Что такое "русский мир" в теории и как он отличается от реальности. Есть ли у власти понимание того, как освободить оккупированные территории и интегрировать жителей ОРДЛО в Украину. Наступит ли наказание за военные преступления России. Об этом и многом другом в программе "Все по беспределу" с Роксаной Руно на Апостроф TV рассказал писатель и журналист СТАНИСЛАВ АСЕЕВ.
— Что такое "русский мир" на Донбассе сейчас?
— Я не думаю, что "русский мир" чем-то отличается от того, каким он является вообще для всех, кто есть участниками этого процесса. "Русский мир" - это такой геополитический конструктор и идея, объединяющая под собой людей. Прежде всего, эти люди связывают свою личную судьбу и судьбу своего государства с единым российским пространством.
Российское пространство включает русский язык, русскую историографию — общее понимание истории и прошлого, православие, обязательно, и в целом русскую культуру, как они это называют. Но это теоретическая конструкция.
Я до 2014 года был носителем этой теоретической конструкции, потому что я рос в "русско-мирной среде", потому что мы росли на русской музыке, на русском кино, конечно, русский язык. И когда я попал в институт, где я изучал философию, это еще наложилось на теоретическую основу из Достоевского, из "Братьев Карамазовых" и т.д.
Но в 2014 году оказалось, что это не имеет никакого отношения к реальности, потому что "русский мир" - это пьяные казаки, которые стоят на блокпостах между Харцызском и Макеевкой и отжимают все, что можно отжать, когда ты едешь между городами. "Русский мир" — это военные преступления, когда Гиркин, Безлер и другие полевые командиры просто казнили наших военных и пытали их. "Русский мир" — это нищета, это и сейчас фактически действующий концлагерь. К теории, к тому же Достоевскому, как он выглядит на философских кафедрах, все это не имеет никакого отношения.
— Вас держали 28 месяцев в "Изоляции" на территории "ДНР", этот объект сейчас работает?
— На сегодняшний день известно, что объект функционирует. Сколько там людей находится неизвестно, но известно, что администрация "Изоляции", обнаруженные преступники, которые там были в мое время и до меня - то есть с 2017 по 2019 год - , они исчезли оттуда.
Они исчезли после огласки, после того, как мы показали российское гражданство трех из них. Там сейчас другая администрация, я надеюсь, что это хотя бы немного, но упростило режим для тех людей, которые там сейчас, потому что это были абсолютные садисты и психопаты.
— Вас задержали после или во время выполнения редакционного задания, я так понимаю вас просто "слили"? Вы знаете, кто вас слил?
— Нет. Я тоже думаю, что это не случайность была, потому что остановил меня патруль ППС, но через пять минут появились люди из "МГБ", и именно те люди, которые искали меня полтора года. Это не случайность, но как так произошло я не знаю, потому что о моей работе в качестве журналиста знали единицы и все они очень близки.
— Что от вас хотели люди в "Изоляции"? Признание?
— Первые полтора месяца я провел не в "Изоляции", а в подвале здания так называемого "МГБ", и там уже со мной, так сказать, разобрались, я уже все подписал. Там проходили пытки, не в "Изоляции", а именно в этом здании. Я подписал, что я шпион, экстремист и все такое. Когда меня перевезли в "Изоляцию", выбивать из меня уже было нечего.
Но система там была построена таким образом, что даже если ты все подписал, эти люди издевались над заключенными ради своего удовольствия. Частично они это объясняли тем, что мы "укропы", но там сидели и их же боевики, которых тоже пытали, и которых тоже ломали в эти ночи. То есть они просто получали удовольствие от этого, самоутверждались.
Но мне повезло. Сразу как только стало известно, что я в плену, включилось международное сообщество, и поэтому в "Изоляции" за все эти 28 месяцев физически меня зацепили всего один раз, когда зашли к нам ночью и разломали всю камеру.
Но с заключенными из других камер это фактически происходило каждый день, в зависимости от того, выпил ли сегодня комендант "Изоляции" Куликовский или нет. Среди сидящих там даже анекдот возник: "Надо попасть в камеру, где сидит Асеев, потому что есть хоть какая-то гарантия, что туда не зайдут ночью". Потому что с пятницы до воскресенья комендант напивался и разламывал все камеры, в том числе и женские, а нашу в основном обходил.
— И у троих из "администрации" тюрьмы было российское гражданство?
