Мыкола Вересень вошел в журналистику в начале 1990-х и лично участвовал в создании и трансформации самых популярных телевизионных форматов независимой Украины. За десятки лет работы на разных каналах он вел информационно-аналитические передачи и популярные ток-шоу, поднимал в своих интервью резонансные вопросы и "раскалывал" самых одиозных личностей.
Проведя в мире медиа более 30 лет, Вересень не теряет страсти к работе, и сегодня в авторской программе на Апостроф TV продолжает оттачивать искусство содержательной беседы. Мы же поговорили с ним о лжи на ТВ, журналистах в политике, критериях профессионализма и этике в раскрытии сложных тем.
Мыкола Вересень
- Бывает ли, что вам не хочется общаться с неприятным человеком, приходится преодолевать эмоции и сдерживать себя ради интервью?
- Интервьюерам, которые пытаются преодолеть в себе нежелание брать интервью, я бы посоветовал сменить профессию, потому что интервьюер – это примерно как хирург. Он же хирург для всех, для врагов тоже, а не только для друзей. И когда кто-то говорит: "У меня к тому или иному человеку идиосинкразия", тогда нужно пойти на завод, в банк или в спортшколу, работать над другой профессией.
Если ты журналист, ты берешь интервью у всех. Более того, чем человек хуже, тем интервью интереснее. Я бы с удовольствием взял интервью у Сталина, у Мао Цзэдуна, у Гитлера. Безусловно, я бы взял его и у Черчилля, но интереснее брать интервью у ненормальных людей. Когда человек нормальный, ходил в школу, получал пятерки, никакой драматургии в его ответах на мои вопросы не было.
- Как вы находите точки, на которые следует надавить, чтобы человек рассказал вам то, что вы хотите услышать? Ведь многие в интервью врут.
- Если пристально смотреть, что происходит во время интервью, будет ясно, что человек врет. А я ни на что не давлю. Когда я начинал в 90-х годах, тогда искал какую-то логику в своих вопросах. Сейчас это вошло в более или менее автоматический режим, и я просто делаю свою работу.
Нужно учитывать и задавать такие вопросы, которые до тебя никто не задавал. Это довольно просто, но есть такой стадный инстинкт в украинских средствах массовой информации. Я не критикую, но у журналистов современных очень сложная история. Есть очень много СМИ, и люди сначала лезут в интернет и видят 25 вопросов более-менее похожих к человеку, и спрашивают 26-й такой же вопрос. Когда было меньше СМИ, и посмотреть, кто задает другие вопросы было практически невозможно, ты уже тогда должен был спрашивать что-нибудь такое, что сам придумал, а не подсмотрел. Так что это такая злая шутка современного медиадизайна.
- Вам для этого приходится отслеживать очень много контента?
- Я не думаю. Если вы по 10 минут в течение 25 лет отслеживаете контент, то через 25 лет примерно все понимаете. Ты думаешь, готовишься первые 10 лет, а потом просто понимаешь, как оно идет, куда идет, как себя проявляет. К примеру, если вы каждый день будете смотреть цены на газ, которые платит Китай, даже по одной минуте в сутки, и потом кто-то скажет в интервью, что в Юго-Восточной Азии цены составляют 300 долларов за 1000 кубометров, то вы автоматически понимаете, что это ложь, и для этого не нужно сидеть две ночи подряд.
- Для вас персонально жанр интервью наиболее интересен, или вы больше любите другой формат?
- Я "всеяден" и вообще люблю свою профессию. На телевидении я делал очень разные программы и разные форматы. Начинал с того, что делал большие шоу в Украине. Думаю, что был, извините за дерзость, первым, кто это делал, поэтому хотел бы делать большие шоу. Но довольно специфически, а не так, как другие ведущие это делают в современном украинском мире.
Идея любой журналистской работы - чтобы зритель, слушатель, читатель после программы знал немного больше, чем до нее. Мне кажется, это главная цель любого журналиста, и нужно придумать, как создать такие условия. Но обычно на постсоветском пространстве до программы и после программы наблюдатели знают то же самое, поэтому совершенно непонятно, какова цель у журналистов.
- Есть мнение, что сейчас зрители тяготеют к более простой информации из-за того, что интернет в них натраненировал "клиповое мышление", и они не хотят тратить время на сложные вещи. Замечаете ли вы такую тенденцию?
- Нет, я такую тенденцию не замечаю. Я считаю, что эти ленивые журналисты придумывают отговорки от хорошей работы, и они рассказывают нам всем, что общество требует от них быть тупыми. Они говорят: "Мы вообще умные, а общество не хочет быть умным, и поэтому мы вынуждены с величия своей гениальности спускаться в долину человеческого восприятия". Мол, это не мы виноваты, а виноват зритель, читатель. На самом деле, это не так.
