Министр иностранных дел Украины в 2007-2009 годах и руководитель "Центра исследования России" Владимир Огрызко считает, что сейчас мы видим агонию России. Об этом свидетельствует то, что у Путина сейчас есть лишь два метода влияния – ядерное запугивание Европы и псевдопатриотическая истерия дома.
В интервью "Апостроф TV" он рассказал, как видит будущее России, что означают дроны над Европой, и почему на самом деле идея о предоставлении Украине ракет Tomahawk не возникла ниоткуда.
– Скажите, можно ли говорить, что для европейского континента прямо сейчас уже началась мировая война, что это уже не гибридное давление? Дроны летают в Дании, Норвегии, Германии, страны НАТО пытаются выработать какие-то протоколы реакции на это все. Как эту ситуацию назвать?
– Я бы назвал ее началом агонии России. Я бы не использовал формулировки Третья мировая война, потому что именно эту формулу использует российская пропаганда с одной простой целью – насмерть перепугать наших европейских партнеров. Когда они слышат слово "война", то у них опускаются руки.
Пока не сложилось у них ощущение, что Россию можно бить и побеждать. И когда, условно говоря, российский посол во Франции, отвечая на вопросы французского журналиста, говорит, что сбивание российских самолетов в небе НАТО будет означать, что началась война, это действительно работает.
Поэтому в Москве просто решили пойти другим путём. Максимально повысить ставки, поднять градус до уровня психоза и таким образом испугать европейцев, чтобы они начали в одиночку – сегодня Польша, завтра Швеция, затем Дания – отходить от скоординированного курса. Потому что именно в этом состоит ключевая цель Москвы: разъединить Европейский Союз, разъединить НАТО, а затем с каждым конкретным участником о чем-то договариваться.
Вот вы, поляки, перестаньте быть хабом для Украины, а мы не будем вас кошмарить своими дронами и ракетами. Чем не плохая, так сказать, в понимании Дональда Трампа, сделка? Прекрасная сделка, давайте будем так.
А вы, румыны, что? Разве вам хочется, чтобы мы залетали на вашу территорию и вдруг ракета наша попадет по какому-нибудь нефтеперерабатывающему заводу. Нет, не хотите, вот давайте договариваться и так далее.
Поэтому идет элемент эскалации, но, я думаю, что он легко читается и я очень рад, что, скажем, тот же министр иностранных дел Польши Сикорский на заседании Совбеза четко и ясно сказал: "Если вы еще раз явитесь в нашем небе, вы будете сбиты, и мы вас предупредили". Вот теперь давайте ждать, будут ли эти слова только словами, или за ними последуют действия.
Конечно, мы должны говорить о другом, о том, что сбивать надо над территорией всей Украины или хотя бы над западной и центральной. Уже я видел некоторые карты, где рисуют безлетную зону, которая достигает Днепра. Это был бы подлинный ответ на психоз, который сейчас разворачивают в Кремле.
Поверьте, после этого ситуация кардинальным образом изменилась бы. Если бы Путин увидел, что все его пугалки не работают, а наоборот, его дроны и ракеты сбиваются и сбиваются эффективно, то это был бы лучший аргумент для того, чтобы он наконец понял, что надо прекращать огонь.
– Вы бы сделали определенный прогноз, какая из стран могла бы первой создать прецедент такого сбивания? Польша, Румыния, Дания, Швеция, Финляндия, которые тоже испытывают это влияние?
– Мне кажется, здесь не важно кто. Здесь нужно просто использовать момент.
Если, скажем, сейчас после предупреждения хоть один дрон залетит в Польшу, он должен быть немедленно сбит. При этом не украинскими силами противовоздушной обороны, а польскими. Чтобы показать что все, разговоры закончились.
Если это будет над небом Балтии – нидерландские перехватчики должны сделать это безотносительно того, защищают ли они воздушное пространство Эстонии, Литвы или Латвии. Но это просто силы НАТО, вполне адекватно реагирующие на угрозу.