— Да, трое в 2019 году получили российское гражданство. Это были не спецназовцы, это граждане Украины, которые получили гражданство России. Но там есть кадровые российские спецназовцы, в том числе меня допрашивал в то время замминистра "МГБ", который, как уже установлено, является офицером действующего резерва ФСБ. Но всю черную работу выполняют местные.
— На сегодняшний день тема реинтеграции Донбасса никуда не исчезает, нужно возвращать территории, нужно возвращать людей. Как нам объединяться, жить в одной стране и возвращать ли вообще? Для политиков об этом не выгодно говорить публично, потому что, разумеется, это наши люди, но все ли там наши люди? Вот те люди, которые пытают? Люди, которые подверглись пыткам, я вообще не знаю, как они живут, но им нужно рассказывать, чтобы быть с этими людьми. Как?
— Очень сложный вопрос. Но нужно понимать, что "МГБ" - это достаточно небольшое количество людей, по сравнению с общим количеством, проживающим на оккупированной территории. Это садисты, которые занимаются военными преступлениями, которые пытают людей.
Надо понимать, что общее количество людей вообще не верит в то, о чем рассказываю я и другие пленные. Для них "Изоляции" не существует, для них не существует системы "МГБ", в том виде, какова она на самом деле — это КГБ НКВД советских времен.
Они, как и в советское время, не верят в то, что там кого-то пытают, пока сами не попадут в подвалы. Потому что я там встречал гражданских, которые были "русскомирными". Если у вас есть бизнес в Донецке, вы можете стать шпионом, если вы относитесь к так называемому "ополчению" и кому-то перешли дорогу или не поделились контрабандой с РФ, также можно туда попасть.
В основном не существует объективных причин, которые сказали бы, что этот человек в группе риска, а этот нет. Там все в группе риска. Но особенно удивительно, когда туда попадает человек, который голосовал за эту "республику" или воевал за так называемую "ДНР".
Есть информационная проблема, люди просто не верят в то, что они построили такой тоталитарный режим. Хотя есть отчет ООН, где с 2014 по 2021 год опросили почти четыре десятка пленных, прошедших "Изоляцию", которые по разным годам рассказывают одно и то же. Но люди это не воспринимают, и, конечно, будет очень тяжело жить с такими людьми на одной территории.
— А с другими как объединяться, у вас есть понимание?
— Нету. Не только у меня нет, нет и у государства, потому что есть понимание катастрофической ситуации на той территории.
— В чем?
— В цифрах. Конечно, спросить людей на оккупированных территориях, хотят ли они вернуться в Украину, провести объективную социологию, там невозможно. Но можно посмотреть количество людей, которые по своей специальности имеют однозначно пророссийские взгляды — это армейские корпуса, а это 30–35 тысяч человек. Умножьте эту цифру на членов семьи, которые в большинстве своем их поддерживают, и это будет под сотню тысяч людей с антиукраинской позицией. Берите еще силовые министерства: МГБ, МЧС, МВД — это еще где-то 25 тыс. в среднем, и снова умножим на членов семьи. Есть еще политические министерства, так называемые, и это только оккупационная конъюнктура, мы еще не знаем, что думают обычные люди — пенсионеры, студенты. Новое поколение, которое там ходит в пионерских галстуках вокруг памятников Захарченко, Моторолы и Гиви.
Глядя на это, становится понятно, что ответа на то, а как же с этим иметь дело через 5 или 10 лет, на самом деле не существует. После деоккупации должно пройти 20–25 лет, чтобы мы сработались с этой территорией, чтобы мы имели доступ к этим людям. И только новым поколениям можно победить российскую информационную составляющую.
— Что вы думаете о назначении Алексея Резникова министром обороны?
— Мне сложно было бы представить господина Резникова министром обороны. Но не по каким-то негативным причинам - он создает впечатление очень умного и интеллигентного человека -, а потому что он не военный.
Но если сравнивать его с Тараном, то это просто идеальная кандидатура. Я думаю, что господину Резникову просто нужно приобрести немного опыта. Но это хороший человек, я могу сказать, с моральными качествами, аналитический и очень умный. Я думаю, что это неплохое назначение, учитывая в целом кадровую политику Офиса президента.
— Когда наши политики говорят, что для возвращения Донбасса необходимо 5–7 лет, они наивны?
— В Институте будущего мы представили план развития оккупированных территорий до 2030 года — мы считаем, что в ближайшие 10 лет вообще ничего не изменится, Донбасс нам пока не отдадут. И это не столько вопрос внутренний, сколько внешний.
