Более полутора сотен работ отечественных художников станут частью постоянной экспозиции Национального центра искусств и культуры Жоржа Помпиду в Париже. Из них 123 работы - это произведения Харьковской школы фотографии, которые всколыхнули эстетско-культурное сообщество далеко за пределами Украины, и стали настоящим откровением.
Обнаженные тела, маргинальные сообщества, шок-контент, антиэстетские образы – и все это не в XXI веке, а в 60-70-е годы прошлого века. Да-да, во времена разгула советского ханжества и запретов, в целесообразность которых верило достаточное количество людей, чтобы всем остальным прятаться в подполье. В эти смутные времена родилась и Харьковская школа фотографии, и многие художники, которых нынче знают и высоко ценят далеко за рубежом.
На протяжении эпох художникам Харьковской школы фотографии удается все так же метко реагировать на смену политических и социокультурных декораций. Более того – сейчас они покорили не только современных интеллектуалов, а и вполне искушенных французских искусствоведов. Почему же французов так поразили эти работы и как развивается этот вид искусства в Украине - "Апострофу" рассказал легендарный фотограф, представитель Харьковской школы фотографии РОМАН ПЯТКОВКА.
Бутерброды, оголенные тела и концепты
- Роман, как лично вы отреагировали на новость о том, что ваши работы поедут в Музей Помпиду? Насколько для вас это было неожиданно?
- Для меня это не было новостью – я знал заранее. Потому что в организации "Клуб коллекционеров" (Украинский клуб коллекционеров современного искусства, – "Апостроф") о Помпиду говорили давно. Мы ожидали этого события и верили, что оно произойдет. Интересно было только, какие проекты захотят, какие из них больше понравятся кураторам музея Помпиду.
- Кто приехал отбирать эти работы?
- От музея Помпиду было два куратора. Анн Дюрюфле – в свое время была культурным атташе во французском посольстве, и помогала мне с визами во Францию, когда они были нужны. Второй – куратор музея Николя Луччи-Гутников. Сейчас буду нескромным – но лучше всего они реагировали именно на фотографии. Конечно, это заслужено, потому что Харьковская школа фотографии, на мой взгляд, делает очень много для украинского искусства, начиная с Бориса Михайлова, оказавшего колоссальное влияние на постсоветскую фотографию и заканчивая Сергеем Лебединским (представитель группы "Шило"), создавшим музей Харьковской школы фотографии
- Чем ХШФ впечатляет общественность? В чем ее фишка?
- Общественность долгое время ничего не знала о Харьковской школе фотографии. Это была довольно андеграундная тусовка, и все происходило внутри нее, без выхода во внешний мир. Тем более тогда был Советский Союз. Как говорила Екатерина Деготь (искусствовед, которая совместно с Андреем Авдеенко делала когда-то выставку харьковской фотографии в Перми), это замкнутое пространство, некая такая банка, где каждый доказывал друг другу, что он художник. Сам художник – сам и зритель. Фотографы были заодно и моделями. Например, последняя выставка, которую мы проводили в Харькове, называется "Автор в игре". В центре исследования была коммуникация между фотографами ХШФ. И, в частности, многие авторы выступали в качестве моделей. Многие снимали своих друзей по ХШФ. Это была очень интересная, очень концептуальная исследовательская выставка.
