В этом году газовый рынок Украины столкнулся с серьезными изменениями «правил игры». В частности, в конце 2014 года парламент более чем вдвое увеличил рентные платежи для всех частных газодобывающих компаний. Наибольшая фискальная нагрузка ляжет на компании, работающие по договору совместной деятельности (ДСД). О том, какими будут для отрасли последствия принятого решения, что влияет на остановку развития отечественной добычи газа, с какими проблемами сталкиваются крупнейшие игроки рынка, А' рассказал Борис Синюк, директор ООО «Карпатыгаз» (объем добычи в 2014 году ‒ около 750 млн кубометров).
‒ Газодобывающие компании в этом году будут платить намного больше отчислений в государственный бюджет, чем в предыдущие годы. Особенно это коснется компаний, которые добывают природный газ на основании договоров совместной деятельности. Аргумент государства в пользу увеличения налоговых ставок ‒ незначительные инвестиции частных компаний в разработку месторождений и значительные прибыли. Каким будет контраргумент?
‒ Люди привыкли думать, что механизм работы газодобывающего предприятия прост: пробурил скважину, и она регулярно дает газ ‒ качай и получай дивиденды. В действительности, для того, чтобы добывать стабильный объем углеводородов (природного газа, нефти или конденсата), необходимы серьезные капиталовложения. Например, когда мы говорим о разработке среднего месторождения, то вначале необходимо провести ряд дорогостоящих геологических и геофизических работ. Прежде всего, следует пробурить несколько поисковых скважин. Затем, получив информацию о наличии и характеристиках продуктивного пласта, просчитать запасы газа и утвердить эти данные в соответствующих госорганах. Если месторождение ‒ небольшое, то потребуется пробурить порядка 10-15 поисковых, разведочных и эксплуатационных скважин. Для понимания объема капиталовложений ‒ одна поисковая скважина, пробуренная на глубину 6 тыс. м, обходится в 200 млн грн, а просто разведочная ‒ порядка 150-180 млн грн. При этом результативность бурения в мире – около 30%, то есть лишь каждая третья скважина дает результат. Расходы на бурение оставшихся 70% скважин – это финансовый риск самих компаний. После расчета объема запасов формируется проект разработки, который предусматривает бурение эксплуатационных скважин. Также необходимо формирование схемы сбора газа, строительство установки по подготовке этого газа перед тем, как пустить его в газотранспортную систему. То есть суммарно на поиск, разведку и обустройство месторождения необходимо порядка 1 млрд грн.
Впрочем, проблема еще и в том, что сегодня в Украине около 80% месторождений находятся на завершающем этапе разработки. Если говорить простым языком, то сюда можно отнести месторождения, открытые и введенные в эксплуатацию в 1950-е ‒ 1970-е годы прошлого столетия, месторождения с низким пластовым и устьевым давлением, где газ просто не может попасть из скважины в газотранспортную систему, месторождения, где большая часть фонда скважин бездействует, малодебитна или ликвидирована, месторождения со старой технологией добычи углеводородов.
Все эти скважины можно назвать одним словом – безнадежные. Государство поставило на них крест. Однако такие месторождения еще интересны. В их недрах есть остаточный ресурс и, используя современные технологии, которые были недоступны ранее, можно попытаться увеличить добычу.
‒ Каков объем фонда безнадежных скважин? И какое количество подлежит ремонту согласно договору о совместной деятельности, в рамках которого работает «Карпатыгаз»?
‒ Основной целью нашего Договора о совместной деятельности (ДСД) и есть работа с этим «мертвым фондом». Общий фонд подлежащих капитальному ремонту объектов составляет 145 скважин, из которых 8 – это полностью ликвидированные скважины с цементным наполнением. Если кратко, то в Советском Союзе ликвидация разведывательной или поисковой скважины, выполнившей свою геологическую задачу, осуществлялась даже в том случае, если такая скважина показывала положительный приток углеводородов. Советская экономика была настолько расточительной, что поисковые и разведывательные скважины, которые давали дебет менее 100 тыс. кубометров в сутки, просто консервировались или ликвидировались. Для сравнения ‒ скважины, которые дают сегодня 20 – 30 тыс. кубометров в сутки, считаются вполне успешными. Ликвидируемая скважина заливалась цементом, а на устье скважины устанавливали тумбу с указанием номера скважины и названия месторождения. Но чаще всего устье скважины срезалось на глубине до 2,5 метров и засыпалось сверху землей. След от такой скважины оставался только на бумаге, а ее поиски значительно усложнялись. Вот те условия, в которых мы работаем.
‒ Вашу компанию часто ассоциируют с газовым бизнесом Дмитрия Фирташа. Ходят слухи, что вы аффилированы с его компанией «Газтек».
