РОМАН ЧАЙКА – украинский журналист, телеведущий, экс-участник рок-группы "Мертвий півень". В первой части интервью "Апострофу" он рассказал, как трансформировалась украинская журналистика за годы независимости, почему невозможно быть одновременно журналистом и политиком и о единственном позитивном моменте агрессии путинской России против Украины.
- Вы – один из тех журналистов, которые в профессии в течение всего периода независимости Украины. Как все начиналось?
- В 1991 году я похвастался Александру Кривенко книгой "The Anthology of Canadian Forbidden Prose and Poetry", "Антология запрещенной поэзии и прозы Канады". Я привез ее из Канады и говорил, что это просто бомба! Кривенко попросил ее перевести для печати. Поэтому первые мои публикации – это переводы белой поэзии с английского на украинский, с этого началась моя журналистика.
А в 1993 году на рокерском кофе мне показали пальцем на человека, которого сейчас все знают, как Андрея Ивановича Садового, и сказали: "Он хочет вложить деньги и сделать нормальную, "нерагульскую" радиостанцию". Так возникла идея сделать "Радио-Люкс", которое затем было успешно уничтожено и распродано. Но на то время это как раз и было "нерагульское" FM-радио.
- Как изменилась медиасреда за эти годы?
- Как и все, она трансформировалась от постсовкового к постправдовскому бессмысленному дискурсу. Журналистика как профессия с точки зрения обмена информацией, дезинформацией и смыслами сейчас является маргинесом. Ее заменила постинформационная эра, где нет ни факт-чекинга, ни стандартов, где рулит блогерство. А блогер несет за информацию примерно такую же ответственность, как Петр, который написал на заборе, что Светка – бл*дь. Он не верифицировал данные – мы не знаем, кто такая Светка, не имеем подтверждения из трех источников того, что она шлюха, но факт уже пошел гулять. Примерно в такой ситуации сейчас находится вся украинская журналистика.
- Как вам работается с этим осознанием?
- Сейчас я реализую проект, в котором имею определенную цель. Она не является текущей, журналистской или информационной, поэтому я отделяю свои ежедневные информационные эфиры от проекта "За Чай.сом". В нем я создаю мультимедийную электронную YouTube-библиотеку. Ее файлы касаются не приглашенных людей, а нас всех – страны и времени, в котором мы живем.
Если через 10 лет ты захочешь объяснить кому-то, что это была за страна, что это были за люди и чем жили, ты же не будешь пересказывать им весь тот трэш, который у нас зовется выпусками новостей, правда? А вот услышать, что об этом говорит художник, философ, писатель, музыкант – это уже другое дело.
- А в разговорных студиях не надоедает обсуждать темы, которые в общем повторяются? Это трудно?
- Онанизм всегда тяжелый – сначала вроде хорошо, а через час и рука болит, и движения однообразные.
- Не возникает желания бросить это все, особенно когда открываешь Facebook и начинаешь листать ленту новостей?
- В украинских электронных и телевизионных СМИ варианты "хочу" и "могу" – это разные понятия, очень далекие друг от друга.
- За два года на ваше шоу "За Чай.сом" дважды пришел только Юрий Андрухович, остальные герои уникальные. Вам легко их искать?
- Андрухович не повторялся – это было продолжением первого разговора, как исключение. Все, что делается сейчас по линии "Украина-Московия", он описал в начале 90-х в романе "Московиада". Общество не поняло его, так как мы опять наступаем на те же грабли.
Мы живем в плену телевизионных фигур. Когда рассказываешь людям, что такая программа уже второй год выходит каждый будний день, то они говорят, что нет столько людей. Но в Украине есть как минимум несколько тысяч таких self-made персон, этот проект не успеет показать даже половины важных личностей! В сорокамиллионном государстве есть очень много интересных индивидов, которые находятся вне пула телевизионных гостевых списков.
Роман Чайка
- А часто вам говорят: "Извините, но я не хожу на телевидение"?
- Дважды или трижды за два года случалось. Одна тетенька сказала, что она бы пришла, если бы я позвал ее лет 20 назад, когда у нее была талия. Второй отказ заключался в том, что "я так люто ненавижу телевизор как зомби-ящик, что не смогу преодолеть это в режиме разговора, несмотря на то, что мы с тобой друзья уже 20 лет".
На самом деле проблемы телевизора не существует как самостоятельной вещи, поскольку при условии перетекания контента в соцсети или YouTube, он все равно остается телевизионным. Телевизор как средство достижения аудитории пока что не исчез – он переместился. Произошла атомизация общества и сознания, и люди уже не готовы смотреть что-то дольше, чем 3 минуты.