Здесь надо понимать, что такое Российская Федерация, как Путин, воспринимает реальность, как он смотрит на Украину и на Запад. То есть для Кремля Украины не существует как государства, а Запад — это враг, который пытается интегрировать Украину в свое духовное информационное пространство. Ввиду этого никто эти территории просто так нам возвращать не будет, только в качестве "троянского коня", чтобы мы должны были де-юре отвечать за эти территории, а де-факто не могли бы на них влиять.
По Минским договоренностям, если их выполнить дословно, как там прописано, это будет катастрофа для Украины. И эта катастрофа — это идеальный план для Кремля, а поскольку мы пока на это не идем, я думаю, что в ближайшие годы нам никто ничего не вернет.
— В какой момент Украина потеряла Донбасс? Это же не в 2013-2014 годах произошло.
— Нет. По собственному опыту расскажу, я человек, удержавший проукраинскую позицию в 2014 году с абсолютно русскими идеями в голове. Это просто чудо, что они в течение 2014-2015 годов просто выветрились из головы. Потому что 23 года до этого не было ни одной проукраинской позиции на той территории, у нас был от Украины только паспорт и какие-то уроки украинского языка в школе, которые непонятно, проводили мы или нет.
— Военные рассказывают, что разными частями оккупированного Донбасса руководят конкурирующие компании ФСБ и ГРУ. Что вы об этом думаете?
— В 2014-2015 годах это действительно было. Сейчас это лучше спросить у спецслужб, но у меня такая информация, что с 2017 года на территории полностью зашло ФСБ, то есть ГРУ оттуда вытеснили. Пока они, возможно, имеют причастность именно к корпусам. Хотя, по моим данным, по данным тех людей, с которыми я сидел в изоляции, их курирует ФСБ.
— Какие вопросы ФСБ там курируют?
— Они контролируют местных командиров роты и кадровых военных РФ, они стоят над ними. В Донецке они размещаются в гостинице "Виктория" - это должностная гостиница, за фотографию которой мне дали 5 лет.
— Вы не сожалеете, что не уехали еще в 2014 году, когда был шанс?
— Учитывая те мысли, которые были в подвалах, откровенно могу сказать, что жалел. Сейчас, сидя в теплой студии, когда все закончилось хорошо, можно сказать: "Нет, это опыт, который надо было пережить". Но я мог бы его и не пережить.
У меня были постоянные мысли о самоубийстве, и в подвале, после пыток, я про себя сказал, что это уж слишком, этого, пожалуй, я уже не переживу. Я очень хорошо помню эту мысль. И, конечно, я собирался уехать, в конце 2017 года я уже чувствовал, что психологически не выдерживаю этого напряжения. Я не знал, следят ли за мной или нет, но я понимал, что, поскольку я занимаюсь украинской журналистикой под псевдонимом, они могут меня искать. Я сделал вывод, что в конце года надо ехать и не успел, просто не успел.
— Ваша реабилитация - это "публичная исповедь", что вам сейчас дает такие силы и вдохновение?
— Как я говорил, моя жизнь слилась с "Изоляцией", а в этом случае ответ — это ненависть. Это очень мощная эмоция, которую я научился конвертировать в рациональное. То есть, если сидя в "Изоляции", глядя, что происходит вокруг, ты ненавидишь этих людей физически, эмоционально, то через несколько лет это становится стратегией. Я понимаю, что каждое мое интервью, каждая моя книга, каждая статья об этих людях – это акт мести по отношению к ним. Ненависть – мощная движущая сила, но так жить нельзя. Я уже сказал публично, что этот год последний, когда занимаюсь "Изоляцией". Но я понимаю, что учитывая, что книга только выходит на западный рынок, это, возможно, последний в Украине. Но полностью уйти от этой темы не удастся.
— Донбасс 2021 и 2014 годов — это разный Донбасс?
— Однозначно. Я сейчас не могу сказать за ту территорию, потому что нахожусь здесь, но это точно не 2014 год, потому что тогда это был сюрреализм. Это пустые полки, где нет даже хлеба в магазинах и супермаркетах. Это круглосуточная шумовая стена от ГРАДов, танков, БТРов. Если немного окно открыто, то вы уже слышите, и вы привыкаете к этому — это напряжение. Конечно, люди, которые имели автомобили, они хоронили их в гаражах, потому что их могли отжать. Если какой-то "жигуль" то ладно, а если какой-то серьезный автомобиль, то ты просто не доедешь до места назначения.
