Экс-спикер АТО АЛЕКСЕЙ ДМИТРАШКОВСКИЙ, который подал в суд на Министерство обороны с требованием произвести с ним полный финансовый расчет в связи с увольнением, рассказал в интервью "Апострофу", что в схожем положении находится почти 40% демобилизованных военнослужащих. Поэтому офицер, по его словам, хочет не только отстоять справедливость, но и показать коллегам, что за правду можно и нужно бороться законным путем. Также Дмитрашковский признал, что военные сводки летом 2014 года подвергались жесткой цензуре со стороны Администрации президента, из-за чего их содержание искажалось, скрывая истинные масштабы потерь, которые несла украинская армия.
— В конце сентября вы в своем Facebook сообщили, что подаете административный иск в адрес Минобороны с требованием произвести с вами полный финансовый расчет в связи с увольнением. О какой сумме идет речь, если не секрет?
— Это военное выходное пособие в размере 12 зарплат. По нынешним временам это, может быть, и не очень крупная сумма, но это мои деньги, и я не собираюсь их никому дарить.
— Почему вам их не выплатили? В чем суть конфликта?
— В начале июня на своем Facebook, я написал сообщение по поводу награждения военных журналистов. Среди них орденом "За мужество" III степени был награжден Валентин Буряченко (главный редактор журнала Министерства обороны "Військо України", начальник пресс-центра штаба АТО, — "Апостроф"). Он украл полмиллиона гривен на выпуске журнала, и, находясь в АТО, в течение месяца, просто пил. И его наградили орденом. А, например, близким Дмитрия Лабуткина, который погиб при выходе из Дебальцево, на тот момент не были выплачены даже социальные пособия. Я об этом написал. После этого произошел скандал. Замминистра обороны Петр Мехед (сейчас уволен с должности по сокращению, — "Апостроф") отчитал начальника Главного управления Военной службы правопорядка (там я проходил службу в последнее время), Александра Дубляна. Он позвонил ко мне и спросил, почему я написал это сообщение. Я ответил: потому, что совесть не позволяет мне молчать. Начались гонения...
— В чем они заключались?
— Начальник штаба ВСП Игорь Криштун обвинил меня в трусости за то, что я не созвал людей на концерт симфонического оркестра в тот день, когда киевское "Динамо" играло в Киеве с донецким "Шахтером". Была поставлена задача собрать 120 человек. Я обзвонил замполитов, но мне сказали, что многие люди уже купили билеты на футбол... И как вообще можно специально собрать людей на концерт симфонического оркестра?! Чтобы слушать такую музыку, ее нужно любить. Тем не менее, это вызвало большой гнев у Игоря Криштуна, и он обвинил меня в трусости. Хотя, находясь в АТО, он не ходил дальше своей палатки и штаба. На моем же счету — и выходы, и вылеты. Я объездил половину территории Донецкой и Луганской областей, причем делал это на своей личной машине, эксплуатируя ее как служебную, потому что транспорт мне никто не выделял.
— Что было дальше?
— После обвинения в трусости я понял, что мне в ВСП делать нечего, поэтому принял решение, имея целый букет заболеваний, увольняться... У меня тяжелая форма диабета, гепатит "С", астма и прочие осложнения. Военно-лечебная комиссия признала меня негодным к несению воинской службы, с исключением из списков учета. Но мне начали строить козни. Вручили обходной лист, который не имеет юридический силы. По мере того, как я обходил с этим листом различные службы, у меня забирали пропуска. В конце концов, когда меня уволили 16 сентября, то по состоянию на 1 октября (в день разговора, — "Апостроф"), выплат никаких не было. И тут начался замкнутый круг. Дело в том, что перед тем, как исключить меня из списков воинской части, Генштаб должен был меня рассчитать. Но я не могу разнести по службам выписки, потому что для этого я должен заказать себе пропуск. А для того, чтобы заказать пропуск, я должен созвониться с определенными должностными лицами. Однако контактов этих людей мне никто не дал. Получается, что мои выписки просто не попали в те службы, которые должны меня рассчитать.
— И вы подали в суд...