‒ Во-первых, «Газтек», насколько нам известно,‒ компания, которая объединяет облгазы, и не имеет никакого отношения к добыче газа. Во-вторых, первоначально, когда данный проект начинался, это был в прямом смысле мелкий высокорисковый стартап без всякой гарантии на положительный результат – он элементарно был неинтересен олигархам, которые привыкли инвестировать в уже гарантированные и понятные проекты. В-третьих, «Карпатыгаз» на 100% принадлежит шведской Misen Enterprises, входящей в состав Misen Energy AB. Акции компании торгуются на Стокгольмской бирже. Что это значит? Это значит, что шведская биржа предъявляет к эмитентам жесткие требования, например, в отношении открытости их бенефициаров. Эти требования настолько серьезны, что даже швейцарские банки часто отказываются обслуживать шведские компании, поскольку им непонятна такая бизнес-прозрачность. Поэтому вся структура собственников у нас на виду.
‒ Вы публично заявляли, что введение с января 60-процентной, а с июля ‒ 70-процентной ренты для газодобывающих компаний, работающих на основании ДСД, может больно ударить по отрасли в целом. Вашей компании, как и другим игрокам рынка, придется отказаться от реализации инвестиционных программ, а объем добычи снизится. Не проще ли отказаться от совместной деятельности и приобрести лицензию?
‒ Процедура получения лицензии ‒ довольно непростая и сопряжена с серьезными бюрократическими барьерами. К тому же, четыре года назад, когда мы выходили на рынок, были созданы такие нормативно-правовые условия, которые не давали нам это сделать без серьезного коррупционного ресурса. Наша материнская шведская компания Misen Energy АВ изначально взяла курс на ведение прозрачного бизнеса в Украине и не имела желания участвовать в каких-либо серых схемах. Сегодня лицензии на разработку газовых месторождений принадлежат целому ряду государственных компаний – «Украгздобыча», «Укрнафта», «Надра Украины», НАК «Нафтогаз». На балансе у этих предприятий ‒ огромное количество проблемных скважин. После проведения серьезных переговоров в 2010 году с ПАО «Укргаздобыча» был заключен договор о совместной деятельности, согласно которому частный партнер взял на себя обязательство возобновить их работу благодаря новым технологиям. То, что мы делаем, выгодно всем – и государству, и бизнесу. За последние четыре года наша компания в рамках ДСД инвестировала в газодобывающую отрасль Украины около 3 млрд грн, отремонтировав и восстановив 56 скважин и запустив три дожимные компрессорные станции (ДКС). Это позволило дополнительно добыть для Украины порядка 2 млрд кубометров газа.
‒ То есть, вы утверждаете, что 70-процентная рента приведет к тому, что страна потеряет эти 2 млрд кубометров?
‒ Потеряет еще больше. И это всего лишь тот минимум, который государству придется импортировать. В соответствии с договором, мы не можем начать выплату дивидендов, пока полностью не завершим инвестиционную программу. Поэтому говорить о том, что ДСД – это инструмент по выкачке олигархами денег из Украины как минимум некорректно. Пока что за три с половиной года все средства реинвестируются обратно в экономику страны. Увеличение ренты до 70% блокирует наши возможности по дальнейшему финансированию развития проекта и закупке нового оборудования. В 2015 году планировалось запустить две крупнейшие в Украине дожимные компрессорные станции (ДКС) – Крестищенскую и Червонодонецкую, которые обеспечили бы поддержку текущего уровня добычи для ПАО «Укргаздобычи», а также компрессирование 8 млрд кубометров газа, добываемого государственной компанией. Однако при новых рентных ставках у «Карпатыгаз» практически не остается ресурсов для капитальных инвестиций. Только для окончания одной Крестищенской ДКС необходимо порядка 130 млн грн, при том, что состояние ее готовности ‒ 95%. Завершение же строительства Червонодонецкой ДКС требует 700 млн грн. Без запуска этих объектов в текущем и следующем годах объем добываемого газа у самой «Укргаздобычи» упадет почти на 1 млрд кубометров. В любом случае, мы не собираемся отступать от принятых на себя обязательств и будем пытаться делать все возможное, чтобы продвинуться еще хоть на шаг в строительстве таких необходимых для страны объектов.
‒ Почему вы не предлагали парламентариям свои варианты расчетов оптимальных рентных платежей, когда соответствующие изменения в Налоговый кодекс были на стадии инициативы?