Чем ХШФ привлекает зрителя в наши дни? Во-первых, это безусловно концептуальная школа. Прецедентов такой системной цельной школы на постсоветском пространстве, собственно говоря, не существует. В Дюссельдорфе в это же время возникла академическая школа немецкой концептуальной фотографии. Собственно, возникла она на базе художественной академии, поэтому и называется академической. Это была структура, вуз, где преподавали создатели этой школы - Бернд и Хилла Бехеры . 60-е годы, послевоенная западная Германия, в которую вкладывались колоссальные деньги, часть которых шла на образование и культуру. Уже в 70-е годы в Германии постмодернистские движения расцвели бурным цветом. В Дюссельдорфе, кроме фотографов, была колоссальная художественная тусовка - Йозеф Бойс (скульптор, главный теоретик постмодернизма), Зигмар Польке, Герхард Рихтер, информационное поле, с рефлексиями, с определенными соревновательными моментами. В советской Украине такого не было. Был так называемый железный занавес, информации было крайне мало – тонкие ручейки, которые приходили через фильмы, через критическую литературу современного западного искусства. Тем не менее в таких условиях, отличающихся от Дюссельдорфа, ХШФ создала много интересных проектов и в этой школе выросло много знаковых художников. Их творчество было абсолютно разным, но при этом художественные практики, стилистические приемы повторялись. Например, такой прием, как "бутерброд", который впоследствии вылился в целое направление, делали многие. Но если мы посмотрим "бутерброды" Михайлова, Малеванного и Павлова – казалось бы, технический прием один и тот же, но смыслы и эстетика абсолютно разные. И картинки – тоже абсолютно разные.
- Расскажите, в чем состоит эта техника.
- "Бутерброды" придумал Борис Михайлов. Михайлова, думаю, представлять не надо (Борис Михайлов – украинский арт-фотограф, считается классиком современной фотографии – "Апостроф"). Лауреат премии "Хассельблад" (Швеция, 2000 год – "Апостроф"), единственный советский фотограф, который получил эту премию.
Как использовалась эта техника? Бралась слайдовая пленка, цветная, позитивная. На нее что-то снималось, вставлялось в пластмассовую рамку и проецировалась на стенку . Что сделал Михайлов? Он вместо одного слайда, кусочка пленки, в эту рамку вставил две пленки. Получился сюрреалистический эффект.
- У вас ведь тоже есть такие работы?
- Это моя первая работа, конечно, была очень смешная. Я был молод и мне очень хотелось доказать старшим товарищам, что я тоже великий фотограф. Первое, о чем я подумал – надо создать такое странное, замороченное название – это уже будет успех. И я назвал его «Внутренне беспокойство». На самом деле у меня тогда не было даже фотоаппарата - взял у Михайлова. Купил пленку. А пленку проявил Малёванный (Олег Малеванный – известный украинский фотограф, представитель ХШФ и творческой группы "Время", - "Апостроф"). Это была весьма наивная работа. Я купил в магазине учебные слайды с репродукциями картин из Эрмитажа, потом еще попросил у Бориса Андреевича те, которые он выбросил. Чужие слайды накладывал на свои, вот и получилось такое внутреннее беспокойство. Которое, не могу сказать, что было сильно раскритиковано, но воспринято достаточно иронично. Потому что я думал, что мне нужно взять обнаженное тело, образ Ленина и я буду в контексте. На самом деле все оказалось сложнее. При всей ко мне доброте моих старших товарищей они отнеслись к моим работам довольно снисходительно. Я понял, что чего-то не "догоняю".
- Вам дали понять, что оголенное тело – это еще не все?
- Да, далеко не все. Следующий мой проект уже был более тонкий, глубокий, где я начал работать уже с архивными материалами, использовал черно-белые слайды истории завода ФЭД, это знаковое место в Харькове. Эти старые слайды я накладывал на свои современные фотографии, и получились "бутерброды памяти".
Акушерки падали в обморок
- Что конкретно вы хотели продемонстрировать в последующих работах? Лицемерие советской идеологии?
- Социокультурная ситуация в стране менялась, менялся и я. Менялась моя личная жизнь, и это отражалось на мне и в том числе на моем творчестве. Поэтому не было одних и тех же концептуальных смыслов. Другое дело, какие я использовал приемы, какие у меня были так называемые художественные практики, какая была стилистика. ХШФ интересна тем, что она искала новые эстетики, новые визуальные языки. Тем самым, кроме интеллектуального удовольствия, она добивалась еще и удовольствия визуального. Этот принцип очень важен и отличает харьковчан от других концептуальных фотографов. Часто авторы говорят, что эстетика – самое главное. Но у многих авторов со временем появляются и социальные контексты.
