36 бригады. Они сказали: "О, да ты разведчик! Кто по штату?" Я ответил, что я оператор телефонист. "О, да ты шифровальщик! Давай, коды, шифры". А какой я шифровальщик, я два года с пулеметом пробегал. "О, да ты еще пулеметчик". И началось… Не понимаю, какая цель такого допроса, что они хотели узнать, если все командование на тот момент уже было в плену. Мне кажется, все эти пытки были словно для забавы какой-то, потому что цели у допросов не было никакой.
- Были в тот момент мысли, что, возможно, уже не выйдете из плена?
– Конечно, были. У меня было очень тяжелое положение: на руке было семь открытых переломов, в ней 40 обломков. Рука была, словно месяц пролежала в воде, кожа отмирала и начался сепсис. И я согласился на то, чтобы мне отрезали руку. А потом у меня еще раз случился сепсис, это было уже в Донецке. И я помню, как какие-то врачи сказали, что мне осталось 2-3 дня не больше. Тогда, конечно, руки у меня опустились: мне остается жить 2-3 дня, я в плену, никакой медицинской помощи нет. Давали только воду и по ложке каши. Я весил 103 килограмма, а из плена вышел 68 килограммов. Потому были мысли, что здесь все и кончится.
- Каким было ваше освобождение?
– В больницу в 12 часов ночи приехал какой-то полковник из россии, и начал спрашивать: "Где Городенский?". Далее дал указание, чтобы на следующий день к 7 утра я был уже собран. То есть я не знал, что еду на обмен. Нас отвезли в Таганрог, потом в Крым, а оттуда на грузовике в Херсон. Когда были в Херсоне, я понял, что еду на обмен.
– Сейчас на россии началась мобилизация. В сети уже есть множество видеороликов, где пьяные эти призывники дерутся даже между собой, получают ржавые автоматы, одетые как бездомные. Регулярная армия, с которой вы сталкивались, у них тоже такая?
- Например те же кадыровцы, которые вроде бы все страшные, оказались совершенно неподготовленными в военном смысле. Их все так боялись, но в бою они даже не приближались к нам. А эти войска днровцев, с которыми мы сталкивались в Мариуполе… Ну сказать, что это какая-то вторая армия мира, я не могу. Если бы у них не было авиации и такого артиллерийского давления, то мы бы сохранили Мариуполь, потому что пехота у них просто никакая.
– Как сейчас проходит ваша реабилитация?
– Мы со знакомым искали протезные центры. В Министерстве обороны нам сказали ждать, но если у нас есть свои каналы, то лучше воспользоваться ими, ведь таких людей, как я очень много. Поэтому в Киеве мне протезировали ногу, чтобы было легче вылететь за границу и я был мобильный. А сейчас я в США и мне помогают волонтеры: уже в Орландо мне поставили постоянный протез ноги и в Филадельфии будут протезировать руку, ставить бионический протез. Уже сделали необходимые исследования, определили, какие мышцы плеча у меня еще не атрофировались.
– Вы видели "русский мир" как он есть, а сейчас видите главного врага "русского мира" – США. Какие впечатления от такого контраста?
- Рашисты говорят, что воюют с НАТО, но честно говоря, если бы они действительно воевали с НАТО, то продержались бы не больше недели.
– Что планируете делать в будущем после завершения реабилитации?
- Я бы хотел вернуться в морскую пехоту. Но рука у меня будет не очень мобильная, и говорят, что с вероятностью 90% в морскую пехоту меня уже никто не возьмет. Но мне 20 лет, возможно, получу высшее образование и пойду инструктором в армию, ведь в 2021 году я сам проходил обучение у американских инструкторов. Хочу делиться своим опытом.
- Могли бы что-нибудь посоветовать военным, которые оказались в похожей ситуации с вами и потеряли конечности?
– Главное верить и знать, для кого ты это все делал. Я это делал для своей семьи, для государства, чтобы дети жили и преуспевали в независимой Украине, а не под каким-то "русским миром". Мы уже увидели, что этот "русский мир" сделал с Мариуполем. Главное не падать духом, знать, что ты делал правильную работу, и жизнь на этом точно не заканчивается.
Узнать больше о реабилитации воинов и пострадавших от войны в Украине вы можете в EnableMe Ukraine , а также получить консультации и поддержку экспертов в сообществе этой организации .
