Эпопея с возвращением ребенка, похищенного из Киева в 2019 году и вывезенного во Францию, продолжается. 30 сентября французский суд освободил на поруки украинку Ирину Руц. Женщина и ее нынешний муж Владислав находились под арестом в бельгийской и французской тюрьмах после незаконного задержания по заявлению ее бывшего мужа, француза Кристофа Дюамеля. Тот похитил общего с Ириной сына Луи и незаконно вывез его во Францию. Ирина рассказала "Апострофу" об ужасах французской тюрьмы, то, как ей живется под домашним арестом, какие самые большие проблемы она увидела в украинской бюрократической системе и какую развязку ожидает в борьбе за родного ребенка.
- Расскажите, как вы сейчас себя чувствуете?
- Ничто невозможно сравнить с тюрьмой. Это был тяжелый травматический опыт. Хотя в первые сутки после освобождения чувствовалось, что все вроде как позади, но все равно оставался страх, что может это не правда и нас сейчас вернут в тюрьму.
Сейчас мы находимся в Бретани, это 350 километров от Парижа в сторону Ла-Манша. К счастью, здесь есть люди, которые оказывают нам помощь. В этом отдаленном регионе Франции есть украинофилы. Это люди, которые чувствуют себя родственными душами с украинцами. Они нашли древние связи между нашими народами и очень уважают дух борьбы. Мы давно и регулярно с ними общались, они приезжали в Киев. Объединяет нас и бизнес - я с 2011 года владею предприятием во Франции, которое занимается операциями с недвижимостью. И наши с французами связи продолжаются уже более 10 лет. Эти люди, когда мы попросили за помощью, даже не колебались и написали гарантии относительно приема нас по своему адресу. Это была важнейшая гарантия с их стороны, потому что иностранцам с этим очень сложно, их держат в тюрьме.
Конечно, свою роль сыграла и гарантия украинского консула, что нам не выдадут новые документы для выезда за границу. Но именно большое количество расписок французов, которые ручались за нас и гарантировали, что мы - порядочные люди и не будем, скажем так, лесом бежать в Украину, чтобы избежать правосудия, стала большой помощью нам.
Хотя мы и можем свободно перемещаться по всей Францией, мы привязаны в полицейскому участку и регулярно там отмечаемся в соответствии с требованиями юридического контроля. Судья апелляционного суда Парижа наконец изучила серьезно дело. Мы считаем, что и присутствие украинского консула, и журналистов, показало суду, что это дело требует серьезного изучения.
- 17 сентября вас и вашего нынешнего мужа Владислава перевели из Бельгии во Францию. Расскажите, в каких условиях вы там находились?
- Моему мужу повезло больше. А я попала в худшую тюрьму не только Франции, но и всей Европы - Флер-Мерожи. Она "славится" бесчеловечным отношением к заключенным. Мне в Бельгии рассказывали об этой тюрьме - представьте себе, что "легенды" и истории ходят о ней по всей Европе.
Условия там просто ужасные. Даже в страшном сне не могла себе представить, что во Франции, которая декларирует себя страной прав человека, такое вообще возможно. Это заведение, в котором оспа, туберкулез, СПИД, сифилис, гепатит С циркулируют просто постоянно. Ты видишь вывески об этом с самого начала пребывания. У меня срок беременности был 4,5 месяца - и я попадаю в такое заведение. И первое, о чем я задумалась - почему? За что? Когда судья в Бельгии выносила решение, она сказала, что отправляет меня в тюрьму ради интересов моего сына Луи. Я в тюрьме думала - может, судья не понимает, что это за условия, отправляя туда беременную женщину, или она находится в другой реальности?
- Расскажите о пребывании в Флер-Мерожи.
- Сами условия содержания ужасны. Тюрьма была открыта чуть не в начале 1970-х (в 1968-м, - "Апостроф") и больше там ремонт, видимо, не делался. Сказать о состоянии сантехники и всего остального, что там все старое - это не сказать ничего. В помещении стоит стойкий запах канализации. Питьевой воды нет - нужно пить ее со ржавых кранов. Я не знаю, какие условия в тюрьмах Украины, но Украина же и не кричит на каждом шагу, что она страна права и поэтому имеет право рассказывать другим странам о том, как им жить.
