На фронте легче, а здесь с врагами очень тяжело - "киборг"

Сегодня, 14 октября, на Покрову наша страна также отмечает День защитника Украины. О том, насколько непросто украинским воинам оборонять нашу землю и почему может случиться третий Майдан, "Апостроф" узнал у АЛЕКСАНДРА ЖИВОТОВСКОГО – "киборга", бывшего бойца 79-й отдельной аэромобильной бригады, награжденного за оборону Донецкого аэропорта орденом "За мужество" III степени, а ныне – депутата горсовета Бучи, одного из городов-спутников Киева.

- Насколько я знаю, в 2014 году вы как бы были мобилизованы, но фактически оказались добровольцем. Как так получилось?

- Я пришел в военкомат как военнообязанный, но там мне сказали, что мобилизации еще нет, и меня вызовут, как надо будет. Я видел, что события разворачиваются так, что уже надо что-то делать, а они еще даже не чесались. Вот мы с ребятами и поехали в Николаев (там базируется 79-я аэромобильная бригада, - "Апостроф").

- А почему именно туда?

- Там находится одна из лучших частей в Украине. И еще мы знали, что Николаев уже забросил несколько подразделений на админкордон с Крымом (речь идет о весне 2014 года, - "Апостроф"). Меня могли призвать, но забросить неизвестно куда. А я хотел попасть непосредственно туда, где надо защищать страну. Поэтому поехал в Николаев, сдал военный билет и сказал, что буду служить.

На нас, организованную группу из человек десяти-двенадцати, которые рвались служить, смотрели несколько странно. Тогда многие приезжали на военные сборы, но правдами и неправдами отлынивали от службы. На фоне тех ребят, которые выпивали и бежали через заборы домой, мы слегка выделялись. Уже через несколько часов нас оформили и на вечернем построении я уже был на своем месте в подразделении.

- Сначала вы были на границе с Крымом. Какая там была обстановка, что говорили местные и другие военные?

- Была некоторая неопределенность, как дальше будут разворачиваться события. Не секрет, что 79-я бригада еще с февраля 2014 года, до событий в Крыму, находилась на казарменном положении. Они даже могли бы поехать в Киев разгонять Майдан. Хотя это не функция армии, но военных настраивали на это: рассказывали разные истории о наркотиках, проплаченных активистах и тому подобное. Ясное дело, что когда приходили такие как я, то слышали, что это из-за нас они несколько месяцев дома не видят. Мол, мы во всем виноваты.

- То есть это военные так говорили, не гражданские?

- Да, их же перед этим накручивали, поэтому первое время было немного трудно. Ротный на построении открыто рассказывал, что двоюродный брат троюродной сестры моей соседки был на Майдане и вернулся наркоманом. Словом, рассказывал всю ту пропаганду. Возможно, он имел в виду Антимайдан, кто знает. Но подчиненные ему верили, так что они были настроены к нам соответствующим образом.

Тем не менее, мы заднюю не включали: мы пришли защищать страну, а не вести с ними мировоззренческие дискуссии. Такие разговоры вообще завершились в начале осени (2014 года, - "Апостроф"). Ребята увидели, что такое русская пропаганда и изменили свое мнение.

- Чем занимались в это время вообще?

- Постоянно происходили слаживание на уровне взвода, роты, батальона. Когда стало понятно, что нас отправят на Донбасс, произошла довольно смешная история. Мы отрабатывали ситуацию: что делать, если бы местные попытаются нас разоружить, а такое часто случалось тогда – что и как надо говорить, как не сдавать своих... Идеологически нас настроили очень просто. Всех построили и сказали: "Не имейте к ним жалости. На Донбассе такие же, как на Майдане, только немного с другой идеей, то есть можно их бить". Для меня это было немного дико, но так было. Я не считаю этих офицеров виновными. Когда-то их так тоже накрутили. Уже осенью (2014 года, - "Апостроф") все это изменилось.

- Где вы побывали на Донбассе?

- Где только нас не было. Специфика войск, в которых я служил, заключается в том, что мы всегда на острие: мы берем позицию, передаем ее мотопехоте и идем или дальше, или на отдых. Десантники – всегда первопроходцы.

У нас был импровизированный пост километров за 50 от Донецка. Там произошла история, благодаря которой я впервые увидел и понял так называемую русскую ментальность. Мы остановили две машины, в которых находились молодые люди. Офицер вежливо представился, а они начали грузить: "Кто вы такие?! Вы что, гаишники, отвалите!". То есть мы стоим с оружием, а они позволяют себе так общаться. Один из них решил справить нужду прямо на бастионку пулеметчика. Капитан говорит, не делать этого, а парень отвечает: "Да пошел ты, кто ты мне такой?". Закончилась эта история тем, что он просто получил прикладом по зубам. И в этот момент вся эта шантрапа переменилась в лице: "Ребята, да вы бы сразу сказали, что вы нормальные, вот документы, паспорта, вот мы стоим!".