Хуже всего – это когда начинаются разговоры: "А эти дроны не имели цели нанести какой-то вред гражданам стран НАТО и так далее". Вот конец. Если такие вещи будут продолжаться, Путин следующим разом туда запустит ракеты.
– Вы упомянули карту Украины, где почти по Днепру обозначена зона, которая может или могла бы оказаться под воздушной защитой НАТО. Почему сейчас об этом говорят снова, есть ли шанс на реализацию подобного хоть в какой-то форме или сейчас этот шанс выше?
– Безусловно, потому что Россия до последних недель не атаковала страны НАТО. И страны НАТО, будем откровенны, во многих случаях воспринимали наши предупреждения как несколько преувеличенные. Конечно, Украина ведет войну с Россией, конечно, она хочет большей поддержки, конечно, она будет немножко передавать кутьи меда в оценке угроз со стороны России. Теперь на Западе поняли, что мы говорили им правду, горькую, неприятную, но правду. Вот они убедились, что мы не преувеличивали, что наши предупреждения были обоснованы.
Поэтому сейчас и потому принимать решение нужно быстро. Если снова созывать консультации, говорить о четвертой статье Вашингтонского договора и так далее, в Москве это будут воспринимать как слабость, как то, что нужно идти дальше. Я повторю еще раз, если сейчас не будет жесткой реакции, полетят ракеты.
– Прямо сейчас в Копенгагене проходит европейский саммит. С его приближением появилась формулировка репарационного кредита. Скажите, есть ли шанс на реализацию?
– Шанс есть всегда, но мы должны понимать, что имеем дело с большим количеством независимых государств, имеющих свои позиции, свои мнения, свои видения того, что хорошее, что плохое. Знаете, это та же тема, это тема о страхе Европы пересечь какую-то ими же созданную красную линию.
Логика какая? Вот у нас есть россйские деньги. Их вполне хватило бы для того, чтобы помочь Украине, чтобы она скорее побеждала. Но если мы их конфискуем, то это создаст прецедент, а у нас кроме российских есть куча денег, скажем так, из стран не очень демократического профиля. И они уже работают на европейскую экономику не один год и не один десяток лет. Что произойдет, если владельцы этих денег скажут: "Да, ну если конфисковали российские, могут конфисковать и наши. Так мы лучше отсюда эти деньги заберем".
А это сразу серьезный экономический удар, потому что речь идет не о сотнях тысяч евро, а о миллиардах. И на аргумент, слушайте, вы же, условные Объединенные Арабские Эмираты, не ведете захватническую войну против своих соседей, не совершаете международных преступлений, так чего вам волноваться? Но, знаете, лучше дуть на холодную воду, чем рисковать тем, что может что-то произойти. Это ключевая тема.
Я думаю, что механизм, который сейчас Урсула фон дер Ляен предлагает, вполне логичен и юридически приемлем.
– Там же есть хитрость, что это не конфискация, а использование. То есть эти деньги будут возвращены из будущих репарационных выплат. Таким образом, в России деньги останутся, но она как агрессор все равно должна заплатить.
– Правильно, это довольно элегантный способ обойти все юридические позиции тех, кто боится, но боятся даже и такого варианта. Вот в чем проблема. Слава Богу, что сейчас таких перепуганных стран осталось совсем немного, но по состоянию на сегодняшний день они еще есть.
Удастся ли их убедить именно сегодня? У меня есть определенные сомнения, но мне кажется, что дискуссия движется в правильном направлении, потому что в начале этой дискуссии вообще большинство европейских стран, говорили, что нет, мы этого не можем сделать. Но юристы находят правильные подходы, и я очень на это надеюсь, потому что бить Россию российскими деньгами – это высший пилотаж европейской дипломатии.
– Урсула фон дер Ляен об этой теме говорит уверенно. Кая Каллас ее поддерживает, повторяет аргументы, говорит, что юридически это достаточно крепко выглядит. А кто преграда? Это Словакия, Венгрия или другие?
