Западные лидеры начинают понимать, что украинско-российский кризис имеет глобальное измерение, и его решение требует перестройки общеевропейской системы коллективной безопасности. Аналогичные стремления разделяет и Россия, однако она вкладывает в них совершенно иной смысл. Похоже, Москва делает заявку на реставрацию комфортной для себя Ялтинской системы, в которой за Россией было закреплено место супердержавы с принадлежащей ей сферой интересов.
Ялтинская система международных отношений возникла в результате подписания главами государств-участников Антигитлеровской коалиции договоров на конференциях в Ялте и Потсдаме в 1945 году. В 1975 году в условиях ядерного противостояния СССР и США в Хельсинки она была существенно дополнена и укреплена по итогам подписания Заключительного акта. В отличие от предшественников, действие системы Ялтинско-хельсинкских договоров не было прекращено новой войной. С падением Берлинской стены в 1989 году в Европе начали происходить процессы, которые фактически постепенно отменяли действие этой системы договоров.
Конец ялтинско-потсдамского мира
В конце 1980-х ‒ начале 1990-х один из двух противоборствующих блоков ‒ Восточный, состоящий из Совета экономической взаимопомощи и Организации Варшавского договора,‒ распался. В течение двух с половиной лет международным сообществом были последовательно признаны: сначала отделение от СССР Эстонии, Латвии и Литвы, затем ‒ разделение Чехословакии, потом ‒ распад всего Советского Союза, а в заключение ‒ распад Югославии на отдельные государства. Эти события оказали колоссальное влияние на фундаментальные основы европейской безопасности – хельсинкские принципы нерушимости границ и территориальной целостности государств, а также невмешательства в их внутренние дела. Наряду с распадом одних политических систем в Европе происходил параллельный процесс интеграции других в единое целое – например, воссоединение Германии в 1990 году и усиление интеграционных тенденций в ЕС. Таким образом, в части незыблемости границ Ялтинская система перестала быть актуальной еще в 1990-1992 годах. Тогда же кануло в небытие и межблоковое противостояние.
Финальным аккордом, сигнализирующим об окончательной деградации Ялтинско-хельсинкских договоров, стало одностороннее провозглашение независимости Косово в феврале 2008 году и его признание западными государствами, а также состоявшаяся вскоре, в августе того же года, российско-грузинская война. В результате Россия установила дипломатические отношения с аннексированными у Грузии Абхазией и Южной Осетией, а затем заключила с ними военные и таможенные союзы. В обоих случаях легитимность сецессии (выход из состава государства.‒ А') территории суверенных стран подкреплялась правом наций на самоопределение, закрепленным в ст. 1 устава ООН 1945 года. По такому же сценарию прошла и аннексия Россией украинского Крыма в марте-апреле 2014 года. Закрепленное в уставе ООН право наций на самоопределение противоречит принципу нерушимости границ в Европе, который был зафиксирован в Хельсинском заключительном акте 1975 года. Играя на этом внутреннем противоречии, Россия ведет сегодня авантюрную внешнюю политику, создавая по всему периметру своих границ зоны «замороженных конфликтов».
«Медовый месяц» России и НАТО
Вследствие постепенной деградации Ялтинской системы ответственность за глобальную безопасность в начале XXI века де-факто перешла к США (hard power), ЕС (soft power) и Китая (aspiring soft power). В поисках новых гарантий и систем коллективной безопасности часть стран бывшего Восточного блока вступила в Евросоюз и НАТО, а другая часть попыталась развиваться «особым путем», как, например, Беларусь и прежде многовекторная Украина. Безопасность и тех, и других не знала испытаний вплоть до того момента, пока Кремль рассматривал события 1991 года как российскую национально-освободительную революцию, которая привела к краху коммунизма и созданию нового российского государства. Однако в середине 2000-х годов ситуация кардинально изменилась, и распад СССР стал рассматриваться руководством РФ как свидетельство поражения в «холодной войне» и «крупнейшая геополитическая катастрофа ХХ века».
Тем не менее, перед таким разворотом российского внешнеполитического курса между Кремлем и Западом существовал короткий «медовый месяц», когда после терактов 11 сентября 2001 года США и ЕС видели в России реального союзника, а не потенциального врага. Первый серьезный диалог внутри НАТО касательно возможности интеграции России произошел в конце 2001 года – через полтора года после первого заявления лидера РФ Владимира Путина о возможном вступлении России в Североатлантический альянс. Эта дискуссия в 2002 году привела к образованию Совета НАТО-Россия. Тогда этот Совет казался промежуточным шагом на пути к будущему членству. С одной стороны, он отражал неоднозначное отношение западной элиты к России, а с другой – многозначительно оставлял дверь в НАТО перед ней открытой. В 2005 году российский президент заявил, что «был бы счастлив», если бы РФ получила приглашение вступить в ЕС, однако сам просить об этом не будет, ибо воспитан в духе «ничего не просить и ни о чем не жалеть». Желание Москвы присоединиться к НАТО и ЕС «на особых правах» не было поддержано в западных столицах, которые опасались вместе с членством предоставить России также и право вето на принятие решений внутри их альянсов.
Мюнхенская речь Путина
Очевидно, стремление РФ к ревизии сложившегося мирового порядка возникло под влиянием трех факторов. Во-первых, исключительно благоприятной конъюнктуры на мировых рынках нефти и газа, вызвавшей экспортный нефтегазовый бум в России в 2000-2014 годах, подогревший внешнеполитические амбиции Кремля. Во-вторых, чувство глубокой обиды и враждебности, охватившие население и элиту России после провала попыток вступить в ЕС и НАТО «на особых условиях» в обход процедур и правил этих союзов. В-третьих, расширение ЕС и НАТО в Восточной Европе в 1995-2009 годах за счет стран бывшего Варшавского договора и приближение этих объединений к границам РФ, что было расценено Москвой как непосредственная военная угроза.