- По статистике, очень мало зрителей смотрят видео до конца.
- В этом случае мы попали в удивительный постинформационный синдром: 20-минутный порноролик точно посмотрят, а вот 20-минутный информационный – точно не досмотрят.
- Возможно, так и должно быть? Возможно, люди стали лучше жить и стали меньше интересоваться политическими процессами и новостями?
- Нет. То, что происходит – это пост-пост-постмодернизм. Прошло несколько этапов: в 90-х годах количество словоблудия было таким, что слово отрывалось от содержания. Человек говорит "не укради" и при том имеет в виду "ты не укради, а я украду". Затем произошло обесценивание смыслов и нарративов, а сейчас, в режиме перехода в постинформацию, в постправду, все стало бессмысленным.
- А еще было мягкое или не очень проникновение российского контента в украинское информационное пространство.
- Оно не было мягким. В начале 90-х фактически полностью медийно сюда зашла Россия как структура, которая имела много миллионов газпромовских долларов и просто заполонила все: книжный рынок, телевизор, радио, аудиопродукцию. Потом была пара ласковых попыток отвоевать себе хоть какой-то небольшой кусочек на своей территории. Думаю, существует единственный положительный момент российской агрессии – то, что не могли сделать ни украинское сообщество, ни украинское государство, сделал Путин. То есть он вычистил по крайней мере минимум территории для украинцев и украинского содержания.
- А до этого времени не было сил или не было желания что-то с этим делать?
- Не было силы и воли людей, которые могли бы это сделать. Это та мистическая "политическая воля", о которой нам рассказывают. Все о ней говорят, но никто не знает, что это такое. Действительно, а кто бы это должен был делать? О нем сразу сказали бы, что это русофоб, антидемократ, цензорист и так далее. Человека заклевали бы на первом шаге. Надо было просто освободить территорию, то есть действовать примерно так, как французы в 60-х годах, как Израиль, не слушая разный идиотизм, который звучал от псевдодемократических международных организаций. Надо было выстраивать свое географическое, цивилизационное, культурное пространство.
Вообще проблема заключалась в том, что для таких решений нужен, во-первых, человек с политической волей, и он должен быть из элиты, которой нет, и это во-вторых. Ведь элита крупного рогатого скота и общественная элита – это два разных дискурса, это я как биолог по первому образованию заявляю. Китайские коммунисты и те более элитарные, потому что они мыслят категориями на сто лет вперед, а у нас думают категорией "от выборов до выборов". А это ничем не отличается от советской пятилетки – дальше пусть хоть трава не растет.
Мы – безгосударственная нация, элиту которой истребляли в несколько этапов в течение последних ста лет. Элитарность заключается еще и в том, что идет от деда-прадеда. Это как тот анекдот про гопника, который решил стать элитой. Знаешь?
Роман Чайка
- Нет.
- Классика: золотая рыбка, которая исполнит одно желание. Гопник просит: "Хочу быть аристократом и элитой для всего народа". Рыбка отвечает: "Нет проблем, принеси три диплома о высшем образовании, я махну плавником и будет так". Счастливый гопник прибегает через пять минут и демонстрирует: "Вот, дурочка, диплом академии госуправления, вот – национального университета, а вот – медицинского". А рыбка ему: "Ты дурак или как? Я же тебе говорила про дипломы отца, деда и прадеда". Вот и вся история про нашу элиту.
Отсюда то, что украинцы демонстрируют невероятно интересные моменты в забегах на короткую дистанцию, выстраивании горизонтальных структур, но как только встает вопрос о прочных вертикальных структурах, так сразу все и рассыпается. Мы живем в парадигме, что сегодня я готов пойти и набить морду Петру, потому что он хочет голосовать за какую-то Юльку, а это неправильно! Надо голосовать за какого-то Васю! Но после выборов я лягу спать, утром проснусь, и мы с Петром будем вместе люто ненавидеть свой выбор, называя его преступной группировкой. Вот и все, и мы в этом цикле с 1991 года.
- А вы видите свет в конце тоннеля?
- В этом поколении 20+ есть большое количество людей, которые минимально заражены совето-российским дерьмом. Это и есть тот эволюционный момент, который у нас появляется. Существует шанс, что эти люди начнут что-то делать "в долгую", а не уедут с этой территории.
- Относительно "игры в долгую": многие журналисты приходят в профессию, знакомятся со средой и уходят в пресс-службы, политику и тому подобное. Как вы к этому относитесь?