Если ты будешь много работать над собой, интересоваться, развиваться, находить способы доносить информацию, расставив определенные ударения и акценты, то и зритель будет смотреть и слушать все на свете. А если ты не хочешь ничего делать, тогда ты говоришь: "Это не я. Я могу сделать что-то гениальное, но пипл же хавает простоту". Это лень журналистов, а не общества.
- Как изменилось украинское телевидение с тех пор, как вы начинали работать? Стало ли оно таким, каким вы хотели его видеть?
- Это сложно. Когда я начинал, украинского телевидения еще не было, если мы понимаем под телевидением то, что является его международно признанной дефиницией. Были какие-то украинские каналы, довольно грустные и унылые, в которых появлялись отдельные бриллианты. Им было тяжело. Вадик Бойко покойный, Коля Княжицкий делали что-то веселое, не такое кладбищенское, а более жизненное. А потом появились какие-то зачатки, и это было выразительно, потому что фон был невыразительным.
Теперь телевидение стало много разного, и трудно представить, что вдруг откуда-то с неба упадут фантастически смекалистые журналисты, веселые, жизнеутверждающие ведущие. Они с неба не могут упасть. И когда есть десять таких достаточно проевропейских людей на два канала, то это уже что-то. А когда их десять или сто на 40 каналов и на интернет, этого просто не хватает. Поэтому трудно представить высокое качество, когда просто не хватает людей на всё, и люди идут на ТВ такие, которые ставят себе другую цель.
Я просто вижу, что многие молодые девушки на телевидении лишние. И парни тоже. У меня есть подозрение – бесспорно, не политкорректное, поэтому я у всех извиняюсь – что парни хотят иметь карьеру политиков через ТВ, прессу, радио или интернет, а девушки хотят познакомиться с хорошими политиками, бизнесменами, и устроить может как-то свою личную жизнь. По крайней мере, точно они не пытаются улучшить себя в качестве журналистов. Хотя есть и другие случаи, когда экран показывает, что они молодцы, самостоятельные, и тексты им пишут не редакторы, а они сами.
Это также одна из особенностей украинского телевидения, что есть пишущие люди, а есть читающие. И первое называется редакторы, а второе – ведущие. Это интересный феномен, которого, мне кажется, больше нигде нет в мире.
- Это наша уникальная черта?
- Думаю, да. Это достаточно интересная история, когда человек приходит на работу, смотрит в промптер, на который кто-то загнал текст, и он этот тест произносит. И какая у него работа – непонятно.
- Какие еще вы видите отличия в украинском телевидении рядом с мировым?
- Журналистика – это такая полутворческая профессия. Хотя я вообще не люблю слово "творческая", но творческая профессия отличается от других тем, что в ней человек самостоятельно стремится. Никто художника не принуждает и не бьет по голове, чтобы он писал картины. Никто артиста не выгоняет на сцену. Никто режиссера не заставляет придумывать какие-либо ходы в театре или кино. И журналисты тоже такая братия, что если им запрещать, они все равно туда полезут. А в Украине или постсоветских странах это просто не так. Ты видишь по глазам человека, интересно ему лично, или не интересно. И очень часто ты видишь, что ему не интересно. Ну, платят деньги, так я буду значит тогда выступать. В России та же история, но там просто платят большие деньги – гораздо больше, чем в Украине.
Как зовут ту девушку, которая у них всегда лжет на экране? (Ольга Скабеева – Р.) Я всегда говорил, вот бы нам в Украине такую кобиту иметь, которая бы только не лгала, а зажигательно и убедительно говорила правду. Она так врет, что я даже понимаю тех бедных россиян, которые верят в эту ложь. Она просто пылает! Вот бы правду кто-то говорил с такой энергетикой, не нужно было иметь эту контрпропаганду, о которой постоянно говорят. Человек просто говорил бы то, что, думает, с таким желанием убедить. Это было бы очень хорошо. Но ты просто видишь, что люди отрабатывают номер. Просто нужно тебе с трех до четырех что-то говорить, ну ты и говоришь. И в этом очень большое отличие, потому что на Западе людей, которые с улицы пришли на телевидение, продюсеры не возьмут.
В Украине нет столько зажигательных людей, желающих работать на телевидении. Поэтому у бедных продюсеров нет особо широкого выбора, а воспитывать они не умеют – в этом проблема.
- А как вы бережете свой пыл? У вас никогда не бывает выгорания?
