29 августа для Украины - скорбная годовщина: три года после расстрела в так называемом "зеленом коридоре" под Иловайском украинских бойцов перешедшими границу российскими войсками. По официальным данным, тогда погибло 366 украинских военных, 429 получили ранения различной степени тяжести. Еще 300 бойцов попали в плен к противнику, причем восемь из них остаются там до сих пор…
Говорят, иловайская трагедия в 2014 году серьезно ударила по боевому духу украинской армии, которая до этого стремительно, один за другим, освобождала оккупированные населенные пункты и была буквально в считанных днях от того, чтобы взять в кольцо Донецк и положить конец войне. Как бы то ни было, после Иловайска война все больше уползала в окопы, а сообщения о продвижении вперед на Донбассе появлялись все реже…
В этом году участников иловайских событий, родственников погибших, волонтеров и всех, кому не все равно, ждут на территории Михайловского Златоверхого монастыря 28 и 29 августа на памятном мероприятии "Война, которой нет".
В рамках непрерывного марафона воспоминаний об иловайской трагедии под стенами монастыря будет развернута передвижная выставка "Блокпост Памяти". Один из ее создателей – ПАВЕЛ НЕТЕСОВ, глава правления Международной ассоциации исследователей фортификации "Цитадель". Уже три года Павел в качестве волонтера гуманитарной миссии ВСУ "Эвакуация 200" занимается поиском, опознанием и возвращением домой павших на Донбассе украинских воинов. А параллельно – и сохранением памяти о самых страшных страницах необъявленной российско-украинской войны. О поисковой работе на Донбассе, а также о самых знаковых экспонатах посвященной АТО выставки в Национальном военно-историческом музее Павел Нетесов рассказал в интервью "Апострофу".
Встречу нам Павел назначает в Национальном военно-историческом музее, где он числится сотрудником. На этот день в музее запланировано важное событие: передача останков бойцов, погибших во время Второй мировой. Это – тот случай, когда, несмотря на войну, украинцы продолжают сотрудничать с россиянами.
С помощью международной организации "Путь домой", созданной в Питере, в этот день домой вернулись двое красноармейцев-украинцев. А в Россию отправились останки пятерых бойцов.
После торжественной церемонии передачи останков, уместившихся в небольшие картонные гробики красного цвета, всех присутствующих пригласили подняться на третий этаж. Именно там располагается самая важная, наверное, на сегодня экспозиция – та, которая повествует о необъявленной войне на Донбассе. В частности, о кровопролитных сражениях 2014-2015 годов. Главное место на выставке занимают экспонаты, привезенные из Иловайска и его окрестностей.
Часть гостей музея приглашением воспользовалась. В зале стоит почти звенящая тишина. В стеклянных витринах и открытых стендах – немые неодушевленные свидетели одной из страшнейших трагедий нынешней войны за независимость Украины. Впрочем, они только кажутся немыми. На самом деле, каждый из этих предметов может рассказать целую историю. Если уметь слушать – и слышать.
- Постепенно собиралась вся эта история, - рассказывает Павел. – "Газель" собирала волонтерку, мы ее запаковывали, ехали туда, развозили все по линии фронта… Оттуда, из Курахово, "Газель" уходила на ту сторону, возила трупы. А когда ехала обратно – мы собирали все это железо и везли сюда. Такая схема.
- Государство на том этапе помогало вам? В создании экспозиции, имею в виду?
- Ни одной копейки государственных денег здесь нет. Все сделано на энтузиазме. Витрины, которые вы видите здесь – старые… Сама выставка появилась уже в 2014 году. И возле каждого предмета, который вы здесь видите, указана четкая локация, где он был найден. И четкое время, когда это произошло…
Павел подходит к изорванному, обгоревшему украинскому флагу, испещренному многочисленными дырами от пуль и осколков.