Тот же Александр Супрун – самый известный коллажист ХФШ, создавал салонные коллажи, в которых очень много социального: там старики, там дети, ковыряющиеся в носу и так далее. Все это выглядит, конечно, архиэстетично, архикультурно, но в то же время социальные контексты представлены более чем наглядно. Раньше, когда я смотрел на его работы, то думал: о господи, да это салон, это не современное искусство. Но сегодня, когда я показываю эти фотографии своим студентам, то делаю акцент на том, что - пусть подсознательно, пусть даже неумышленно, но насколько в этих работах сильная социальная линия, украинская, советская.
- У вас есть серия "Роддом". Как вам удалось оказаться в советском роддоме?
- Это был конец 80-х, то есть уже времена перестройки. Но советские табу еще остались – особенно табу обнаженного тела, деторождения. Фотографий из советского роддома на тот момент еще не было, во всяком случае, в публикациях. И я думал, что, если попаду туда, пофотографирую и сделаю черно-белую документальную фотографию на эту тему, то я уже герой, я уже всем покажу. Как я туда попал? Делал для главврача техническую работу, и вместо гонорара попросил разрешить фотосессию, надо было только получить разрешение у рожениц. Мы с ним договорились, и я попал в это родильное отделение, кстати, достаточно хорошей по тем временам больницы. Но там был ужас. Потому что единственным антисептиком был йод, много аппаратуры, которая видна на этих картинках, не работала. Было очень холодно, вроде как февраль был, наверное, градусов 17-18 во всей больнице. Зелено-синие панели покрашенных стен, и в туалетах повсюду была хлорка, которые разъедали глаза. Но самое страшное - это равнодушный персонал. В общем – ужас. Даже студентки, будущие акушерки, которые приходили туда, теряли сознание.
Я снимал три дня – снимал долго, на разные камеры, затем проявил эти фото, напечатал, и понял: документальный проект, в общем, получился неплохой, но в нем нет страха, боли, холода, равнодушия, которое я ощущал во время съемок. Я понял, что нужно делать что-то другое. И стал это красить. Синий – цвет холода и панели, охристо-желтый – цвет йода, красный – цвет крови. Использовал три цвета и начал тонировать, использовал эстетику плохого качества. Вот тогда этот проект родился. Он не тиражировался, потому что повторить его нельзя. Я сделал три варианта, и они все разные, но тем не менее этот проект удался и в общем на волне тогдашнего феминизма был очень удачным. Первая публикация появилась в очень престижном финском журнале.
Мы все время играли в Европу
- Как падение Советского Союза и постперестроечный период отразились на творческих тенденциях в целом в фотографии?
- Социокультурная среда, несомненно, влияет на мировоззрение любого художника.
В те времена, в 90-е, появилась другая крайность – очень много около глянцевых фото, обнаженное тело, полно эротической литературы, малокультурной и малоэстетской. Кроме того, появилось много всяких профанаций. Мы уже ушли из социализма, но еще не вошли в капитализм. Мы все время игрались в Америку, в Европу, но еще не будучи столь подготовленными ни материально, ни социально, ни культурно. Такой, допустим, вспоминается эпизод, когда в первые годы после перестройки начался бум модельных агентств. В Харькове на те времена их насчитывалось порядка 15. Зачем столько? Ведь рекламного рынка не было. А на западный рынок сколько можно моделей поставлять? Там и своих хватает. Девочкам казалось, что судьба модели – простой путь наверх, к славе, к известности, удачному браку и так далее. Набирали всех, потому что они платили деньги за обучение, за портфолио. Это был доход. Но сколько попало на Запад? 0,01%? Сколько мы знаем украинских или постсоветских моделей? Таких примеров профанации очень много.
Кстати, лучший проект постперестроечной Украины – проект Бориса Михайлова «История болезни», где он снимал людей, которые не смогли приспособиться к новой жизни, к новым социально-экономическим условиям, когда люди оставались на улице, становились беспризорниками. Это один из лучших проектов прошлого века.