– К сожалению, это, как ни странно, Франция, Нидерланды и еще две страны. Конечно, с ними ведется работа. Мы – по линии двусторонних отношений и в рамках Европейского Союза с этими партнерами работают. Юридические позиции, их иногда пересмотреть очень сложно. Это целая революция в мозгах тех или иных юридических школ и конструкций. И это дается не всегда просто.
- Со стороны Европы звучат прямые сигналы, как "Стена дронов", получение Украиной еще части кредита за счет российских активов, среди которых 2 млрд - это напрямую на производство дронов. Это политическая демонстрация со стороны Евросоюза, или один из аспектов пересмотра политики, того, что они испытывают угрозу и таким образом вступают в бой. Как это следует оценивать?
– Это логическое продолжение всего того, о чем мы говорим уже месяцами. Зеленский регулярно повторяет один и тот же тезис, что мы могли бы работать дронами гораздо эффективнее, но у нас не хватает финансов для их производства.
Два миллиарда на дроны – это, мне кажется, достаточно приличная и серьезная сумма. Возможно, это будет одним из тех факторов, которые ускорят изменение ситуации на поле боя.
Давайте вспомним, чем работает господин Мадяр и его коллеги. Если бы у господина Мадяра и его коллег, во всех средствах и силах сил обороны были соответствующие инструменты, то? я думаю, что уровень уничтожения российской нефтегазовой промышленности сегодня был бы не 35%, а возможно, 55%, а может и еще больше.
А что это значит для возможности России вести войну? Это значит, что она, как они говорят, скукоживается, уменьшается, при этом уменьшается достаточно серьезными темпами. Вот что означает использование только дронов как элемента прекращения войны.
А если к этому еще и прибавятся другие средства поражения, – здесь я прозрачно намекаю на то, что нам обещает Дональд Трамп, – то я думаю, что эти факторы могут стать действительно критически важными для изменения ситуации на поле боя.
– За время полномасштабного вторжения мы очень сильно изменились как общество. Мы определили более четко свои ценности, поняли лучше себя, дооформились как нация. Что происходит с Европой в этом контексте? Не уходит с головы опрос в Германии, немцы не были бы готовы в случае нападения защищать страну, они бы уехали. Вот сейчас Европа в этом плане находит сопротивление в себе?
– Это очень сложный вопрос, потому что, во-первых, зависит от страны. Если брать общий тренд, то, я думаю, что Европа на самом деле ментально не готова к тому, что мы уже сделали по меньшей мере, последние три с половиной года, а на самом деле с 2014 года.
Европа все эти послевоенные десятилетия жила в комфорте и понятие войны имело для многих поколений европейцев чисто теоретический характер. Ну, 80 лет – это два, два с половиной поколения, не понимающих, что такое война, как это, стрелять, куда стрелять.
Давайте не забывать об общеевропейском тренде: толерантности, правах человека, очень уважительном отношении ко всем идеям и концепциям и так далее. Это создает климат, когда у каждого своя правда и каждый имеет право на эту правду. Следовательно, возможно нельзя как-то откровенно и грубо эту правду игнорировать, а тем более за нее еще и наказывать.
Вы привели пример Германии, а я недавно видел информацию о том, что очень многие поляки покинули бы свою страну и поехали покупать себе недвижимость в солнечную Испанию. Это очень тревожные сигналы, потому что это означает, что дух сопротивления российской агрессии, по меньшей мере, пока не виден.
Скажу вам откровенно, я не знаю, в случае ли полномасштабной атаки российской армии против какой-либо страны, скажем, той же самой Польши, бы была ли она в состоянии нанести решительный ответный удар.
Возможно, подтянулись бы потом другие войска НАТО и так далее, но был бы это прямой и мощный ответный удар – вопрос. Поэтому, скажу вам откровенно, в этом контексте я больше пессимист, чем оптимист, хотя сама жизнь заставит сейчас европейцев меняться.
Да, определенная часть скажет: "Я не буду брать в руки оружие, это не отвечает моим принципам". Но все же есть надежда, что последние события перевернут европейское сознание в сторону того, что нужно готовиться к возможной войне против России, иначе Европа не удержится.