Зимой 2015 года мы топили снег, когда не было воды из-за обстрелов в Макеевке, чтобы была хотя бы техническая вода. Конечно, сейчас там уже такого нет, это в принципе территория для жизни, но жизнь какой? Там фактически нет правовой системы, вас никто не может защитить, если вы попадаете в систему "МГБ". Там очень низкие зарплаты, там промышленность еле дышит. Регион, конечно, потеряли.
— По разным оценкам на оккупированной территории раздали около миллиона российских паспортов и очень многие голосовали на выборах в Госдуму. Зачем эти голоса? Россия вовлекает их в свое политическое пространство?
— Для выборов это вообще не имеет смысла. Но это для того, чтобы показать этим людям, что мы о вас не забыли. Учитывая тот негатив, который я перечислил, тебе дают паспорт, вот тебе "великая Россия" — ты часть этого, ты можешь сделать выбор. Эти люди действительно в такие вещи верят, потому что я помню от своих друзей детства, которые ушли воевать к боевикам, которые просто мечтали, когда же они получат эту бумажку. Они потом поняли, что воевали не за что. То есть российское гражданство для них не решает ничего в их жизни.
Но эти люди понимают, что никакой республики не существует, и даже "великой России" не существует. Они знают, что есть сегодняшний день, где они могут отжать автомобиль, где они могут пытать и чувствовать себя Господом Богом, но понимают, что завтра они могут оказаться в том же подвале. Я сам сидел с бывшими "МГБшниками". Поэтому эти люди внутри ни во что не верят.
Многие продолжают ожидать, что этот регион присоединят к России. Они уже понимают, что как-то связаны с этой системой, и их ждет наказание от Украины, если она вернет свою территорию. В этом случае придется убегать в РФ. Поэтому для них оптимальный вариант – это присоединение к России.
— Как вы думаете, Донбасс станет серой зоной, как Приднестровье?
— Я думаю, что это уже произошло, только, к сожалению, наши власти это не осознают. Опять же, не понимая реальные цифры, не понимая духовной, информационной ситуации, которая создается и углубляется с точки зрения российской интеграции на этих территориях.
— Вы ведь общались с министром реинтеграции?
– Резников как раз адекватный человек, он все понимает, но он один из немногих. Все остальные рассказывают президенту, что все отлично. Они в прошлом году думали, что будем проводить парад независимости в Донецке, а выборы будем проводить 31 марта этого года. Понятно, что этого не будет вообще.
То есть у этих людей огромные иллюзии. В первую очередь у президента, но его окружение ему рассказывает, что если не раздражать Россию, то мы все решим. Нет, ничего не будет. Это генеральный план, если не Зеленского, то его окружения — не раздражать Россию.
— России вообще безразлично, мне кажется.
— Нет, им приятно, что мы так себя пассивно ведем, потому что могли бы гораздо жестче быть. Но в целом на их политику по отношению к Украине это не сработает, потому что у России, в отличие от нас, есть стратегические планы своего развития, кажется, до 2050 года. И так они просчитывают свою политику по отношению к Донбассу. Это мы думаем, что в следующем году все изменится, а они нет. Они профессионально работают, там команда собралась с советских времен.
— Недавно мы впервые применили "Байрактары" на линии столкновения. Это новый этап, чтобы показать зубы?
— Я не думаю, что это нечто стратегическое. Этот же приказ отдал не Зеленский. Эта попытка не связана с системной политикой государства.
Первый пункт Минских договоренностей – это прекращение огня. Если этого не происходит, а этого не произошло до сих пор, потому что нас обстреливают из запрещенных Минскими договоренностями вооружений, то что нам как государству не позволяет в ответ сказать: "Украинское государство оставляет за собой право отвечать на любой обстрел, любым имеющимся оружием, которое есть у государства".
Но вы видите реакцию Германии или Франции - нельзя. Надо, чтобы по нам стреляли, а нам нельзя, поэтому это не политические решения государства.
— Говорят, если возвращать территории, то начнется полномасштабная война, риски, которые были в 2014 году, или в феврале 2015-го, Донецкий аэропорт, например.