- В ваших работах достаточно много обнаженки, но она всегда более чем удачно вписывается в концепт.
- Тело для меня - это предмет исследований, социальное тело в социальной среде. Это началось с Советского Союза и продолжается до сих пор. Для меня это главная тема. Я эксплуатирую тело и не только женское, как медиум. В то же время тело для меня и образ, и социальный контекст.
Меня интересуют темы родинок и родимых пятен Союза, которые еще успешно существуют на теле независимой Украины. Советское мышление, советские гены, которые остались даже в достаточно молодых людях. Скорее всего, в следующих поколениях этого мышления уже не будет, оно его перерастет.
У меня есть проект совместно с фотографом Андреем Беляковым «Путевка в жизнь». Мы снимали последний звонок, как его празднуют 11-классники. То, что пьют, курят, бесятся - это понятно, но как много красных лент и советской символики! А ведь это был уже 2012 год.
- А какой контекст в ваших работах, которые отобрали в Помпиду?
- Тело в замкнутом пространстве.
В Помпиду попала одна моя серия, это «Шабаш ведьм», которую я очень люблю и которая очень известная: у нее порядка 30 публикаций, о ней много пишут, много, где она выставлялась. Это любопытная серия со своей очень интересной историей, наша совместная съемка с Борисом Андреевичем Михайловым.
Я договорился с тремя девушками, которые захотят раздеться – я был помоложе, и мне легче было с ними договориться, а Михайлов нашел квартиру, в то время это тоже был дефицит – не было студий и специальных локаций, где можно было снимать. Собрались мы с девчонками, целый день ели, пили, общались, снимали, а на следующий день я как человек нетерпеливый проявил пленки и показал Михайлову. Ему очень понравилось. Говорит, я даже печатать это не буду, ты все равно сделал лучше.
Из серии "Шабаш ведьм"
Для меня это была серьезная похвала – как герой Советского Союза. Михайлов для меня большой авторитет.
- Зрители правильно воспринимают ваши идеи в фотографиях?
- Однажды в Голландии критик, который писал о моей выставке, сказал, что автор очень правильно показал раскрепощение советской женщины, которая из быта, из патриархальной советской культуры вылетает в открытый свободный мир. После этого ко мне обратился представитель феминистической партии с просьбой прочесть лекцию о положении советской женщины в обществе. Вот что-то они увидели в моих фотографиях, сделали такие выводы.
Чем хорошо современное искусство - что оно имеет многослойные смыслы. Раньше я стремился ставить знаки восклицания, а сейчас часто предпочитаю многоточие, разрешаю зрителями додумывать смыслы. У меня нет набора идей. Я всегда реагировал на текущую ситуацию в стране. Была революция – делал одну серию, оккупация Крыма – тоже реагировал. Так родился проект под названием «Третий Рим», это 2015 год.
- Колоритно. Замечаете последователей ваших концептов, традиций среди молодых фотографов?
- Надеюсь, что нет. Как преподаватель я очень рассчитываю, что мои слушатели не будут мне подражать. Нужно изобретать свою стилистику, эстетику, свои смыслы. Я не искусствовед, а мастер, который делится своим опытом. Для меня важна художественная практика, курирование процесса создание произведения. Поэтому на лекциях я показываю слайды фотографий, очень много слайдов, и делаю их под музыкальное сопровождение. Это оказывает значительно более сильное влияние.
И обязательно учебный курс должен закончиться выставкой. Поэтому мы постоянно работаем с проектами студентов. И если я вижу, что есть рефлексия на мое творчество, то я говорю, нет, это уже было.
Молодая украинская фотография очень интересна. Я вижу очень много 25-40 летних интересных фотографов в Украине.
- Среди молодых талантов очень популярно стало использование шок-контента. Это достаточное условие для того, чтобы впечатлить общественность?
- ХШФ декларировала теорию удара. Ее не все правильно понимают и используют. Шокирование - не обязательно и недостаточно. Хорошая фотография –это такая хорошая фотография, которая значительно отличается от других таких же хороших фотографий. Это ее главное условие.