Дети-новороссы, старики-сталинисты, пенсионерки, вырывающие из рук гуманитарку и сыплющие матом вместо благодарности, жизнь в подвалах, пустынные улицы городов и обстрелы, ежедневно несущие смерть,– так живет зона АТО после подписания вторых Минских соглашений.
Егор, улыбчивый восьмилетний мальчишка из Марьинки (Донецкая область), сидит в подвале на железной, едва прикрытой каким-то покрывалом, кровати. Он прячется тут от обстрелов вместе с мамой, бабушкой, своим девятилетним другом Димой и его родными. «Когда летом бомбанули, то наши пластиковые окна чуть совсем не повылетали»,‒ рассказывает Егор. Его квартира находится в этом же доме, над подвалом, на первом этаже. Когда в городе тихо, он вместе с семьей сидит дома, а когда начинают стрелять ‒ спускается в убежище.
Война не раз загоняла марьинцев в подвалы, вот и теперь они вынуждены ютиться в подземелье, где взрослым иногда приходится ночевать, сидя на стульях,– ведь на этих десяти квадратных метрах, заставленных вещами и домашней утварью, с трудом могут разойтись два человека. На маленькой плитке кипит какое-то варево. Из мебели тут только старая тумба и кровати, дыры в потолке закрыты картонками, чтобы сквозняков было меньше. Но это не очень помогает ‒ в помещении довольно холодно.
Вокруг шумят растревоженные приездом волонтеров старушки. Они громко жалуются на обстрелы, на войну, на то, что мальчишек бросили их отцы, и женщинам, и без того не обласканным судьбой, теперь приходится совсем туго. Правда, в разговоре Егор вдруг говорит, что его отец был ранен, прооперирован, а теперь сидит без работы. Как это произошло ‒ не уточняет.
Бабушка Димы, Татьяна Филина, со слезами на глазах рассказывает, как внук ей недавно заявил: «Тебе сколько лет? 60? А мне только девять. Я жить хочу». Дима этого драматичного момента, кажется, уже не помнит. Он с удовольствием показывает построенный из конструктора Lego самолет. Бабушка опять комментирует: «Сказал, что сделал самолет для мамы, чтобы можно было улететь от войны».
В череде незамысловатых вопросов задаю этим маленьким жителям подземелья главный ‒ «Мальчишки, а в какой стране вы хотите жить?». Егор отвечает, не задумываясь: «В Новороссии». Дима только пожимает плечами: «А мне все равно». Пытаюсь уточнить у Егора: «А почему в Новороссии? Кто-то сказал, что там лучше?». Он смотрит из-под надвинутой на глаза шапки и продолжает улыбаться: «Не знаю. Но думаю, сейчас там даже хуже. Вот дед мой живет на Абакумова (микрорайон в Донецке.‒ А’), там у них сейчас ничего нету, а тут, это ж Украина, и пенсии есть, и все». Он замолкает, очевидно, не совсем понимая своего желания жить там, где нет работы, не платят зарплат и пенсий.
Этот вопрос ‒ «В какой стране вы хотите жить?» ‒ подобно расставляющему все точки над «і» «Чей Крым?» ‒ своего рода лакмусовая бумажка здесь, в прифронтовых городах и селах. Этот вопрос я задаю в каждой своей поездке в зону АТО. Взрослые, выдержав паузу, чаще стараются говорить что-то нейтральное, вроде: «Нам лишь бы не стреляли». Они уверены, что выбирают очень дипломатичный ответ. Но дети необучены такой житейской хитрости и, как правило, озвучивают то, что на самом деле длинными подвальными вечерами обсуждают взрослые.