– В начале года звучали вещи от европейских чиновников о том, что нужно развивать свою вооруженную промышленность, на это нужно время. Для нас это был вывод, что пока Украина воюет, у них есть это время. Сейчас Европа больше заинтересована в заморозке или войне до победы, то есть в помощи для победы?
– Это тоже вопрос в известной степени ключевой, потому что здесь опять-таки нужно исходить из этих настроений.
Если любой ценой прекратить боевые действия, то пусть уж там как-нибудь будет, тем более это не у нас, это где-то в далекой Украине, так случилось, украинцам не повезло, они имеют дикую страну-соседа, но это все равно нас прямо не касается. Мы поможем потом с восстановлением, мы потребуем от России репарации, но это уже будет в будущем и главное – будет тихо. Но такая логика, по моему мнению, ошибочна. Почему?
Потому что она не устраняет главного – глобальной угрозы, исходящей от России. И сейчас в Европе прекрасно понимают, что эта угроза для них более чем реальна.
Мы сейчас говорим о дронах, но мы так же должны понимать, что кибервойска России, кстати, не бумажный тигр, к сожалению. И они могут делать свою злую работу и могут очень серьезно дестабилизировать ту самую нормальную форму существования, к которой привыкли в Европе.
Если можно за небольшие деньги дестабилизировать воздушное движение по всей Европе, или останавливать железную дорогу, почему нельзя вывести из строя какие-либо энергетические мощности и оставить Париж без света? То есть это, к сожалению, пока воспринимается довольно условно.
Мне бы очень хотелось, чтобы все-таки европейцы поняли, что нужно не только ставить вопрос о восстановлении Украины, территориальной целостности, выходе на международно признанные границы, но и о том, что эта недоимперия, которая называется Российской Федерацией, не должна существовать. Потому что именно при таком условии наконец-то все североатлантическое пространство станет безопасным.
Да, это работа. Да, это большие задачи, которые нужно будет совместно решать, но это гарантия того, что больше центрального элемента оси зла не будет.
– Несколько особенная в Европе страна – это Великобритания. У нас сейчас есть беспрецедентный момент во взаимоотношениях. Если бы речь шла о недавно пришедшем принце Гарри, можно было бы думать, что это своеобразная случайность, но когда приезжает еще и принцесса Анна, это точно невозможно игнорировать. Это точно знак, что не только Украине нужно это внимание, но и им, Британии, королевской семье, британской короне. Почему?
– Потому что, я думаю, в Британии, как ни странно, больше всего знают цену России и понимают, что это чисто из исторических соображений. Я думаю, что для них понимание, что отсутствие угрозы должно быть глобальным, понятнее, чем для многих европейских партнеров.
Вы начали с принца и принцессы, а я бы вспомнил бы короля и беспрецедентный случай, когда король, обычно не имеющий права говорить на политические темы, не просто о них говорил, но и говорил с очень серьезным акцентом в сторону поддержки Украины.
Мне почему-то кажется, что этот последний визит Трампа в Великобританию, разговоры с королевской семьей, с премьер-министром, так же добавили очень серьезные аргументы Трампу, почему нужно менять свою позицию по отношению к Украине.
Именно поэтому, видимо, когда смотришь на реакцию в Московии, наибольшее количество информационных помоев, они выливают именно на британцев.
Это тоже признак того, что в Московии понимают, что на самом деле Британия является лидером в борьбе с этим российским терроризмом, авторитаризмом, а на самом деле – фашизмом.
– В чем лидерство заключается сейчас?
– А лидерство состоит в том, что у Трампа и Стармера, если брать поглобальнее – между Британией и США традиционно есть особые отношения. Мы понимаем почему, мы понимаем эту связь. И мне кажется, что именно эта связка Лондон-Вашингтон является самой страшной угрозой России, потому что они знают, что если эти две страны объединятся в борьбе со злом, то это зло будет наказано.
Европа в силу многих исторических моментов боялась и по сей день продолжает бояться России. В Париже помнят русскую армию, ее помнят в Берлине, помнят ее в восточноевропейских столицах. В Лондоне этого не было. Лондон никогда не переживал русскую оккупацию.