Тюрьма находится в регионе, где максимальная концентрация выходцев из африканских стран и бывших островных колоний Франции. Я не хочу, чтобы казалось, что я продвигаю какие-то расистские идеи, но когда ты находишься в таком месте, где 95% задержанных, заключенных и персонала - это выходцы из африканских стран, ты понимаешь, что они - другие. У них другой уровень отношения к гигиене, к человеческому общению. Невозможно обратиться к персоналу, что-то попросить, получить медицинскую помощь. Ты можешь хоть головой биться, хоть ногами - никто к тебе не придет. Можешь только писать записочки и вставлять их в дверь - и надеяться, что их кто-то заберет. Кроме того, судья наложил запрет на все мои контакты с внешним миром. И я одиннадцать дней, пока находилась на карантине после перевода, не могла получить свой блокнот, где записаны номера телефонов.
В тюрьме у меня складывалось впечатление, что я нахожусь в психиатрической клинике для буйных. Кричали и били в дверь круглосуточно. Потом я поняла, что отбывала карантин в дисциплинарном блоке, куда переводят агрессивных, "буйных".
О том, что это ад существует, все знают. О тюрьме Флер-Мерожи говорят, что это позор Французской Республики. Я пережила серьезный опыт. Немного украинцев могут побывать в таких условиях, затем выйти и об этом говорить. Может нам не стоит стесняться, что мы какие-то "не такие" и понять, что многие "не такие". В Бельгии тоже - почесали затылок и в камеру на 9 квадратных метров, которая предназначена для одного человека, добавили ящичек с матрасом и сказали - будете теперь вдвоем.
Владислав во Франции вообще попал в камеру с алжирцем, несмотря на то, что был на карантине. Дело в том, что Владислав - инженер, я тоже имею высшее образование - и мы и близко не имеем ничего общего с криминальным миром. Другие заключении сразу это понимают и их это сразу начинает раздражать. Конечно, мы пытались со своей стороны избегать контактов с преступниками. Но слышали истории, от которых мороз - по коже. Например, о том, как одна женщина другой откусила ухо во время прогулки, а другую порезала. Все эти истории происходят у тебя прямо перед носом. Ты понимаешь, что находишься в зоне высокого риска и не знаешь, когда и что с тобой может произойти - просто на ровном месте. Где-то на десятый день пребывания в Флер-Мерожи я начала отчаиваться и понимать, что могу не выжить.
- Как вы себя сейчас чувствуете? Все в порядке?
- Да. И я должна еще раз поблагодарить бельгийцев. Несмотря на то, что они нас задержали, я понимаю, что они выполняли свою задачу в рамках европейского ордера ареста. Но хотя Франция и Бельгия - страны-соседи, там очень большая разница в отношении к медицинскому обслуживанию заключенных. Бельгийцы очень внимательно относились ко всем моим просьбам поехать в больницу, сделать обследование. Благодаря им, я вовремя делала УЗИ и анализы - и все наилучшим образом. В то время во Франции у меня просто взяли анализ на сифилис, СПИД и гепатит - и это все. Я так понимаю, что будем рожать здесь - во Франции.
Кристоф Дюамель с ребенком
- За время вашего заключения ваш бывший муж пытался с вами как-то связаться?
- Нет. Люди из внешнего мира не могут делать запрос на встречу или телефонный звонок без отдельного разрешения судьи. И Кристофу было бы не интересно - его позиция - прятаться и избегать правосудия.
- Учитывая всю эту историю, интересно было бы узнать, как вы с ним познакомились? У вас был довольно непростой брак, были и избиения с его стороны, после которого вы попадали в больницу...
- Мы познакомились в конце 2013 года. Он приезжал в Киев, когда еще только начиналась революция и она была еще только только в романтической фазе - концерты "Океана Эльзы" на Майдане, зажигалки, патриотический подъем. Я увидела фото на странице Кристофа в Facebook, увидела, что это француз и подумала, что это или журналист, или представитель европейских организаций. Он тогда действительно мне соврал, что находился по миссии МИД Франции. Он приехал просто развлекаться и, возможно, искать себе девушку-украинку. Так как на тот момент он не был "хорошей партией" - работал во французской армии и имел зарплату где-то 1300 евро - для Франции это очень неинтересна позиция.
Затем отношения развивались параллельно с революционными событиями и началом войны на Востоке Украины. Возможно, испуганная событиями в моей стране, я не так внимательно относилась к мужу. Хотя для меня был достаточно важным тот факт, что я не рассматривала переезд во Францию. Я не хотела приезжать туда, где он у себя дома, все знает и все понимает. Поэтому во Франции мы не жили ни одного дня. Наша совместная жизнь началась в Брюсселе, где он получил контракт и где у нас впоследствии родился Луи. А потом, после переезда в Украину отношения вышли в острую стадию, так как уже он почувствовал, что я у себя дома, "на своей территории" и не дам себя обижать. Как только он это понял, он просто украл ребенка и бежал во Францию.