Егор (слева) и Дима коротают время в подвале, в школу они не ходят, так как она уже больше месяца не работает. Школьную программу мальчишкам пока помогают осваивать их бабушки
«Подпольная» школа
Наши знакомые старушки, словно не замечая детского сепаратизма, продолжают отчитываться о своей не слишком насыщенной событиями жизни: показывают учебники и тетрадки, уверяют – по мере сил программу с внуками осваивают. Мальчишки должны были бы учиться в третьем классе. Но их школа, расположенная прямо за домом, сейчас стоит пустая: окна разбиты, во дворе – рытвины от снарядов. Перед Новым годом волонтеры из киевской группы «Крила щедрості та турботи» провели тут импровизированны
Перед подписанием очередного соглашения в Минске Марьинка, как и другие прифронтовые населенные пункты в зоне АТО, оказалась под массированным обстрелом. Еще в начале января была надежда на то, что город вернется к мирной жизни: здесь должны были запустить газопровод и возобновить подачу электроэнергии, и тогда дети вернулись бы в школы и детские сады. Сегодня на пустынных улицах Марьинки в это верится с трудом. Давно не слышал звонких голосов и детский сад, расположенный рядом со школой. Местные показывают нам вывороченный забор, поваленные хвойные деревья и воронку от снаряда. Фасад здания тоже разрушен – в стене зияет дыра, осколками побило шифер пристроенного рядом навеса, под крышей которого сиротливо висят на ниточках уцелевшие игрушки. Под ногами – груды кирпича. Все окна детского сада закрыты фанерными щитами и завешены одеяло.
Марьинцы возмущаются – они уверены, что снаряд, угодивший в садик, прилетел со стороны подконтрольной украинским войскам Красногоровки. Экспертов в военном деле среди нас нет, но, если верить законам физики, траектория полета снаряда и правда прослеживается с территории, где стоят наши военные. Пока мы общаемся с местными, вдалеке слышны приглушенные взрывы. Военные, сопровождающие нас, предполагают, что это ‒ в районе донецкого аэропорта.
«Вы слышите, что у нас творится? ‒ комментирует А' секретарь местного горсовета Андрей Гавриш, ничуть не смущаясь из-за присутствия украинских военных.‒ Ночью у нас обычно стабильно бывает обстрел, наверное, чтобы никто не видел. Часто ‒ не с донецкой стороны». Он говорит, что за все время военных действий в городе ни разу не было попадания прямой наводкой по блокпосту. «Стояли тут ДНР, ни один снаряд туда не попал, когда ВСУ обстреливали. Теперь стоят украинские военные, но все время бьет по гражданским. Самое страшное, когда начинают бить,– это когда летит "ответка"».
Андрей Гавриш показывает подвал, расположенный в том же доме, что и подземелье Димы и Егора. Это помещение ‒ намного больше каморки, в которой живут мальчишки, здесь чувствуется хозяйская рука: укреплены двери, есть комната для взрослых и для детей, буржуйка и электрический радиатор, а в кладовке стоят три емкости по 750 литров каждая. Воду, говорит Гавриш, он набирает в скважине и возит сюда на машине сам, поскольку водоснабжение полностью зависит от Донецка. Захотят ‒ дадут, не захотят – не дадут, поэтому лучше иметь свой запас. «Позавчера ночью был сильный обстрел,‒ вспоминает Андрей Гавриш.– Моего приятеля ранило, железную дверь пробил осколок и угодил ему в тазобедренную кость». Правда, скорая помощь приехала уже через 30 минут и отвезла его в Селидово, где раненого прооперировали. На уже типичный вопрос – «Почему бы не уехать из опасного места?» – он отвечает, что слишком много мародеров появилось в последнее время, нельзя оставлять квартиры без присмотра, иначе все вынесут. Он вспоминает, что когда до начала военных действий в городе были ДНРовцы, они поймали двух мародеров и без лишних слов расстреляли их прямо за блокпостом. «Целый месяц неповадно было,‒ с ностальгией вспоминает Гавриш.‒ Если бы сейчас так делали, тоже не было бы мародерства».