Это, например, 12 число (поисковики нашли и вывезли флаг 12 сентября, - "Апостроф"). Есть четкое время, когда этот флаг забрали с места, запечатленного на фото. Здесь же мы забрали и останки двоих ребят, которые остались в кузове машины – их просто разорвало. Ми их по кусочкам собирали, двоих человек. Двоих бойцов и этот флаг.
Уже позже сюда к нам пришли из Администрации президента, увидели этот флаг, усмотрели в нем какой-то символизм, назвали "Прапором Нескорених" и увезли в ООН. Именно его разворачивали члены украинской делегации, когда Путин выступал. Помните эту историю? Это еще в 2015 году было (во время выступления президента РФ на сессии ООН в сентябре 2015 года, - "Апостроф").
"Флаг Непокоренных"
- А ребята, которые погибли тогда? Как их звали?
- Андрей Денщиков и Сергей Калинин. Их имена связаны с этим флагом навсегда.
А вот – другой флаг-символ. Есть такой маленький человек – позывной "Богун" (Максим Авраменко, - "Апостроф"). Сейчас он служит в армии, пошел на контракт. А тогда, в 2014-м, во время иловайских событий, он был просто добровольцем в батальоне "Донбасс". Был в плену. Вот у нас даже список есть, который они составляли сразу же после боя: кто погиб, а кто – под вопросом.
Позывной "Богун"
"Богуна" и его побратимов взяли в плен и сразу отправили в донецкое СБУ (захваченное боевиками здание СБУ, - "Апостроф"). А там на входе сепары сорвали украинский флаг, бросили на пол – и заставляли каждого нашего бойца вытирать о него ноги. Ребята отказывались. Их начали волтузить. А этот малыш воспользовался моментом, схватил этот флаг и спрятал себе куда-то под одежду. И его не нашли. Сепары такие: "Да ладно, хрен с ним, с этим укроповским тряпьем – всех в подвал!"
И там они пробыли, если не ошибаюсь, полгода. И все это время прятали этот флаг где-то среди личных дел, которые там, в донецком СБУ, были внизу. А когда "Богуна" освобождали из плена, он обмотал этот флаг вокруг себя – и вывез его (после публикации интервью с "Апострофом" связался Максим "Богун" Авраменко, который уточнил, что флаг был вшит в подкладку одежды). После этот флаг попал к нам в музей.
А незадолго до Дня флага в 2015-м к нам пришли из Администрации президента. Спрашивают, какие флаги у нас есть. Я начал показывать: и такой есть, и такой. Когда дошли до этого флага – представители АП заинтересовались.
Словом, берем мы эту витрину, выставляем на Софийской площади, звоним "Богуну"… Сам я туда не попал даже. А он стоял возле витрины. И тут Порошенко идет. Подходит к "Богуну" и спрашивает: "А что это за флаг?" А тот такой: "Мы, батальон "Донбасс", отказываемся от всех наших наград, которыми вы как президент Украины нас награждали – и требуем освобождения нашего товарища!" Тогда еще последний их побратим, "Сэм", оставался в плену. Он сам – из Донецка, так сепары его волтузили так – мама, не горюй!
- Порошенко что-то ответил "Богуну"?
- "Тихо, тихо…", - говорит.
- А что это за надписи на этом флаге?
- Это ребята, которые тогда в плену были, на нем расписались – уже после освобождения.
- Тоже ведь своеобразный символ…
- И таких символов у нас постепенно становилось все больше. Мы здесь знаковые вещи собираем. Вот, к примеру, "Иловайская Библия". Ее президент в Брюссель с собой брал. Правда, историю этой Библии он узнал значительно позже…
- Расскажите о ней.
- Сейчас уже есть много всяких Библий, икон обожженных, найденных в местах, где шли бои. Люди уже просто начали обращать на это внимание. А мы-то уже в 2014 году туда попали с измененными головами. И сразу, как только видели что-то подобное – понимали: это надо забрать.