Особенно ярко эта враждебность России по отношению к Западу и ее несогласие с принятым в мире балансом сил проявились на Мюнхенской конференции по безопасности в 2007 году. Она стала поворотным моментом для европейской системы международных отношений. Известная «мюнхенская речь» Владимира Путина оказалась прологом к двум последующим войнам: российско-грузинской 2008 года и российско-украинской 2014-2015 годов.
«Хельсинки +40».
Похоже, что Кремль намерен переместить современную Россию в условный 1970 год, чтобы главной темой международной повестки дня стал новый договор между Россией и остальным миром (вроде Хельсинкских соглашений). Это схема, по которой группа соседних с Россией стран остается в бесспорной зоне политического и военного контроля Кремля, а представление о глобальной безопасности возвращается к временам доктрины ядерного сдерживания и зон жизненных интересов. Срыв американо-российских переговоров по ядерному разоружению летом 2014 года лишь подтверждает этот тренд. О разделении Европы и мира на сферы влияния как о вполне возможном в нынешних условиях сценарии, говорится в новой книге Генри Киссинджера «Мировой порядок», изданной в прошлом году.
В 2013 году в рамках Парламентской Ассамблеи ОБСЕ Россия инициировала неформальный консультационный процесс «Хельсинки +40». Похоже, что с его помощью Москва делает заявку на реставрацию комфортной для себя Ялтинской системы, в которой за Россией было закреплено место супердержавы с принадлежащей ей сферой интересов от Балтийского моря, через Среднюю Азию и до Берингова пролива. Проект «Хельсинки +40» будет представлен на 24-й ежегодной сессии ПА ОБСЕ в июле 2015 года. К сотрудничеству над разработкой финального доклада привлечены эксперты Российского совета по международным делам, Стокгольмского института исследования проблем мира (SIPRI) и американского Фонда Маршалла (GMF).
«Вместе с Россией, а не против России»
В контексте описываемых трансформаций очень показательна Мюнхенская конференция по безопасности, которая проходила 6-8 февраля 2015 года. С одной стороны, она показала: западные лидеры начинают понимать, что украинско-российский кризис имеет глобальное измерение, и его решение требует перестройки общеевропейской системы коллективной безопасности.
В частности, канцлер ФРГ Ангела Меркель заявила: «Мы хотим строить в Европе безопасность вместе с Россией, а не против России. Это касается европейского и трансатлантического обеспечения безопасности, это касается также и преодоления общих вызовов, которые возникают на международном уровне: от распространения оружия массового поражения до борьбы с международным терроризмом».
Еще более прямолинейно высказался министр иностранных дел ФРГ Франк Вальтер Штайнмайер: «Мы должны задуматься о будущем, о том, каким оно будет в условиях, когда исчезла атмосфера доверия (в отношениях с РФ.‒ А'). Хочу напомнить, что идея построения совместной с Россией европейской архитектуры безопасности была предложена именно Москвой. И сейчас я призываю Россию заявить нам, какой вклад она готова сделать в построение такой архитектуры безопасности».
Как ни странно, аналогичные стремления разделяет и сама Россия, однако, очевидно, вкладывая в них совершенно иной смысл. На протяжении сентября-декабря 2014 года российский министр иностранных дел Сергей Лавров и представители МИД РФ неоднократно заявляли, что Россия готова к реформированию «настоящей неделимой системы безопасности и равноправного сотрудничества» со странами Европы на фоне кризиса нынешней, а также указывали на стремление Москвы к восстановлению доверия в рамках уже инициированного ею же переговорного процесса «Хельсинки + 40», упоминавшегося выше.
Трудные поиски общего языка
Таким образом, европейцам потребовалось восемь лет, чтобы понять всю опасность «мюнхенской речи» обиженного на Запад Владимира Путина, которую он произнес на этой же конференции в 2007 году. Главные месседжи «мюнхенской речи» российского лидера сводятся к трем тезисам: критика однополярного мироздания во главе с США; критика расширения НАТО на восток; отстаивание права РФ проводить независимую внешнюю политику исходя из своих национальных интересов.
С другой стороны, уже сейчас очевидно, что достичь согласия между Западом и Россией будет крайне трудно, в том числе в рамках инициативы «Хельсинки + 40». Об этом свидетельствует выступление Сергея Лаврова на последней Мюнхенский конференции по безопасности, в котором глава российского МИД полностью воспроизвел риторику и претензии Путина к Западу образца 2007 года. И хотя речь господина Лаврова вызвала периодические взрывы смеха в конференц-зале, она является индикатором крайне опасного явления: западные столицы и Москва сегодня говорят на разных языках и имеют радикально различные, порой несовместимые между собой видения ситуации в мире.
Несмотря на это, другого выбора, кроме как договариваться о новой архитектуре европейской безопасности, сегодня просто не существует. Альтернатива договоренностям – это всегда война, происходящая на украинской территории с колоссальными материальными и человеческими потерями. Стратегическая неопределенность и обиды в отношениях между Западом и Россией должны прекратиться – стороны либо договорятся, либо противостояние растянется на годы с ожидаемым поражением Москвы в средне- или долгосрочной перспективе. Проблема заключается в том, что в последнем случае цену за это глобальное противостояние будет платить Украина.