‒ Прежде всего, с нами никто не консультировался, и я знаю, что с другими участниками рынка не консультировались также. Обиднее всего ‒ когда непрофессионалы пытаются регулировать отрасли, которые им абсолютно незнакомы. Когда мы в личных беседах спрашивали депутатов, осознают ли они последствия принятия, фактически, вслепую таких норм, мы в ответ слышали только про какие-то мифические сверхприбыли, которые мы получаем. Хотя даже в рекомендациях МВФ было прямое указание на снижение рентных платежей. Газодобытчики до последнего не верили, что могут быть приняты такие абсурдные правки в Кодекс. При этом мы надеялись, что Минэнерго внесет свои предложения по увеличению ренты с 28% максимум до 35%. К сожалению, ни мы, ни министерство не были услышаны. В результате, парламент пошел на поводу у популистов-функционеров. Вследствие этого из Украины ушла международная компания Chevron, указав в качестве одной из основных причин сверхвысокие рентные платежи. По той же причине приостановила инвестиционную программу в Украине на 2015 год и JKX Oil&Gas. Этого добилась Верховная Рада? Это улучшение инвестиционного климата Украины?
Договор о совместной деятельности – это лишь одна из форм хозяйствования, такая же, как ООО, акционерные общества и т.д. Бороться с олигархами, дискриминируя одну из форм хозяйствования,– это какой-то абсурд. Это похоже не на борьбу с олигархами, а на игру на публику перед избирателем. Но это мелочи, что страдают не какие-то мифические олигархи, а экономика страны. Прежде всего, увеличение ренты до 70% лишь для компаний, которые работают в рамках совместной деятельности, противоречит базовым принципам недискриминационного налогообложения, закрепленного разделом 4 Налогового кодекса. Его правовые основания заложены в Гражданском кодексе, и любая деятельность, направленная на ограничение формата деятельности, противоречит ГК и Конституции Украины.
‒ Премьер-министр Арсений Яценюк заявлял ранее, что для компаний, работающих в рамках ДСД, увеличение рентных ставок станет неким стимулом по переходу на договоры о совместном разделении продукции. Насколько изменение формата договора может быть интересно рынку?
‒ На основании договоров о совместном разделении продукции (СРП) работают международные компании. Украина тоже имеет подобный опыт ‒ такие договора по разработке месторождений сланцевого газа заключались государством с компанией Chevron, но они, как известно, так и не были реализованы. Основное отличие от совместной деятельности ‒ в том, что сейчас мы разделяем с основным партнером (ПАО «Укргаздобыча») прибыль, а новый договор предусматривает разделение добытого ресурса. Мы поддерживаем эту идею и готовы начать перерегистрацию. Но парадокс в том, что фактически убив 70-процентными рентными платежами ДСД как хозяйственную форму, Верховная рада «забыла» подготовить законодательную базу для перехода на СРП. В результате сложилась абсурдная ситуация – вы отказывайтесь от ДСД, но о том, как перерегистрироваться, мы вам когда-нибудь сообщим. Как результат, инвестиции в газодобывающую инфраструктуру Украины ‒ просто заморожены.
‒ Вы были одной из первых компаний, которая стала добывать газ в рамках ДСД. Как начинался этот бизнес?
‒ Четыре года назад в наш бизнес-проект мало кто верил, вернее, наверное, вообще никто не верил. Но нашему управляющему партнеру Сергею Пробылову удалось убедить тогдашнее руководство ПАО «Укргаздобыча», что государство ничем не рискует, а рискуют только частные инвесторы. Государство бы в любом случае ничего не потеряло, если бы нам не удалось получить дополнительные объемы газа. Но основным нашим козырем являлись условия договора, которые были весьма выгодны именно для государства. В этом же состоит и уникальность нашего ДСД. До начала работ Институт природных газов определил по каждому месторождению и по каждой скважине базовые условия добычи, которая оставалась в распоряжении государства в лице «Укргаздобычи». А вот уже сверхбазовый объем добытого газа после выполнения всего объема работ оставался в совместной деятельности, то есть и половина сверхбазового объема также распределялась в пользу государства. Этот расчетный документ был рассмотрен и утвержден центральной комиссией по разработке месторождений при Минтопэнерго. Аналогичные расчеты были проведены и по месторождениям, на которых планировалось строительство дожимных компрессорных станций для определения уровней добычи с ДКС и без ДКС.
Вторым важным условием было то, что согласно договору, основные фонды (скважины, инфраструктура) не передавались частному инвестору, а оставались в собственности государства. По этим активам выполнялись работы лишь по их улучшению.
Третье важное условие – все средства, полученные от дополнительной добычи углеводородов, реинвестируются обратно в газовую инфраструктуру.