— Я не думаю, что возвращение этих ситуаций возможно, потому что у нас совсем другая армия по сравнению с 2014 годом. Это понимает и Российская Федерация, и они будут себя вести соответственно в случае полномасштабной войны. И мы понимаем, какая сейчас ситуация на геополитическом рынке — это "Северный поток-2", это все еще работающие санкции, и я не думаю, что РФ захочет все это поставить под вопрос вмешательством 8-й армии, которая стоит на границе с нашей оккупированной территорией.
В 2021 году мы должны иметь хотя бы теоретический план освобождения этих территорий военным путем. Это не значит, что завтра надо наступать, но ситуация такова, что мы должны его иметь.
— Информационная война в Украине есть? Пропаганда антиукраинская?
— Конечно, она есть, хотя уже меньше, после закрытия каналов Медведчука. Это тоже был вызов для нашего сообщества, потому что не до конца все понимали, где же границы пропаганды, а где границы свободной журналистики. Начали кричать, что после этого начнут телеканалы Порошенко закрывать и останутся только телеканалы Зеленского, но этого не произошло. И сказать сразу, в чем этот предел состоит, я не могу, но я точно знаю, интуитивно, что это было верное решение. Потому что это была не журналистика и не другая позиция, это была проблема, которая через 10-15 лет могла вылиться в "Одесскую народную республику", "Харьковскую народную республику" и так далее.
— Медведчук занимался вопросами обмена пленных. Он успешно это делал, по вашему мнению?
– Нет. Это человек, который своей политикой, в том числе, виноват в том, что там сидели пленники. И когда мы увидели эти пленки Бигуса, стало ясно, что он очень мелкий человек для Кремля. То есть это не человек, выполняющий непосредственно волю Путина, между ними еще есть иерархическая структура. Плюс он задерживал обмены с тем же "Рахманом" ("киборг" Андрей Гречанов - "Апостроф"), когда боевики говорят: забирайте, а он говорит: нет, не забираем. Я бы вообще не назвал его эффективным.
— Количество пророссийских сил сейчас в украинской политике широко?
— Откровенно пророссийских сейчас меньше и они, пока что, не могут себя чувствовать и действовать свободно, потому что есть очень мощный сегмент пассионариев. Это люди, которые прошли фронт, это волонтеры, люди, которые знают и помнят, что такое война. Для них это не прошлое, а настоящее. Это, конечно, меньшая часть общества, но она активна. Поэтому эти силы понимают, что им просто не дадут проводить прямую пророссийскую политику.
Вопросы к людям, которые якобы проукраинские, но все же ведут себя довольно пассивно или наоборот активно в сторону РФ.
— На мирной территории, например, в столице, люди немного далеки от войны, они ходят в кинотеатры, рестораны, развлекаются. Это вас не "резало", когда вы вернулись?
— Очень резало. Последняя глава в моей книге этому посвящена. Как только ты вышел из этих подвалов и колоний, а здесь Киев, действительно ничего не напоминает о войне. Но я с этим справился, я понял, что это моя проблема, а не этих людей, сидящих в кафе. Потому что они не могут мерить свою жизнь пленом, пытками и подвалами. Это ты сам не вписываешься в эту реальность, а не они в твою. Потому что это нормально сидеть в кафе, ходить в театр, ресторан.
Ибо если мы говорим, что война продлится 10, 20, а, возможно, и 30 лет, у вас уже жизни не будет. Вы не можете все свое положить на пытки, подвалы или войну. Да, вы понимаете, что война идет, да, вы готовы присоединиться к ней каким-то образом, кто как. Но постоянно думать об этом и не давать возможности расслабиться — это неправильно.
— Вы выступали в Европе на Мюнхенской конференции, нас там понимают?
— Нет, всем плевать, на самом деле.
— Вы рассказывали там о пытках, военных преступлениях, об "Изоляции", какая реакция?
— Аплодисменты, соболезнования, пожали руки и пошли кушать дальше. Это нормально, и это нужно понимать. Когда они слышат об "Изоляции", о пытках, о Донбассе – мы только одни из – есть еще Сирия, Ирак, Судан, сейчас Афганистан. И они слышат, что есть какая-то "Изоляция", какой-то концлагерь — это есть на протяжении всей истории человечества. И сейчас мы слышали то же самое с Ближнего Востока. Ну, еще есть Донбасс — мы будем стараться, мы очень обеспокоены.