Так было и с этой Библией. Мы нашли ее 14 числа в урочище Червона Поляна – после иловайских событий. И привезли на первую выставку, которая проходила в Андреевской церкви. Договорились с УПЦ через отца Сергия, который в Михайловском соборе сейчас занимается волонтерской деятельностью, капеллан 30-й бригады. Параллельно он делает так, чтобы это как-то согласовывалось с церковной тематикой – организовывает выставку икон. Среди них выставили и нашу Библию.
"Иловайская Библия"
Во время выставки подходит ко мне иконописец из Польши, Хуберт Кампа – и просит рассказать о том, как мы нашли эту Библию. Я рассказываю. О колонне, полностью сожженной. О том, как все горело так, что плавился металл. Об обугленных телах, которые лежали везде. И о том, что среди всего этого, в конце колонны, возле оторванной башни от БМП, ствол которой торчал из земли, как копье, я и увидел эту Библию. Раскрытую – и целую.
Она вся обгорела, ее согнуть нельзя – она сразу начинает ломаться. Эта Библия напоминает кирпичик – только очень хрупкий. Но она целая. Бумага сохранилась. Текст сохранился. Вот такая, говорю, невероятная история. Мы увидели в этом какой-то знак – и решили забрать ее.
А он выслушал так внимательно – и спрашивает: "А что там написано – на странице, на которой она открыта?" А из нас и не читал никто, оказывается. Начали смотреть – а там описывается сюжет, когда Иисус со своими учениками садятся в лодку и плывут через озеро ловить рыбу. И вдруг начинается шторм. Учеников охватывает паника, а Иисус говорит им: не бойтесь! Точнее, там по-украински написано: не бійтеся!
И этот поляк начинает вдруг волноваться, бегать… Говорит: "Вы что, украинцы? Вы не понимаете, что это вам знак? Это Бог вам знак дал, что вы не должны бояться, вы защищаете свою землю! Бог – с вами…"
А через две недели через отца Сергия Хуберт Кампа передал в музей икону – к этой Библии. Назвал ее "Не бійтеся". Видите? Лодка – это Украина. 12 точек – это 12 апостолов. Флаг наш… Ну, просто нет слов!
Икона "Не бойтесь"
- Действительно, удивительная история… А расскажите о тех, кому принадлежала эта Библия? Что конкретно произошло в месте, где вы ее нашли?
- Я говорил, что нашли мы ее в урочище Червона Поляна. Там колонна, выходящая из Иловайска на Многополье и Червоносельское, когда ее уже начали расстреливать, разделилась на две части. Одна пошла на хутор Горбатенко, вторая – на Червоную Поляну…. Порядка 10-11 единиц техники с людьми, на каждую – по 10-15 человек. Можете посчитать. Экипаж: механик-водитель, связист, командир, стрелок – уже 4-5 человек внутри. И сверху еще люди. Знаете, как выходили из окружения. "Зеленым коридором"...
И вот колонны пошли по двум дорогам. А между ними – российская батарея (мы оттуда привезли документы десантников из Костромы).
Россияне открывают огонь по колонне, которая у них как на ладони. Все же пристреляно. Подбили головную машину, которая в разрыв посадки пыталась идти. Вторая пошла проламываться – ее тоже подбили. Образовался затор. И они по этому затору из всех орудий начали стрелять...
Мы попали туда где-то 12 сентября. 14-го приехали и начали собирать. Шестеро погибших. И до этого еще шесть…
Знаете, когда меня спрашивают про Иловайск – как, мол, вы оцениваете – я всегда говорю, что это чудо – то, что так мало погибших.
- Мало?
- Мало. Иловайск на сегодня – это, по-моему, 366 человек. Говорю неточно, потому что 29 августа истекает три года. И до сих пор идет опознание. Вы знаете, что такое "Книга памяти"?
- Да. Это наиболее полное собрание имен погибших в этой войне бойцов.