Планировалось на протяжении четырех лет завершить производственную программу, которая включала: восстановление и ремонт более 100 скважин, 12 дожимных компрессорных станций общей мощностью 100 МВт, строительство установки по извлечению пропан-бутана объемом 130 тыс. тонн в год и двух установок глубокой подготовки нефти. Эта программа оценивалась в 450 млн долларов и предусматривала выход в 2015 году на уровень добычи около 2 млрд кубометров газа в год и 150 тыс. кубометров жидких углеводородов (нефти и конденсата). Еще одним амбициозным проектом было увеличение ресурсной базы за счет инвестиций в доразведку глубокозалегающих (5,5 – 6,5 тыс. м) продуктивных горизонтов с дальнейшим наращиванием добычи до 2,5 млрд кубометров. Сейсмические, геологические и геофизические данные вселяли уверенность в положительном результате. 2011 и 2012 годы были для нас действительно испытательным периодом. Нам удалось доказать свою способность заниматься ремонтом даже самых проблемных скважин, и к этому времени мы завершили строительство крупной Юльевской дожимной компрессорной станции. ДСД вышел на уровень добычи 1,5 млн кубометров в сутки, а благодаря Юльевской ДКС Украина за три года работы получила дополнительно 350 млн кубометров природного газа.
‒ С 2013 года у компании возникают постоянные проблемы с правоохранительными, налоговыми органами, недавно в офисе проходил обыск. Вы можете рассказать подробнее, что происходит?
‒ Как было сказано ранее, 2011 и 2012 годы были для нас периодом роста. В начале 2013 года мы начали ощущать давление со стороны власти. Все мы хорошо знаем, какая была ситуация в экономике, каково было положение определенных структур в бизнесе, которые старались забрать «под себя» все рентабельные производства. Мы начали сопротивляться. Тогда против нас применили жесткие меры: начиная с марта 2013 года нам перекрыли доступ в газотранспортную систему, соответственно, мы лишились возможности продавать добытый газ. Мы оказались в ловушке, поскольку отсутствовал сбыт, а рентные платежи мы обязаны были платить в любом случае. На нас началось давление абсолютно со всех сторон ‒ как со стороны властей, так и со стороны правоохранительных и налоговых органов, особенно когда все поняли, что на этом рынке можно заработать. Чтобы вовремя платить налоги и не останавливать строительство объектов, мы наращивали кредитный портфель – благо, репутация в банковской сфере у нас была отменная. Однако все имеет свой предел. По нашим расчетам, мы должны были обанкротиться в феврале – марте 2014 года, поскольку объем нашего налогового долга должен был стать равным стоимости наших активов, после чего нас выкупили бы за бесценок – достаточно распространенная в то время схема отъема бизнеса. Фактически, Революция достоинства спасла наш бизнес, и после смены власти нас наконец-то пустили в газотранспортную систему, мы начали погашать налоговую задолженность. Поэтому когда нас каким-либо образом связывают с известными газовыми олигархами или высокими государственными чиновниками, которые находились при власти в то время, становится смешно – если бы мы действительно были связаны с ними, то такие проблемы решились бы по одному щелчку пальца.
‒ Но и сейчас у правоохранительных органов есть претензии к компании?
‒ У нас ‒ культ абсолютно прозрачной работы. И здесь сугубо меркантильные соображения. Дело в том, что нефтегазодобыча – это одна из самых финансовоемких отраслей. Поэтому мы постоянно вели переговоры с западными банками и европейскими экпортно-кредитными агентствами относительно предоставления дешевого финансирования. Кроме того, мы планировали выпустить евробонды в начале 2014 года в Осло для финансирования проекта по разведке и бурению глубокозалегающих горизонтов. В этих условиях репутация – основной капитал, ведь европейцы никогда не будут работать с партнерами, которые «не чисты на руку». Поэтому в компании крайне щепетильное отношение к выплате налогов. У нас только завершилась трехлетняя аудиторская проверка, которую проводили компании «большой четверки». Тем не менее, налоговая инспекция регулярно устраивает проверки, «рисует» несуществующую недоплату. Мы в компании считаем, что эти проверки и давление ‒ отголоски предыдущей власти. Потому что мы просто не можем поверить, что после Майдана и заявлений о борьбе с коррупцией и старыми незаконными схемами нынешняя власть продолжает эту пагубную для государства политику.
А если говорить о налогах, то всего лишь за три с половиной года работы в государственный бюджет от деятельности ДСД поступило ни много ни мало ‒ 3,8 млрд грн, из которых 2 млрд грн ‒ только в прошлом году. Это составляет 49% от нашей выручки за этот период. Для сравнения ‒ средняя налоговая нагрузка предприятий составляет 3-10% от выручки. Куда же еще дальше увеличивать налоги? Государство может убить любой бизнес, только останется один вопрос: кому это выгодно?