Среди местных жителей далеко не все довольны тем, как распределяется гуманитарная помощь. Одна из женщин, упрямо отказываясь взять продуктовый набор, тем не менее, начинает скандалить и предъявляет претензии: по ее мнению, активисты, с которыми держат связь волонтеры и у которых иногда оставляют гуманитарную помощь, раздают ее только своим. Волонтер Майя Михалюк из «Крыльев» в ответ на эти недовольства только вздыхает – проверить всех невозможно, именно поэтому они всегда стараются раздавать продукты на улицах, а не оставлять их у кого-то на складах и в гаражах. Но из-за обстрелов сделать это можно далеко не всегда.
На окраине Красногоровки немало разрушенных снарядами жилых зданий. Окна во многих теперь заколочены фанерными щитами
На окраине Красногоровки немало разрушенных снарядами жилых зданий. Окна во многих теперь заколочены фанерными щитами
На окраине Красногоровки немало разрушенных снарядами жилых зданий. Окна во многих теперь заколочены фанерными щитами
На окраине Красногоровки немало разрушенных снарядами жилых зданий. Окна во многих теперь заколочены фанерными щитами
В одной из многоэтажек Марьинки квартира оказалась полностью разрушена после очередного обстрела
В Марьинке сейчас можно встретить хорошо оборудованные убежища. Жители рады временному затишью, но в любой момент готовы к очередному обстрелу
Лошадиная доза
Впрочем, среди местных активистов есть и те, кто относятся к своим обязанностям более щепетильно. В этот же день «Крылья» приезжают в конно-спортивный клуб в соседней Красногоровке, превращенный в базу по раздаче детского питания и подгузников для самых маленьких жителей города. Здешним складом много месяцев заведовала местный волонтер Настя Богач, но две недели назад лошадей (а их тут было 16) вывезли в безопасное место – в Полтавскую область. Вместе со своими питомцами уехала и Настя. Ее мама Наталья пообещала продолжить дело дочери. Она показывает нам исписанную фамилиями общую тетрадь ‒ каждая мама с малолетним ребенком может прийти сюда за гуманитарной помощью. По подсчетам Натальи, сейчас в Красногоровке ‒ не менее 500 детей в возрасте от нескольких недель до 15 лет. Она все время смущается и почему-то повторяет: «Товарищи, я не умею говорить, может, кто другой перед вами выступит?». Но потом все же рассказывает. «Когда Настя уезжала, а у нее самой ребенку ‒ шесть месяцев, то очень переживала – а как же дети? Я ей сказала – лишь бы ты выехала, а я буду твое дело продолжать, я-то уже пожила,‒ говорит Наталья.‒ Нас очень тронуло, что многие люди, узнав о нашем трудном положении, готовы помогать – к нам приезжали из Жмеринки, Черновцов, Мариуполя, есть добрые сердца. И все наши ‒ очень благодарны, приходят и берут помощь со слезами на глазах».
Наталья говорит, что те, с кем ей приходится общаться, очень устали от войны и неопределенности
Наталья из Красногоровки ведет строгий учет гуманитарной помощи для маленьких детей, которую привозят волонтеры
Все пройдет
Мы оставляем в клубе детское питание и отправляемся на улицы Красногоровки раздавать продуктовые наборы. Останавливаемся, и тут же из дворов начинают выглядывать люди. Скопление машин в сопровождении военных тут означает одно – привезли гуманитарную помощь. Сарафанное радио работает мгновенно, и вот к нам уже подтягиваются даже с конца улицы, кто-то предусмотрительн
Но первая продолжает сокрушаться: в колхозе теперь все побито, в начале декабря после обстрела в доме выбило окна, связи нет, дети выехали, но ни с ними, ни с живущими в Горловке сватами поговорить невозможно. Пенсию начисляют, но банкоматы не работают, а выехать в соседнее Курахово, здешний центр цивилизации, возможности нет. Так и живет вместе с мужем-пенсионером. Она уже не ругается, говорит, что ее зовут Нина, и на вопрос, кто, по ее мнению, виноват в происходящем, вздыхает: «И Янукович виноват. Не жили мы, чтоб у нас золотые унитазы и батоны были, но получали пенсию, было все. А теперь ‒ ничего»,‒ жалуется Нина. Нам навстречу выходит ее муж. Он представляется Николаем и чему-то довольно улыбается.