- Если вы заходите в "Книгу памяти", там есть схема расположения сборных кладбищ неидентифицированных останков. Всех неопознанных бойцов хоронят там. Таких кладбищ в Украине два: Краснопольское в Днепре и Кушугумское в Запорожье.
Сейчас в "Книге памяти" значится 3 550 погибших (на момент публикации интервью – 3 570 человек, - "Апостроф"). Раньше сюда добавлялись только боевые потери. Сейчас же будут добавляться и те, кто погиб в небоевых условиях. И вот если мы откроем схему, скажем, Краснопольского кладбища – во многих местах мы увидим слово "перепохований". Значит, личность человека установлена – и родные забрали его останки домой.
И есть, допустим, "ячейки" с номерами. Это значит, что у нас еще нет окончательных результатов, но мы уже, в принципе, знаем, кто это. Задержка – в том, что либо родственники должны сдать ДНК, либо они должны согласиться с результатами... Потому что у многих дважды ДНК сошлось, а они не соглашаются. Не хотят. Или не могут – психологически.
И если семья не сдает образцов – нужен человек, который придет к родственникам, поговорит, объяснит, расскажет – чтобы они поняли, почему нельзя отказываться идти на экспертизу. Этот парень ведь никому не нужен, кроме своей семьи. Понимаете? Его никто не заберет. И нет такого человека, который бы им это объяснил.
Вот сейчас работа поисковика переходит больше в эту плоскость – работы с семьями погибших.
- Почему это смещение происходит? Неужели стало меньше поисковой работы?
- Нет, знаете, поисковой работы сейчас очень много. Мы сейчас сменили полностью состав, и с военными сейчас работают житомирские ребята. Они спокойно заезжают на ту территорию, сепары с ними спокойно разговаривают. Потому что я где-то что-то не так сказал, плохо отозвался. И есть риск, что если мы еще раз заедем – можем оказаться на подвале. И я, и те, кто поедет со мной. Так зачем оно надо?
Мы больше работаем сейчас на нашей территории, работаем на "нуле" и работаем в "серой зоне", потому что не все на это соглашаются, это очень опасно.
Последняя работа, которой непосредственно наша поисковая группа занималась: мы развозили части погибших. Вот представьте ситуацию, что в могиле – под крестом – лежит нога, рука, часть человека… Помню, к примеру, историю с погибшим в донецком аэропорту Володей Бузенко. В его случае похоронили одну руку – по суду.
- Родные не признавали, что он погиб?
- Они признали, что он погибший, потому что была куча свидетелей того попадания, в результате которого он погиб… Они признали. Но это тоже редкий случай. В основном, не признают, ничего не хотят даже слышать. Даже когда все совершенно очевидно…
Так вот, мы доставляли его ногу, ботинок и часть тазовой кости… Это все было. Была возможность заехать в ДАП под сопровождением сепаров. Заехали – и забрали. Это был 2015 год, на секундочку – запомните.
Захоронено это все было на Краснопольском кладбище в Днепре. Мы едем, проводим эксгумацию (военные договорились – это ведь целая процедура), забираем эти останки и звоним сестре Володи, потому что мама его вообще тогда разговаривать не могла. Они в шоке, потому что чтобы дозахоронить – это ж надо могилу разрывать, а никто не хочет этого делать. В результате мы убедили, что немножко надо…
Привезли им это все в небольшом красном гробике – как те, в которых останки красноармейцев до сих пор перевозят. Говорю: "Оля, смотреть будете?" Она: "Конечно, будем". Открыли. Сестра берет в руки ботинок – и говорит: "Это тот, который я ему передавала…"
И все, для них все сомнения уже отпали. Они-то согласились раньше, но мама-то продолжала верить, что сын – живой. А тут уже и для сестры, и для мамы все стало понятно. И мы стоим, я все анализирую – и думаю: а мы ведь сейчас у мамы отобрали надежду… Но при этом вся остальная семья как-то выдохнула, что ли. И потихоньку-потихоньку горе у них найдет какой-то выход. Например, в общественной работе. Я тогда еще им подсказал в школе музей сделать – и каску погибшего туда передать. Зачем ее хоронить? Пусть люди смотрят, пусть помнят…. Они забрали эту обожженную, обугленную, вонючую каску, которую я им посоветовал проветрить и потом в витрину положить…
Павел ненадолго замолкает… Потом показывает на витрину, в которой лежит потрепанная разгрузка.