Но есть де-факто российское лобби, которое очень мощное и в ПАСЕ, а также просто среди политиков Германии и Франции. И там вообще не существует темы войны. Вот я сейчас был в Германии – это другой мир. Люди живут совсем другими категориями, они спрашивают, стреляют ли еще, или все закончилось? Это простые люди. А политики - это люди, которые очень обеспечены материально. Конечно, они не готовы ставить всю свою обеспеченность под угрозу из-за какой-то "Изоляции" или Донбасса.
Формально они поддерживают демократию, они осуждают аннексию Крыма, но сделать ничего с этим не могут и не хотят, в большинстве своем, потому что уже "Северный поток-2" есть.
— Украинские власти понимают эту обособленность и безразличие?
— Мне кажется, что нет, по крайней мере, иногда. Такой вывод я делаю, глядя на выступления украинского президента, обвиняющего европейских политиков и чиновников в недостаточной поддержке Украины. Если он искренне верит в то, что говорит, то мне кажется, он не понимает, кому это говорит. Эти люди прагматичные политики. И это, возможно, глупый тон, но я соглашаюсь с Путиным, он прав, когда говорит, что мир был, есть и будет всегда на стороне сильного. Если у вас есть аргументы – мы вас будем слушать, если у вас этих аргументов нет, мы вам поаплодируем и идите дальше.
— А сильные аргументы в этой ситуации могут быть какими? Только военные?
— Прежде всего да, мы должны справиться с вопросом, стреляем мы или нет. Я за то, чтобы стреляли, чтобы отвечали абсолютно на каждый обстрел. У нас не выполнен первый пункт Минских договоренностей и украинское государство должно защищаться. Возможно, это как-то повлияет на риторику России по отношению к другим пунктам, в том числе, и к военнопленным и вообще находящимся там заложникам. Потому что мы этих людей не можем уволить именно потому, что мы слабы. Мы не имеем аргумента по отношению к России.
Когда был Цемах — это была позиция силы, тогда даже собрался Совбез России. Сейчас нет такого человека, зачем им отдавать наших людей?
— Сколько еще наших держат?
— Есть приблизительные цифры. Официально – это более 300 человек. Я думаю, что на самом деле около полутысячи. Потому что людей бросают каждый день в подвалы и мы не знаем, где они находятся. Если это СИЗО или колония – это официально. А если ты сидишь в подвале "Изоляции" — человек исчез. И только через полгода ты попадешь в СИЗО, и тогда твои родные узнают, что ты вообще в заточении находишься.
— И потом ты можешь попасть в список обмена?
— Да. Но обмен может растянуться на годы, очередь огромна.
— А на кого обменивать непонятно.
— Да. Эти, что сейчас у нас остались, они не то, что России не нужны, они даже своим не нужны. Это просто расходный материал.
— Могли ли стать предметом для обмена те, кого не удалось задержать из-за "Вагнергейта". Это провал?
— Это были бы идеальные кандидатуры. Я думаю, что мы поменяли бы всех людей, если бы эти 33 человека, или сколько их было, были у нас. Я здесь не разделяю мнение президента, который сказал: "Хорошо, что этого не произошло". Я думаю иначе.
— Обмен сейчас тормозят, по вашему мнению?
— Блокируют россияне, потому что они не хотят никого отдавать, потому что мы не идем на политические уступки. Но что интересно, по моим данным, сейчас этот процесс оживился и на той территории сверяют списки людей, которых мы спрашиваем с этой стороны. Ибо есть контакты с местами лишения свободы на той территории, и люди говорят, что такое происходит. Я думаю, что это связано с попытками Меркель собрать встречу "нормандской четверки" и дать хоть какой-то результат. А он единственный, какой может быть — это обмен пленными. Я думаю, они получили приказ в Донецке и Луганске и понемногу это сейчас происходит.
— О желании Зеленского встретиться с Путиным, посмотреть ему в глаза и поднять там вопросы Донбасса и Крыма, как вы относитесь?
— Я надеюсь, что господин президент уже не хочет ему в глаза смотреть, потому что это еще слова человека, который не знал, с кем сталкивается. Сейчас уже прошло несколько лет, он должен понимать, что там в глазах туман и не существует Украины — просто Российская империя на нашей территории. И нужна ли эта встреча лицом к лицу — я не уверен, потому что Путин невероятно опытный политик, я не думаю, что это пойдет нам на пользу.
Но опять же, зачем это Путину делать? У нас нет аргументов для этой встречи лицом к лицу, что мы ему можем предложить?