— Да. И не только для того, чтобы отсудить эти деньги. Таких, как я, на сегодняшний день в ВСУ — процентов 40. Это касается и демобилизованных. Например, очень много людей, которые прослужили год, а потом переслужили еще пару месяцев. Но денег им за это не заплатили, потому что контракт был заключен на год, а все, что свыше, — не оплачивается. Это я делаю для того, чтобы люди знали: правда есть, и за нее можно бороться законными методами. Я готов оказывать людям всяческую юридическую помощь. Мне лично помогает общественная организация, которая выделила мне своего юриста и намерена помогать всем военным и участникам АТО. Сейчас многие меня поддерживают. Есть даже один генерал, который готов подтвердить мои слова. Я просто хочу, чтобы правда восторжествовала.
— Вы были начальником пресс-центра АТО. Как же вы оказались в Военной службе правопорядка?
— Я был начальником пресс-службы АТО и создавал пресс-центр АТО. Я также в течение двух с половиной месяцев сформировал пресс-службу Генерального штаба. Оставалось сделать несколько подписей, чтобы эта пресс-служба начала работать. Не буду скрывать, что мне была обещана должность начальника пресс- службы, поэтому я создавал ее под себя, специально подбирая людей под определенные задачи. И тут на самом финише меня отправляют обратно в АТО, а руководителем назначают Владислава Селезнева. Я вернулся 17 декабря 2014 года и 22 декабря ушел в отпуск. Вышел только 7 февраля, поскольку заболел и попал в госпиталь. И тут меня поставили в известность, что моя должность сокращена с 31 декабря... То есть за январь и февраль я не получил никаких денег. Я написал обращение к начальнику Генштаба. Кадровая служба согласилась с тем, что я был сокращен незаконно, но не признала неправоту в части невыплаты финансового вознаграждения. Я подал в суд, но проиграл, потому что, пытаясь решить проблему мирным путем, поздно подал заявление. В личной беседе мне была предложена должность начальника группы по работе с личным составом Главного управления ВСП. Понимая, что я уже и так сильно потерял по зарплате, я согласился, хотя, конечно, это было для меня понижением по службе.
— Подав в суд на Минобороны, вы сделали несколько сенсационных заявлений насчет цензуры в армии. В чем она заключалась?
— Сначала была легкая военная цензура, а потом подключилась Администрация президента. Это случилось перед самым Иловайском. Был звонок из Киева с требованием перед обнародованием отправлять наши тексты в Администрацию президента на согласование. Очень часто эти тексты возвращались сильно обрезанными. Их содержание уже не соответствовало настоящей ситуации. К примеру, мы сообщали о большом количестве обстрелов наших позиций, а обратно получали сообщение, в котором говорится — обстрелы единичные, потерь нет. Дважды мне звонили из президентской администрации, пытаясь растолковать, что я говорю не то, что надо. Теперь же все спикеры не хотят повторять мои ошибки и общаться по этому поводу с руководством.
— А до Иловайска? Например, в начале августа, в июле 2014 года?
— Ну, в Генштабе могли смотреть тексты и говорить, мол, это не надо ставить, потому что мы "светим" те или иные подразделения. Хотя правила ежедневно менялись: то мы не говорим о 25-й бригаде, а то — давай напишем, что 25-я 79-я бригады взяли какой-нибудь город. Плюс появилось понимание того, что в рамках АТО таких определений, как "попали в окружение" или "отступили" просто не существует. Это терминология боевых действий. Об этом говорить было нельзя.
— Командование хотело сохранить хорошую мину при плохой игре?
— Я бы сказал по-другому. Командование понимало, что нас читают люди. Ведь популярность страницы пресс-центра АТО в Facebook росла огромными темпами. За два с половиной месяца работы мы имели 70 тысяч подписчиков.
— Когда вы стали понимать, что войска под Иловайском попали в окружение?
— Непосредственно перед Иловайском мы сообщали, что в том районе активно ведется разведывательная работа и осуществляется перемещение российских войск на границе. Не надо быть большим стратегом, чтобы понимать — дыра в границе протяженностью в 400 км позволяет российским подразделениям переходить ее там, где они хотят. Они переходили ее, как правило, ночью, и об этом мы сообщали — то есть все было прогнозируемо. Но, несмотря на все предупреждения, из того района вывели людей, которые, вероятнее всего, должны были являться резервом.
— Что это были за люди?