- Это разгрузка полковника Пивоваренко, командира 51-й бригады, которого долгое время считали предателем. Она была захоронена вместе с ним на Кушугумском кладбище. Мы ездили туда с его женой и сестрой.
- Получается, вы вернули человеку доброе имя… Ведь если бы тело полковника не нашли и не идентифицировали – его бы так и продолжали считать предателем?
- Да. Заместитель директора музея Ярослав Тинченко даже целую статью написал, которая вышла в "Тижні", и мы ее распространяли потом везде – чтобы видели. Потому что до того все говорили: да мы его видели, да вот он с россиянами… А он погиб – и лежал там, обугленный, обгоревший, никому не нужный… Его забрали и как неизвестного похоронили. А мы ездили, поднимали все это…
Это я к чему? Если нет погибших – работа все равно продолжается. Опять же, уговорить семью, чтобы сдали ДНК – это тоже кусок работы. И не все хотят этим заниматься.
А вон в той витрине находится фактически символ Иловайска: обгоревший берет украинского десантника. Он прямо на земле лежал.
Невозможно было мимо пройти, понимаете? Хотя за такие вещи там можно было очень серьезно поплатиться тогда. Но мы рискнули: аккуратненько его подняли, переложили и вывезли.
Или вот – паспорт. Точнее, не просто паспорт, а корочка от него. Середина вырвана, ее нет.
Обгоревшие остатки паспорта
Тогда ведь россияне выбили все живое. А после – зашли сепары. И они сами были офигевшие. Только что где видели – все рвали.
Эту обложку мы нашли на выходе из Червоной Поляны. Какая-то машина доехала еще туда. Так получилось, что там не успели все разграбить до нашего приезда. Просто потому, что местные боялись туда лезть – все было заминировано. А мы – выскочили.
И вот – этот паспорт. Видите, на нем пятна? Это пятна крови. То есть владелец этого паспорта был там, когда это все делали. Середина вырвана, и паспорт забрызган кровью…
Тут Павел разворачивается и указывает на диораму, изображающую последствия боя на поле с подсолнухами.
Последствия боя на поле с подсолнухами
- Видите металлическую лужу? Этот застывший металл мы нашли возле БМП, на котором ехал полковник Пивоваренко. В этой луже – его останки и останки еще двоих человек, которые сгорели вместе с ним в этой же БМП. Человек, перешедший в металл. Его тоже надо было забрать… Все, что можно было там забрать, – мы договорились и собрали. И сделали здесь такую вот панораму.
Знаете, современное поле боя выглядит именно вот так. Мы работаем уже 25 лет, занимаемся поисковой работой – и я всегда его видел по-другому, это поле. Оно уже в земле, а мы вскрываем слои… И все это как-то… Академично, что ли…
- Чище.
- Да… Ты вроде и в войне все время, но она очень далеко, эта война. А когда ты попадаешь на войну, и она идет вот прямо сейчас, ты слышишь разрывы, смотришь на это все… Оно, конечно, прибивает. Наши давние коллеги из "Днепр-Украина" (Археологическое патриотически-поисковое объединение "Днепр-Украина", - "Апостроф") Дорофеев, Трушенко, у которых вообще по 40 лет поискового стажа, туда ездили. Трушенко – практически ветеран поискового движения в Украине, поисковик номер два. И он, когда попал на Донбасс, сказал: "Да… Я никогда не думал, что увижу такое в своей Украине собственными глазами…" Он даже руками ничего не трогал. Просто ходил – и смотрел, ходил – и смотрел. Как прибитый был…
Или Валик "Афганец" из моей группы, водитель "Газели", о которой я рассказывал. Он прошел Афган, у него медаль "За отвагу", которую он никогда не надевает. Принципиально не надевает.