Мы отходим от волонтеров метров на 50. Военные из группы гражданско-военн
«В каждой поездке возникают ситуации, когда задаешь себе вопрос ‒ "Есть ли надежда на то, что на востоке люди прозреют и поймут, кто им друг, а кто ‒ враг?". Они настолько отравлены пропагандой, что “выздоровление” иногда кажется невозможным,‒ комментирует историю с Ниной Майя Михалюк.‒ Но когда мы возвращаемся к тем же самым людям снова и снова, мы видим изменения в их отношении. Кажется, они начинают верить, что нам действительно небезразлична трудная ситуация, в которой они оказались. Наверное, было бы хорошо, если бы мы могли побольше времени уделить общению с людьми ‒ не спорить, не убеждать любить Украину, а послушать рассказы об их переживаниях, объяснить, почему мы приезжаем к ним. На следующей неделе мы планируем отправить нашу команду на несколько дней, чтобы пожить в лагере беженцев, поработать с детьми, пообщаться со взрослыми. Думаю, такое время будет не менее важным, чем доставка продуктов».
Ура-сепаратизм
Мы едем дальше. Военные показывают нам разрушенные на окраине города четырехэтажки. Солнечный морозный день и яркое голубое небо контрастируют с ослепшими домами, в которых на месте окон зияют черные выбоины. Еще одна особенность города – попадающиеся то тут, то там свалки мусора – вывозить его некому, да и не доходят у местных властей руки до этой проблемы, когда в любой момент может начаться обстрел. Пока мы фотографируем разрушенные фасады, мимо идет пара – пожилой мужчина и женщина ‒ очевидно, его дочь. Он останавливается и с интересом наблюдает за мной. Представляется Михаилом Коноваловым, а на вопрос, как ему живется во время перемирия, вдруг заявляет, что в городе процветает бандитизм. На просьбу уточнить, кто же является бандитом, отвечает: «Янукович – первый, Порошенко – второй. Они ‒ преступники! И еще длинная коса – Тимошенко». Спрашиваю, не считает ли он преступником Путина. «Путин – это руководитель государства! – с гордостью заявляет старик.‒ Россия всегда стояла и стоять будет! Я ‒ россиянин чистый, я с 1945 года тут нахожусь. Россия и Украина были единым государством – СССР!». Оказывается, еще одним авторитетным руководителем государства был Сталин. Михаил Коновалов по-военному отдает честь и подобострастно заявляет: «Я родился при Сталине, жил и воспитывался при Сталине. Были у него некоторые нарушения, но вел он правильную политику». Слов о том, что этот человек повинен в смерти миллионов людей, старик не слышит. Заявляет – будет когда-нибудь коммунизм по всему миру, а люди будут друг друга любить. И завершает нашу встречу надрывным пением: «Россия – родина моя!».
Этот застрявший в глубоком прошлом старик, как и мечтающий о Новороссии мальчуган Егор из Марьинки, как нельзя лучше описывают сюрреалистичную жизнь прифронтовых населенных пунктов зоны АТО. Их идеализированные миры разделяет временная пропасть, но они удивительным образом похожи ‒ сталинская эпоха, пропитанная доносами, кровью и потом «врагов народа» и «новороссийская» нищета, безработица, безденежье, расправы без суда и следствия, пытки в подвалах теперь уже «ДНР» и «ЛНР» и «очередная охота на ведьм», когда за одно лишь подозрение в сочувствии Украине можно лишиться жизни или остаться калекой ‒ опять же, по доносу родных, друзей или соседей.
И кажется, что многие взрослые и старики уже потеряны, но дети ‒ любопытствующие, рассуждающие, думающие и сопоставляющие реальности ‒ возможно, еще способны отыскать в этом потоке «ура-сепаратизма