- Если есть выгорание – меняйте профессию. Я видел много людей на своем жизненном пути, у которых можно спросить о выгорании, и они будут очень удивлены. Среди них есть хирурги, ученые, художники, писатели. Спросите у Бориса Тодурова, когда он делает по две операции в день – он выгорает или нет? У Юры Андруховича, или у Арсена Савадова - выгорает ли он, когда делает свои инсталляции? Или у Марии Максаковой, - выгорает ли она, когда ей приходится выходить на сцену и брать какую-то ноту? Это все очень простая история.
- Вы упоминали, что многие журналисты стремятся попасть в политику. Как вы считаете, нужно ли журналистам это делать, либо им с самого начала стоило выбрать другую профессию?
- Я же не фашист или коммунист, чтобы все делали так, как сказал Вересень. Каждый может делать то, что хочет в свободной демократической стране. Но когда ты видишь такое количество... В Британии действительно есть бывшие журналисты в политике, но не половина и не треть. Есть такие журналисты, которые идут в качестве советников, пиар-агентов к политикам во время предвыборной кампании. Они заявляют официально: "Я не буду журналистом, меня вы нигде не увидите, я иду помогать какому-то Джону Смиту стать депутатом от партии, а потом вернусь и буду работать в прессе".
У меня есть товарищ, Боб Сили. Пожалуй, теперь его нельзя Бобом называть, только Робертом. Он начинал у нас в Украине как корреспондент The Times, в 1990-92 годах здесь работал, а теперь от острова Уайт сидит в парламенте Британии. Но он еще тогда думал о политической карьере, никогда не скрывал, ходил к кандидатам британского парламента, а затем стал политиком. Так что нельзя исключать разных вариантов. Просто в Украине это в известной степени тенденция, а на Западе - исключение.
- Есть ли форматы, которые вы считаете неприемлемыми для телевидения?
- Пожалуй, не нужно лгать, формат лжи не нужно использовать! Единственное исключение могу сделать, чтобы где-то в углу экрана было написано слово "ложь". Тогда может и можно это показывать, чтобы люди знали, как выглядит эта ложь, с чем ее едят, какой у нее контекст. Ведь что такое журналист? Это такой "дурной" человек, который следит за словами. Следит и охотится, и любые, даже самые худшие проявления человечества, может описать, найдя нужные слова. И в этом один из талантов таких людей, которые очень сильно думают о словах. Даже если тема какая-то грязная, подозрительная, неполиткорректная, он должен найти слова, которыми все это можно описать, не вызывая рвоту у аудитории.
- По поводу политкорректности. Сейчас есть такая тенденция, когда ты будто бы подбираешь правильные слова, но находится кучка людей, которым это неприятно.
- Как говорили в моем детстве, достаточно русскоязычном, "я не червонец, чтобы всем нравиться". Всегда найдется кучка, а может и большое количество людей, которым будет что-то не нравиться. Ну тогда нужно запретить журналистику, потому что мы же что-то квакаем постоянно на экранах, что-то пишем в интернете, что может кому-то не понравиться. И таких может быть не сто и не тысяча, а десять тысяч. Так что, надо замолчать и всем нравиться? Тогда у нас будет советское телевидение, и будет всем "приятно".
Если вы что-нибудь говорите, то обязательно найдется тот, кому это не нравится. И этот кто-то будет говорить: "Это не политкорректно, это ужасно". Ну, здесь есть очень простой прием, о котором, мне кажется, многие журналисты в Украине не подозревают. Надо знать, что сами люди, о которых вы говорите, думают о том, что вы говорите.
Если вы знаете, что чернокожим людям не нравится слово "негр", то это не мы, а они решают, как им приемлемо о себе слышать. Если польским евреям нормально слышать слово "жид", а украинским - не нормально, это евреи Украины или Польши решают, что им нравится, а что нет. Если украинцы говорят, что нужно говорить "в Украине", то это украинцы решают, как им приемлемо, а не русские, которые говорят, что "согласно нормам русского языка нужно говорить на Украине". Такой список можно продолжать. Если гомосексуалам не нравится "гомосексуалисты", а нравится "гомосексуалы" или "геи", то это не мы решаем за них. Это они говорят обществу, какое обращение выбрали. Это не так сложно, и это вообще не нормы журналистки, а нормы поведения любого человека.
Когда меня называют "Николай", то я решаю, что я Мыкола - на любом языке мира. Не Вася Пупкин будет решить, как меня называть.
- Почему Мыкола Вересень не использует соцсети?
- Я не в сетях, потому что когда я иногда туда захожу и читаю там два три тезиса, то меня тошнить начинает. И я стараюсь не заходить туда, где меня тошнит. Вы ведь тоже не заходите в туалет, когда там такой запах стоит, что хочется оттуда выйти и повеситься? Вы ищете другой способ куда-нибудь зайти. Ну и я не хочу туда заходить. Мне очень все там подозрительно.