- То есть, до того, как он вас тогда побил в ночь на 1 января 2019-му, семейные конфликты тоже были?
- Да. Но поскольку ребенок был маленький, я старалась избегать острых фаз наших конфликтов. Я понимала, что мы находимся в Бельгии, которая является третьей страной и которая не будет заниматься нашими конфликтами.
Когда мы переехали в Киев, Луи исполнилось три года. Для меня стабильность для моего сына была самым высоким приоритетом. Конечно, мне не хотелось заострять наши конфликты.
Но у себя на Родине я чувствовала себя очень уверенно, Кристоф чувствовал себя наоборот - очень уязвимым. Он не мог подумать, что я обращусь в полицию. Он даже пытался угрожать мне, чтобы я этого не делала. И тот факт, что я обратилась и в полицию, и в суд, подтолкнуло его на такие экстремальные действия как похищение ребенка.
Непонятно, как бы он действовал, если бы у него не было сервисных документов. Кроме того, здесь у Кристофа была очень высокая зарплата в 12,5 тыс. евро в месяц, из которых 4 тыс. евро была платой на жену и на сына.
Поэтому именно потому, что он имел деньги и сервисные документы от посольства Франции, которые давали ему определенные права, он смог так вызывающе вести себя. Даже после того, как ему удалось вывести ребенка, Кристоф мне дерзко заявлял - "тебе надо приехать во Францию, стать передо мной на колени и просто признать, что ты в дерьме". Он также рассказывал, что около 15 тыс. долларов заплатил "бригаде", которая консультировала его и помогала похищать ребенка. Он никогда даже не скрывал эту информацию. У него такая степень дерзости, что в суде во Франции в присутствии двух адвокатов сказал - "к счастью, украинской полиции можно заплатить деньги".
- Я знаю, что украинское посольство довольно вяло реагировало на вашу историю.
- Да. Украинские посольства в разных странах, к сожалению, очень разные. Например, украинский консул в Бельгии вообще не обращал внимания - у меня руки опускались от общения с ним. Каждому раз, когда я ему звонила из тюрьмы, он отвечал - "пишите письма-обращения к министру". Это очень здорово, когда ты сидишь в тюрьме, в которую тебя посадили со столькими нарушениями. Нас же задержали без ордера на арест - его выпустили на сутки позже нашего задержания.
Во Франции с 2019 года до июля этого года очень помогал Николай Собко. Он сейчас вернулся в Украину. Но то, что во Франции произошло, произошло благодаря Николаю Николаевичу. Именно благодаря тому, что он собрал наше досье, провел большую работу, наш новый консул имел информацию для работы. Но только заход сверху, через министерства, позволил что-то сделать. Будем откровенны - если бы не "толкания" со стороны Геннадия Друзенко, то не произошло бы ничего. Для "простого смертного" украинца защита его прав за рубежом недоступна.
- Насколько мне известно, сейчас вы пытаетесь лишить своего бывшего мужа Кристофа родительских прав во Франции...
- Сейчас идет несколько параллельных процессов. Есть процедура международная, процедура гражданская - мы пытаемся добиться признания решений украинских судов, которые полностью правомерно были вынесены два года назад, когда наша семья проживала на территории Украины. Наши суды были полностью компетентны в этом деле. И это все, что мы пытаемся сделать с 2019 года. К сожалению, судебная система Франции - как устарела ржавая машина. Она как бы должна что-то делать, есть много винтиков, роликов. Но оно все так трудно движется, что этого почти не заметно. Кроме того, "ковидный" год просто выпал из жизни.
Сейчас нам нужно, чтобы Украина наконец вынесла подозрение Дюамелю за то, что он незаконно вывез ребенка. Его мать во Франции подделала документы, будто бы наша семья всегда там проживала. На основании поддельных документов он ввел суд в заблуждение. И на базе этих документов суд вынес неправомерное решение поверх уже вынесенных решений украинских судов. И мы должны это доказать.
Сын Ирины Руц
Но без инициативы украинских министерств мы ничего не можем сделать. Потому что нам всегда повторяют все - и суды, и полиция, и адвокаты: "а что украинская полиция, украинский МИД?".
- Как вы считаете, почему так вяло работает украинский МИД?