- Почему?
- Говорит: "Ми там були окупанти, я там багато чого зробив такого, за що мені соромно". Когда он попросился, и я его взял с собой – он тоже дня три ходил, и, как заведенный, повторял одно и то же. "У нас в Афгані такого не було… У нас такого не було… Так "Градами" не працювали… Я такого ніколи не бачив".
То есть Иловайск для всех был шоком. Даже для тех, кто видел войну.
- А для вас? Вам было страшно, когда впервые поехали туда? Когда это, к слову, было?
- Первого сентября. Детей по школам развели – да и поехали. 2 сентября мы были на Саур-Могиле. 3-4-го – начали работать. Потому что первый заезд был неудачным.
Было ли страшно? Да нет.
- Как нет? Все-таки вы же не знали, что вас там ожидает…
- Я так устроен, что всегда больше боюсь за других, чем за себя.
- Но вы ведь и не один ехали…
- Да. Знаете, я там понял, что все эти героические истории – это все фигня. Люди там сразу показывают. Едут пацаны из Полтавы, спрашивают: "А что там будет?" "Не знаю, - говорю, - пацаны, что там будет, но жизнь ваша изменится навсегда, уж поверьте. Вы потом будете на все смотреть другими глазами". Так и получилось. У всех происходит переоценка. Леня вон у меня сидел, расспрашивал, а когда приехал – закатал рукава и начал руководить, вроде уже много раз этим занимался. А другие стали как вкопанные – и ничего так и не смогли сделать. Шок!
- А у вас шок был? Когда вы увидели, что война – куда страшнее и грязнее, чем вы себе представляли до этого?
- Да я же привыкший. Я – медик. У меня куча опыта в этом плане. Я столько всего успел повидать, что это для меня не так жестко воспринималось, как могло бы.
- Вы упомянули в начале разговора, что больше не ездите на ту сторону, потому что для вас это теперь опасно. Вас кто-то предупредил об опасности – или вы предполагаете ее существование?
- Если честно, когда я анализирую все, что произошло с нами с сентября 2014-го, прихожу к выводу, что это счастье, что вообще никто не пострадал тогда. Потому что мы ходили по минным полям… Леня, помню, пошел в кукурузу, а тут сепары прибегают, орут: "Ты куда пошел? Иди назад!" И он идет назад по заминированному полю… Никто ж не знал ничего. Несчастных случаев могло быть множество, но их не было.
А сколько раз они нас на расстрел выводили? Это сейчас понимаешь, что пугали просто. А тогда все ведь совершенно по-другому воспринималось.
- Это вас выводили на расстрел?
- Да. Это ж 2014 год. Тогда все дикие были. Не то, что сейчас – "Здравствуйте", "та сторона"… Тогда было: "Ааа… "Укропы" приехали!" И сразу: "Иди сюда!.. Документы!" А документов ни у кого нету. "Кто пропустил?!" – и звонят тому сепару, что за х*рня, мол, это ж разведчики, мы их всех сейчас кончим!.. Вон те (кивают на днепропетровских ребят – а они крупные такие) – это ж вообще десантники!.. Смотрю, пацаны из Днепропетровска белеют. Я говорю: "Стойте, у нас список есть, мы заехали по списку, сейчас старший должен подъехать, нас забрать. Мы же не просто так сюда приперлись. И мы без оружия все…"
Сейчас вспоминаешь – и смешно. А тогда не до смеха было. Но обошлось - и обошлось. Чего теперь рассказывать?
Продолжение интервью читайте на "Апострофе" в ближайшее время
