Александр Хуг 31 октября покидает пост заместителя главы Специальной мониторинговой миссии ОБСЕ в Украине. Ранее Хуг работал в Боснии и Герцеговине и Косово. В недавнем интервью американскому журналу Foreign Policy он заявил об отсутствии прямых доказательств военного вмешательства России на Донбассе. Текст интервью вскоре изменили, убрав скандальную цитату. Почему миру так плохо видно доказательства российского военного присутствия на Донбассе, "Апостроф" спросил ассоциированного эксперта Международного центра перспективных исследований Николая Капитоненко.

Кто не хочет замечать российских войск на украинском Донбассе

Я не понимаю, почему украинских политиков и наблюдателей удивляет тот факт, что многие люди в Европе на должностях куда более важных и влиятельных, чем у Александра Хуга, действительно считают, что в Украине нет российских войск. Мол, максимум, что присутствует - это российская военная техника, которую предоставили сепаратистам на востоке Украины, а в целом - в государстве продолжается внутренний конфликт и гражданская война при небольшом внешнем участии России. Очень многие в Европе сомневаться, что это участие включает наличие регулярной российской армии.

Это мы понимаем, что такие эпизоды, как Иловайск или Дебальцево не могли бы состояться без присутствия регулярных войск РФ. Однако на Западе считают по-другому. Мы еще в 2015 году должны были понять, что это тема, которая требует постоянной работы и доказывания, желательно юридического. Нужно не просто показывать какие-то снимки, паспорта, фрагменты оружия или риторически спрашивать европейцев, как же это они не верят в присутствие российских войск. Для многих в Европе - это неочевидно.

Сложности перевода

Я думаю, фраза о том, что Специальная мониторинговая миссия ОБСЕ не увидела "прямых доказательств" российского вмешательства на Донбассе в интервью Хуга на самом деле была. Однако вряд ли он имел в виду то, что российских войск там совсем нет. Скорее всего, он имел в виду то, что Украине будет сложно юридически доказывать, что там присутствуют российские войска. Все понимают, что они там есть, но как это доказать? Это то, чем отличается ситуация в Крыму и на оккупированных территориях на востоке Украины. Думаю, это часть комплексной проблемы, которую должна решить Украина: как общаться на тему Донбасса с международным сообществом. Часть этой задачи - юридически доказать присутствие там российской регулярной армии.

Хуг говорит об оружии, конвоях, пересечении границы в неразрешенных местах. Вопрос в том, как превратить то, что все видят и понимают, на язык юридических фактов. В этом сложность и характерная черта современных конфликтов такого рода. Большинство из них - это не классические войны между государствами, как это было раньше. По разным оценкам, на планете протекает от 30 до 50 крупных вооруженных конфликтов. Из классических межгосударственных ежегодно фиксируют один или два. Остальные - это вооруженные столкновения на территории определенного государства, в которые вмешиваются соседние страны. Причем делают это в разных формах с различной регулярностью и интенсивностью.

Бывает очень сложно привести факт вмешательства до юридических последствий. И это не проблема Украины, а такой этап развития современных конфликтов. Сегодня мы называем термином "гибридная война" все, что угодно. Однако часть гибридности заключается именно в том, что доказывать факт агрессии в международных судах или организациях бывает очень и очень сложно.

Новое измерение гибридности

Не думаю, что мы имеем на своей территории классический пример прокси-войны, потому что все же непохоже, чтобы на нашей территории выясняли отношения какие-то великие державы. Конфликт в Украине нельзя интерпретировать как конфликт России и США за глобальное или региональное доминирование. С одной стороны, все проще, а с другой - сложнее, поскольку речь идет о многомерном конфликте, где вмешательство Москвы, и созданные этим вмешательством различия в идентичность. Украинцы, которые живут на оккупированных территориях, стали другими по сравнению с украинцами, живущими на остальной территории страны. Это создает основания для внутренних проблем, различия в мировоззрении, видении, ценностях и так далее. Поэтому ситуация достаточно сложная.

Если бы мы с 2014 года юридически доказывали, что здесь есть российские войска, все было бы проще. А так и Хуг, и мы знаем, что они там есть, но получить юридические последствия этого уже четыре года не можем.