Россияне останавливаются там, где их остановить. Переговоры, уговоры, аргументы – это все работает только с цивилизованными людьми. Россияне – это орда, и общаться с ними можно только на языке силы.

- Когда вы были в рейде на границе, то знали, кто по вам стреляет – русские или местные сепаратисты?

- Вначале обстрелов именно с территории России не было. По дороге нам попадались всякие "казаки", "ополченцы" и другая шантрапа. Я допускаю, что россияне были в тех формированиях, потому что мы видели пачки из-под сигарет и сухпайки, на которых было написано, что это имущество принадлежит пограничным войскам вооруженных сил Российской Федерации. Впервые артиллерия с территории России ударила по нам после того, как мы прошли Краснодон.

- В какой-то момент получилось так, что с трех сторон были сепаратисты, а сзади – российская граница...

- Забегая наперед, скажу, что, на мой взгляд, киборгами мы стали не в аэропорту, а во время того выхода из окружения. Это был переломный момент. Было очень сложно с поставками: если одна из четырех колонн прорывалась, то уже было очень хорошо. Когда я ел раз в день мисочку какой-то жидкости, где плавало кусочек-два картофеля, это было вообще супер. Сбросил тогда килограммов 20.

Нам начали сбрасывать припасы на парашютах, но в какой-то момент самолеты прекратили летать. Мы не знали, что происходит, потому что для того, чтобы почитать новости, нужен интернет, а для него – сеть и заряженный телефон. Я спрашивал командира, что случилось, потому что есть хочется. Он сказал, что сбили какой-то пассажирский самолет, поэтому полеты прекратились. О всех деталях я узнал, уже когда попал на "большую" Украину.

- Как вы выбирались?

- Чтобы выйти из окружения, группировка разделилась на две части, между нами был день дороги. Нас прикрывала артиллерия и удалось прошмыгнуть. По дороге к нам присоединялись такие же, как мы. В группе, где ехал я, было несколько грузовиков и только два БТР с не заболевшими и не ранеными. Те, кто мог стрелять, осматривали поля, и когда надо было, отрывали огонь. А кто не стрелял, просто лежал тихонько.

Другая группа, более боеспособная и не обремененная ранеными, хотела немного пошуметь, а не так просто выйти. Когда я доехал до какого-то промежуточного лагеря, то утром туда привезли ребят, с которыми мы только вчера разделились. Их накрыли с артиллерии под Зеленопольем.

Нас тоже тогда накрыли, но не так мощно. Я пересидел в блиндаже, а у них блиндажей, по сути, не было. Мы приехали на готовые позиции, большинство успело найти укрытие.

После этого те, кто не сдался, стали основой так называемых киборгов.

- То есть в аэропорту уже было нормально?

- По сравнению с границей аэропорт был прогулкой. Спать хотелось, было очень холодно. Если за сутки я спал часа четыре, то я считал, что очень хорошо поспал. Например, позиция, на ней я и напарник. Продолжается перестрелка, он хлопает меня по плечу: "Все, время". Становится вместо меня, а я пытаюсь вздремнуть. Но ясное дело, что когда бой интенсивный, то никакого сна не будет.

В таком режиме мы проводили семь-десять дней, больше просто физически не выдерживаешь. Мы ехали отдыхать, возвращались, и так по кругу с конца сентября по начало декабря.

- Тогда у многих был вопрос, а стоило так держаться за аэропорт и действительно ли он был так важен, что скажете?

- Интересный вопрос... Я могу судить со своей колокольни, кто-то может видеть ситуацию иначе. Так ли важен аэропорт? А так ли важен Донецк? Может, лучше отступить куда-то в Полтаву? Секундочку, а что, Полтава так важна? Давайте лучше по Днепр отступим, его не так легко преодолеть. А потом случится так, что Днепр не так уж и важен, и надо мигрировать куда-то.

Для меня не стоит вопрос, насколько важен Донецк. Для меня вопрос в том, насколько важны Курск и Кубань. Я уже не говорю о Желтом Клине, Зеленом Клине, Сером Клине, Малиновом Клине – этнических украинских землях. Если мы все понемногу отдавать, то грош нам цена.

- Было ли, по-вашему, какое-то окно возможностей для наступления на Донецк?

- У меня были мысли о том, что мы могли бы... Но если серьезно, то я служил в наиболее боеспособном подразделении, и весной у нас было три или пять латаных-перелатаных бронежилетов на взвод. Как-то на тренировке оторвалась лямка и было очень трудно бежать. А потом – раз, и стало очень легко. Потому что пластина из бронежилета выпала. Я уже молчу о шлемах. И таких мелочей по оснащению была куча. Того, что мы имеем сейчас, не было.