— Это были те войска, которые отправили на парад. Они могли быть использованы в качестве резерва, которого как раз не хватило. Я не хочу, чтобы это прозвучало как обвинение, но я бы это назвал безалаберностью, потому сообщения о назревающих проблемах шли. И в тот момент, когда начались неприятности под Иловайском, журналисты имели больше информации, чем военные. По нескольку раз в день я прибегал к оперативному дежурному уточнять информацию насчет Иловайска и других объектов, попавших под вражеский огонь. Тут же можно вспомнить и о событиях в районе Изварино (так называемый приграничный "Южный котел", сформировавшийся в конце июля — начале августа 2014 года на юге Луганской области, — "Апостроф"). Прихожу, значит, пытаюсь уточнить информацию, а на оперативной карте эти объекты просто не отмечены. Были даже моменты, когда дежурный просто лузгал семечки в тот момент, когда у него на столе разрывался телефон. Вы представляете — там люди гибнут, а он семечки щелкает. Зато все штабные работники в День вооруженных сил получили боевые награды.
— То есть штабы были не в курсе ситуации?
— Я думаю, что они все же были в курсе... Не знаю даже, как это объяснить... Из того, что я читал и слышал, общаясь с людьми, можно сделать вывод, что виной всему были личные амбиции, а может и личная месть штабистов добровольческим подразделениям. Конкретно — батальону "Донбасс" (занял часть Иловайска, — "Апостроф"). В этой связи я хотел бы сказать слова поддержки командиру батальона "Прикарпатье" (Виталию Комару, — "Апостроф"). Да, этот батальон быстро ушел со своих позиций (главный военный прокурор Анатолий Матиос обвинил "Прикарпатье" в бегстве, — "Апостроф"). Но в боевом уставе написано, что командир отвечает за жизнь своих подчиненных. Я считаю, что обвинения в адрес комбата "Прикарпатья" — необоснованны. Он спас людей. Разве могли его солдаты, вооруженные автоматами, эффективно бороться против артиллерии?!
— А был ли вообще шанс на успех АТО летом прошлого года?
— Я общаюсь сейчас с людьми, которые ждали прихода украинских войск в одном из городов. Они говорят, что в их городе насчитывалось всего 500 террористов...
— О каком городе речь?
— Ну, зачем же подставлять людей. Скажем так, это был город в районе Иловайска. Так вот, они ждали наших. При правильной тактике и при наличии резервов, о которых я говорил, все бы закончилось совершенно иначе. Я думаю, что Иловайска бы не было. В конце концов, те войска, хоть и не были так хорошо обучены, как сейчас, но они уже имели боевой опыт и знали, как бороться с российской армией.
— Если заглянуть в будущее. Как, по вашему мнению, закончится эта война?
— Хочу начать с заявлений главарей ДНР и ЛНР о том, что они отводят тяжелую артиллерию, и это означает конец войне. Какой именно войне? То есть — мы забываем о том, что эти люди стреляли по мирным гражданам, что они были против Украины? Мы забываем об этом и продолжаем жить, спокойно глядя в глаза матерям погибших ребят? Я думаю, что нет! Что же касается окончания войны, которую я все же не могу назвать антитеррористической операцией, хотя долгое время вынужден был это делать, то давайте посмотрим на то количество оружия, которое завезено на Донбасс, и бандитов со всего мира, приехавших туда воевать. Все люди, имеющие криминальное прошлое, находятся там. Граждане Сербии, Польши, Беларуси, Казахстана... Даже были представители Израиля, выступавшие в качестве инструкторов. Все это не дает шанса на быстрое окончание войны. Не для того Россия завезла на Донбасс столько оружия, чтобы нам его просто так отдать.
— Но перемирие соблюдается достаточно надежно...
— Просто Россия отвлеклась на Сирию. Сейчас с Донбасса выводятся войска, имеющие боевой опыт. Но в тот же момент заходят новички — то есть, на территории Украины идет тренировка российских военнослужащих...
— Мы являемся таким себе тренировочным полигоном для России?
— И уже очень давно. Еще во время изваринских событий, когда наши войска обстреливались с территории России, уже тогда была информация, что по нам ведут боевые стрельбы курсанты, а также подразделения, которые должны получить практический боевой опыт. Уже в те дни нам было известно, что гибнут наши люди, но прямо сказать об этом я тогда просто не имел права...
Редакция "Апострофа" готова предоставить слово другой стороне конфликта и всем людям, упомянутым в интервью.
