Российский спецназовец, сержант ГРУ Александр Александров, взятый в плен под Счастьем Луганской области, дал новое интервью из киевского госпиталя. В нем он, в частности, снова признал, что является кадровым российским военным, и выразил сожаление в связи с тем, что РФ от него отказалась.
Приводим полный текст и видео интервью, которое публикует российская "Новая газета":
— Саша, какой у вас с адвокатом план сейчас?
— Собираемся переквалифицировать статью с терроризма. Террористом я не являлся, выполнял приказ. Являюсь военнослужащим, пока контракт у меня официально не закончился.
— На какую статью будете переквалифицировать?
— На диверсионные действия, раз я являюсь военнослужащим.
— Ты слышал про указ, подписанный Путиным, о поправках к гостайне (который запрещает разглашать данные о потерях армии РФ, — ред.)?
— Там, где касается секретных операций?
— Да, специальных операций.
— Я слышал что-то, но сам указ не читал, конкретно не знаю.
— Есть такое предположение, что (указ был издан, — ред.) из-за вашей истории.
— Думаю, наверное, да (смущенно улыбается). Видимо, необходимость такая созрела у них (в руководстве РФ, — ред.).
— Тебе удалось поговорить с женой?
— Ну, с женой перекинулись сообщениями только раз. Потом она удалилась из "ВКонтакте". Она еще была не уверена, что это я писал, сомневалась. Больше связаться ни с кем не удалось. Всем родственникам звонили (мы с адвокатом, — ред.) на все номера, трубки никто не берет.
— Говорят, что она тебе смогла как-то намекнуть, будто на нее оказывается давление.
— Она написала только, что много говорить не может. Если это я (реально пишу ей, — ред.), то (сказала, — ред.) все хорошо будет, она ждет меня, любит.
— Что с родителями? Я пытался до них дозвониться, но они тоже не отвечают.
— Не знаю, но надеюсь, что все хорошо. Не знаю, что там происходит. Тоже, наверное, к ним приезжали, инструктировали, какие-то указания давали.
— А здесь у тебя какая обстановка? Адвокат Ерофеева (второго взятого в плен спецназовца, — ред.) говорит, что давят, предлагают политическое убежище…
— Ну вообще про политическое убежище я первый раз слышу. За то время, пока Ерофеева не перевели в СИЗО, при мне никто ничего такого ему не предлагал. Может, и предлагали ему, но я глубоко сомневаюсь в этом.
— Об этом говорит его адвокат. Описывает, как на него оказывают давление: говорят, в России его ждет статья о госизмене, здесь тоже не будет ничего хорошего, если он не пойдет на сотрудничество.
— Ну там еще непонятно на кого работает адвокат. На Ерофеева или на какие-то другие интересы.
— Да?
— Она очень тесно общается с российским консулом (Алексеем Грубым, — ред.), очень часто с ним видится. Так что вполне может быть…
— А сам он больше вас не посещал (после своего первого визита 26 мая, — ред.)?
— Нет. Говорят, что его больше не пускают.
— Ты бы хотел его увидеть?
— Ну если у него есть ответы на мои вопросы, если он сможет организовать связь с моими родственниками, то, конечно, я бы хотел его увидеть. В прошлый раз он не смог организовать, сказал, что не дозвонился до моей жены. Не думаю, что для Российской Федерации реально составляет проблему установить связь с моими родными. А оказалось, что это проблема.
— А что правозащитники?
— Они тоже пытаются, никто не берет трубку.
— Кто еще к тебе приходит кроме нас?
— Ну вот следователь приходит с адвокатом, с прокурором. Иностранные журналисты идут.
— Как ты себя ощущаешь, какой настрой? Ты ведь уже здесь две недели, даже больше.
— Стараюсь надеяться на лучшее все равно. Но морально все равно тяжело, потому что как бы от меня отказались как от военнослужащего, неприятный осадок как бы остался.
— Российские адвокаты предлагают с твоего согласия и от твоего имени подать гражданский иск к Министерству обороны о незаконном твоем увольнении, если оно было.
— Я был бы не против. Не думаю, что составит труда доказать, что я являюсь военнослужащим. Можно отправить запросы, достать подтверждающие документы…
— Сколько еще тебе с ногой в постельном режиме?
— Еще пара операций будет. Когда они будут, не знаю, у лечащего врача надо спросить.
Здесь (в госпитале, — ред.) вообще очень много людей на колясках, костылях. Это еще раз доказывает бессмысленность этого вооруженного конфликта. Когда в свое время ввели войска в Афганистан, хотя там и был официальный ввод войск, но также бессмысленным он оказался. То же и сейчас, наши войска ввели, даже неофициально просто… Сколько уже погибло наших солдат, украинских солдат, в чем смысл вообще этого? Я сейчас побывал на другой стороне конфликта, понимаю, что все не совсем так, как показывают главные (российские, ред.) каналы, даже глубоко не так. Нет никакого гонения на русский язык, тут нормальные ребята…
— Слушай, но ты ведь не совершал никаких преступлений? Ты не стрелял?
— Преступных действий не совершал, кроме того, что незаконно пересек границу. Как бы моя совесть чиста… А весь конфликт бессмысленный. Погибли наши ребята, а родным кто заменит детей, отцов мужей, братьев? Украинская сторона своих пленных, погибших достойно встречает. А у нас даже в новостях не говорится. А если что-то происходит, то отказываются, как, например, от меня. Не знаю, конечно, можно, конечно, считать меня за предателя, но Родину я не предавал…
— Женя пошел другим путем, ни в чем не признается и отправился в СИЗО.
— В СИЗО отправился, физически потому что здоровье позволяет. Ноги целы, ходит сам.
— Расскажи вообще, что нового?
— Да так, сам видишь. Лучше ты скажи: что там, на Родине, какие новости?
— Ничего хорошего. Сам понимаешь.
— Понимаю…
— Но я не могу не спросить. Ты так радикально поменял свою точку зрения за эти несколько недель или все-таки твои слова продиктованы в какой-то мере той неловкой ситуацией, в которой ты оказался?
— Конечно, поменялось мировоззрение, когда ты видишь не то, что тебе показывают в новостях. Когда ты побывал на другой стороне, когда ты все ощущаешь на себе. Частично повлияла и сама ситуация, конечно. Не думаю, что мировоззрение поменялось бы само, если бы я не попал в плен. Оно также все и было бы — как черное и белое…
— Ты чувствуешь себя в плену?
— Я чувствую себя, как в больнице. Статус хотел бы чтоб был военнопленный, а не террорист, наемник. Все-таки выполнял приказ.
— Ты хотел что-то передать родственникам.
— Да. Родственникам. Может, кто-то увидит из знакомых, друзей, передаст, ссылку кинет. Скажет родителям, что у меня все нормально, иду на поправку, чтоб не переживали. Чтобы мама, главное, слишком сильно не нервничала. Жене сказать, что я очень сильно люблю ее. Что соскучился. Что мне очень жаль, что из-за меня на нее столько проблем свалилось сверху. На ее хрупкие плечи. Морально ей так тяжело, и я не могу помочь, как-то поддержать. Надеюсь, что она увидит это видео или кто-то передаст из знакомых, друзей, кинет ссылку кто-то. Может, сама посмотрит. Чтобы не теряла веру, надежду. Я ее люблю.
— Консулу что-то передашь? Он точно увидит.
— Консулу Грубому. Чтобы как-то организовал связь с женой или с родными. Больше ничего не хочу.
Как сообщал "Апостроф", двое российских спецназовцев были взяты в плен на Донбассе 16 мая.