Могли бы мы отбиться от той шантрапы? Да. Но удержали бы мы на тот момент напор регулярных войск Российской Федерации? Я не уверен. Поэтому, возможно, и хорошо, что мы в какой-то момент остановились. Почти каждый день мы имеем потери и за год их набегает много, однако в течение этого времени мы успеваем как-то переформатироваться. В определенной степени я поддерживаю президента, хотя и не совсем, потому что считаю, что за все это время мы могли бы интенсивнее перевооружаться, армия могла бы лучше тренироваться, а реформы могли бы быть не такими поверхностными.

- Если сравнивать с 2010-2011 годами, когда вы проходили срочную службу, то разница ощутима?

- Это две разные армии и два разных государства. Это была армия какого-то Зимбабве, а сейчас я хоть более-менее на военного похож.

- А вы ходили на фильм об аэропорте (речь идет о фильме "Киборги", премьера которого состоялась в прошлом году, - "Апостроф")?

- Ходил.

- И как вам?

- Такое что-то...

- Совсем плохо?

- Фильм об аэропорте я оцениваю с двух позиций. Как военный, который там был, я вижу не аэропорт, а павильон и имитацию страйкбола. Но меня поразили диалоги, переживания, то, как ребята общались и рассказывали о своих позициях. Это было более или менее правдиво, потому что мы тоже много спорили между собой на разные исторические и идеологические темы, хотя и говорят, что военные – народ не слишком интеллектуальный. А вот над спецэффектами и боем нашему кинематографу надо еще работать.

- Почему вы после возвращения решили пойти в депутаты в Буче?

- Когда победил Майдан, то изменения ощущались даже в воздухе. Но случилось так, что нам очень "удружил" наш северный сосед, и эти изменения оказались под угрозой. Я давал присягу, пошел в войска и большую часть времени наивно полагал, что пока мы там держим врага, здесь что-то меняется. Но те, кто раньше был у власти, быстро перекрасились из "регионалов" на "тимошенковцев" или БПП и тому подобное. Мне было больно на это смотреть, и я хотел что-то изменить.

Я клялся быть верным народу Украины не только на время контракта или "особого периода". Присяга бессрочная и действует по всей Украине. Если надо защищать ее интересы с оружием или иным образом, то я так и буду делать.

- Как теперь вам работается?

- Очень тяжело. Вот, например, из свежего. У нас в Буче такой объект "Кампа" - жилищное строительство. Чтобы его начать, надо вырезать много старых деревьев там, где этого делать нельзя. Когда началась рубка, люди вышли протестовать. "Титушки" били несогласных не только у этого объекта, а прямо в их дворах, стреляли из травматического оружия.

Люди пришли на сессию, а мы инициировали расторжение договора аренды, чтобы исключить вырубку и застройку. Но городские депутаты с каменным выражением лица, как будто ничего не произошло, предлагают подождать месяц-другой, создать комиссию, то есть, по сути, заговорить проблему. Ну как так можно? Эти люди обещали отстаивать интересы народа...

На фронте легче: ты знаешь, где находится враг, навел туда и отработал. Здесь так нельзя сделать. Морально очень сложно, а это опасно, потому что у людей может лопнуть терпение.

- Мотивация исчезает?

- Нет, мотивация как раз не исчезает. Они сидят на пороховой бочке – исполнители. А заказчики сидят выше и имеют больше денег. Видно именно исполнителей, и когда в стране вспыхнет (а я думаю, что с такими исполнителями так и будет), то они получат свое. Если будет новый Майдан, то он не будет таким мирным, и я не хотел бы, чтобы до этого дошло.

Мы вроде все победили, но видим, что "регионалы" возвращаются, каждый день кого-то убивают, грабят, отжимают бизнес, нападают на активистов. Так же было перед Майданом. А потом избили студентов прямо перед камерами, и это стало искрой в сухом лесу. Сейчас есть такое же недовольство, как было до 2013 года: "беспредел" полицейских и власти такой же, если не больше. Я боюсь, что кто-то на этом сыграет и не хотел бы, чтобы так случилось ...

- Но есть другая сторона медали: откровенно говоря, избиратели имеют короткую память и сами выбирают перекрашенных депутатов, затем их снова грабят. Это касается и той же Бучи, разве не так?

- Люди имеют ту власть, которую они заслуживают. Это грустно. Но как бы там ни было, я знаю, что надо что-то делать. Сто лет назад у нас была подобная ситуация: 90% населения считали себя украинцами, но не спешили бороться за Украину, развивать ее, вступать в военизированные формирования. Закончилось все тем, что армию УНР разбили большевики, а потом они же убили и изморили голодом кучу людей.

Ушедшие в подполье выехали за границу, потом по-разному боролись за независимую Украину. И я отношусь к этой категории. Несмотря на то, что 90% людей – это, извините, стадо, которое не понимает, куда и зачем идет, я люблю их.

Это – мое стадо, и я давал ему присягу. Кому-то надо будет дать по хребту, кого-то - нагнать, но руки опускать нельзя. Если мы проиграем сейчас, больше шансов у нас уже не будет. А если выиграем, то станем сверхдержавой. Третьего не дано.