- Здесь может быть несколько позиций. С одной стороны, можно говорить, что все министерство зависит от активности и заинтересованности министра. Другая сторона - это сотрудничество между министерствами. МИД должен взаимодействовать с прокуратурой, с СБУ, пограничными службами. И мне кажется, отсутствие сотрудничества между министерствами вообще является серьезной проблемой для Украины. Нам постоянно приходилось "выкручиваться", чтобы украинская прокуратура не "завернула" наше дело, чтобы дала дальнейший ход. Наша прокуратура 9 месяцев изучала дело о незаконном вывозе ребенка и в конце концов пришла к выводу, что его надо дорасследовать, а затем дело вообще закрыли за недостаточностью улик. Нам понадобилось четыре месяца, чтобы реанимировать это дело.
Но в истории с Маркивым смогли - так был заинтересован министр, была политическая воля. Могут же, когда хотят!
- Как ваши европейские друзья реагировали на ваше заключение?
- Мне с Бельгией повезло, потому что за четыре года проживания в Брюсселе я имела и друзей, и знакомых, которые очень быстро подключились и каждый помогал чем мог. Передавали вещи, пополняли счет телефона в тюрьме. Люди быстро и эффективно объединились в первые дни. Французские друзья тоже были готовы, писали расписки. Во Франции гарантии от ее граждан играют очень важную роль. Считается, что судья может получить первую попавшуюся расписку по делу, и она может сыграть ключевую роль в принятии решения.
- Как я понимаю, сейчас у вас планы - забрать Луи и переехать в Украину?
- Первое, чего мы хотим, - добиться справедливости и правосудия во Франции. Тот, кто виноват, должен быть наказан. Мы до сих пор находимся в процессе судебного расследования - судья вынесла себе срок до 12 месяцев. Она не имеет никаких оснований закрыть это дело раньше. Я надеюсь, что через несколько месяцев мы сможем закончить эти процессы.
- То есть вы хотите, чтобы вас освободили и арестовали Дюамеля?
- Честно говоря, мы понимаем, что судья отпустила нас, потому что увидела обе стороны дела и поняла, что если нас держать в тюрьме, то надо держать и Кристофа. А что будет с ребенком? Ребенка тогда в интернат?
Поэтому, когда судья выносила это решение, она обратилась непосредственно к Владиславу и сказала: "я не выношу запрет на общение ни с Дюамелем, ни с ребенком. Я верю, что вы сможете найти какое-то сбалансированное решение".
Мы не хотим войны, потому что понимаем, что наибольшая жертва всего этого процесса - это Луи, которому в этом месяце исполнилось 6 лет. Для нас самое важное - это решить вопрос нормальным способом. Нам не хочется мести, мы не хотим сажать кого-то в тюрьму. Мы просто хотим, чтобы у ребенка были и папа, и мама. И то, что у мамы и папы не сложилось совместная жизнь и могут быть новые семьи, это не значит, что ребенок должен расставаться с одним из родителей. Это не нормальное цивилизованное решение.
- То есть вы надеетесь таки на "мировую"?
- "Мировая" возможна только когда у нас на балансе будут взвешенные позиции. Потому что когда мы здесь находимся на домашнем аресте под угрозой заключения, тогда будет честно, если Дюамель будет находиться в такой же ситуации со стороны Украины. Поэтому я считаю, что украинская власть должна вынести подозрение, вызвать его для дачи показаний - и он тоже должен ответить за те действия, которые он совершил. Это будет та ситуация, в которой мы сможем наконец сесть за стол переговоров.
Я считаю, что в Украине и в украинских министерствах есть абсолютно все инструменты и все возможности для того, чтобы в случае необходимости действовать корректно и защищать интересы своих граждан. А выходит, что для того, чтобы этого добиться, нужны невероятные усилия, связи и, давайте говорить честно - деньги.
Хочется, чтобы мой опыт дал понять нашим гражданам, что мы имеем право на поддержку и помощь наших министерств, тем более, когда мы находимся за границей.
- Я своим коллегам вашу историю рассказывал. Говорю - по ней можно сразу снимать фильм и отправлять на "Оскар"...
- (Смеется) Видите ли, мы такой судьбы не выбираем, это она нас выбирает. Я - простая женщина, простая мать. И уверена, что любая на моем месте поступила бы точно так же. Вы себе даже не представляете количество женщин, страдающих от насилия со стороны иностранцев, у которых похищают детей.
Славянской женщине часто стыдно признаться, что ты сделала важный шаг в жизни, вышла замуж за иностранца, - и твоя жизнь дала трещину. Кто-то просто выдает красивую картинку за действительность, а некоторые просто пропадают с радаров и молчат.