- Такого много, но это не однозначно системно. Сейчас существует большая подмена понятий – если морда сидит в телевизоре, значит, это журналист, но это может быть ведущий или еще кто-то.
Вместе с тем есть хорошие примеры, которые перечеркивают все плохое, что есть: Виталий Портников, Павел Казарин, Сергей Рахманин, Ирина Погорелова, Татьяна Коробова. Это те люди, которые показывали, какой должна быть журналистика. Теперь равняйтесь, тюнингуйте, но не подменяйте понятия: гламурные подставки к микрофону с мозгами, которых не хватает даже на то, чтобы включить Google, – это не журналистика. Это просто люди, которые обслуживают определенную систему электронных носителей. Журналистика – это как искусство. И художников сразу замечают. Это не мешает десяткам тысяч людей рисовать какие-то подделки и продавать их, но ведь никто и не говорит, что это рембрандты и рубенсы стоят, правда?
- А еще в медиа приходят политики, были такие ведущие, как Саакашвили, Савченко...
- А чего это ты Рабиновича не вспоминаешь? Самый телевизионный вариант с точки зрения сегодняшних псевдопонятий – это Рабинович-журналист. И Мураев тоже.
- Вопрос от классика: что делать?
- Есть один момент. Знаю ли я, как биохимик по образованию, что эта сигарета вредна?
- Конечно.
- Это мой осознанный выбор – гробить свое здоровье?
Роман Чайка
- А как же.
- Так и человек имеет право делать что угодно в своей жизни. Например, быть дураком. Например, быть клиническим дураком всю свою жизнь, а потом визжать: "Как ты смеешь мне указывать, что я неправильно всю жизнь прожил?!" В этом же феномен всех агрессивных "ватников", которые выходят на "победобесия". Они же не могут признать, что 70 лет были дерьмом и прожили жизнь зря, будучи дерьмом системы. Они говорят, что это вы, подонки, хотите что-то поломать, а вот была жизнь!
Общество не хочет быть умным в одном, но демонстрирует способность быть умным в другом. Объясню это на таком примере: человек одновременно является собственно человеком, потребителем и избирателем, это все один человек. Человек как человек каждый день ходит на работу, пользуется определенной системой знаний, зарабатывает деньги, чем лучше он интегрировался со своими знаниями и умениями, тем лучше у него зарплата, следовательно, логика срабатывает. Значит, здесь он homo sapiens.
Теперь этот же человек как потребитель заходит в супермаркет и видит там более 100 видов сыра. Он же не будет покупать дерьмо, правда? Он же покупает то лучшее, что может себе позволить. То есть здесь осознанный выбор лучшего продукта, а не худшего, правда?
И вот тот самый человек, который только что дважды сделал осознанный выбор, был homo sapiens на работе и в магазине, приходит на выборы. И это тотальный дебилизм, потому что здесь уже почему-то не срабатывает причинно-следственная связь и понимание, что 400 или 1500 гривен в кармане – это ничто по сравнению с пятью годами тотального п**деца, который может наступить в результате того, что он сделает. Но все равно это один и тот же человек, и из таких состоят сообщество, население города или села и, наконец, целая страна. Если среди 40 миллионов будет большинство тех, кто готов оставаться дебилами относительно своей страны и будущего, но разумными в пределах своего дома или работы, то... Ну я даже не знаю.
- Еще один вопрос из этой сферы – качество политики. Есть политики, которые идут вроде бы в журналистику, а есть журналисты, которые идут в политику и пытаются дальше заниматься журналистикой. Возможно, так и надо делать во времена, в которых мы живем? Или все же лучше не надо?
- Есть вещи, которые просто несовместимы – как плюс и минус. У магнита не может быть двух полюсов в одном месте. Так и человек не может быть одновременно рыбой и рыбаком. Ну не может такого быть! Это тот же принцип, когда или крестик, или трусы. Так же человек не может быть одновременно политиком и журналистом, потому что одна из функций журналистики – контроль над политикой. А когда ты – два в одном, то хочешь быть и объективным журналистом, и объективным политиком в одном флаконе? И рыбой, и рыбаком одновременно, так же получается? И плюсом, и минусом? Не может такого быть!
Политиком может стать любой. Журналист может стать политиком, но при этом он не должен делать вид, что остается журналистом. Он просто занимается политической деятельностью и не занимается журналистикой, ну и наоборот.
Продолжение интервью читайте на "Апострофе" в ближайшее время.