– Эксминистр обороны Бен Уоллес на Варшавском форуме безопасности говорил о том, что стоит сделать Крымский полуостров не жизнеспособным для России. Это нужно демонстрировать Путину, нужно бить в болезненную точку, нужно разрушить Крымский мост. Передача дальнобойного оружия позволила бы достичь этих целей, и это сейчас необходимо. На ваш взгляд, он говорит это как частное лицо или как человек, выражающий британскую политику? Если да, то что Великобритания была бы готова делать для достижения этого результата?
– В шутку говорят, что бывших министров не бывает, и это действительно так, они принадлежат априори к той прослойке любого общества, которое формирует линию поведения.
Или прямо или косвенно, но так или иначе это те люди, которые, в большинстве, остаются в этом политикуме и к мнению которых безусловно прислушиваются. В этом контексте, я думаю, что бывший министр обороны Британии просто выражает то, что давно уже кружится у изголовья многих и политиков, и военных.
Я не открою большую тайну, если скажу, что тема разоружения Крыма уже давно на столе в некоторых штабах наших западных партнеров. Вопрос только в том, что для этих действий нужна политическая воля. А этой политической воли очень часто пока не хватало.
Я по собственному дипломатическому опыту скажу, что я объездил Крым от А до Я, когда занимался Черноморским флотом Российской Федерации. Скажу вам откровенно, что для того, чтобы сейчас исключить Крым из игры, нужно уничтожить 50-60 имеющихся там объектов. Что такое уничтожение этого количества объектов? С точки зрения военных, расчет приблизительно пять-шесть способов поражения на один объект. Умножьте эти две цифры и вы получите "огромное" количество в 250-300 средств поражения.
Скажите, пожалуйста, нет ли в Европе такого количества ракет тех же Storm Shadow или других, которые обещают, но никак не могут нам поставить? Нет ли, кстати, и у нас в достаточном количестве того, что можно было бы применить? Да, конечно, что есть. Вопрос лишь в том, как скоро будет принято политическое решение. Его пока почему-то нет. Вопрос, мне кажется, именно в этом.
– Storm Shadow до Крымского полуострова долететь могут. Британия нам могла бы помочь, но она до сих пор этого не делала без согласия Соединенных Штатов. Здесь вдруг сами американцы, в том числе и Трамп, и Вэнс, упоминает об идее Tomahawk. Почему, зачем и что может сделать эта идея? Некоторые аналитики говорят, что не обязательно эти ракеты запускать, но разговор о них тоже меняет политику. Правда ли?
– Здесь я бы еще вернулся не только в Storm Shadow, но и в Taurus. Вы помните, эта тема была чрезвычайно горяча еще несколько месяцев назад, а потом мягко сошла на псы, хотя это вовсе не означает, что она закрылась. Просто есть разные способы решения этого вопроса. И мне бы очень хотелось, чтобы вскоре мы имели не только британские, французские, но и немецкие средства и имели бы возможность их реально применять.
В этом контексте то, что появилась тема о Tomahawk, не просто упала с неба. Она является логическим продолжением изменения позиции Европы и Америки в отношении Путина.
В этом контексте я, как и упомянутые вами аналитики, соглашаюсь, что даже тема обсуждения возможности применения таких средств поражения должна иметь для кремлевских преступников эффект холодного душа.
Ну, потому что, если Taurus теоретически долетает до Москвы, то Tomahawk не теоретически долетает до Новосибирска.
Это объективные данные, которые не нужно доказывать и которые для Москвы могут означать лишь одно, что если вы будете дальше, идти своим путем эскалации и продолжения войны, то в конце концов нельзя исключать, что объекты на территории европейской части России, которая пока существует, будут просто уничтожены.
Если наши герои, не имея этих средств, истребили 35% российской нефтегазовой промышленности, то давайте представим, что произойдет, когда у них будут все эти вещи в руках. Я думаю, пройдет два-три месяца и 35% поступлений в российский бюджет просто исчезнет, как утренний туман. А что потом делать и чем затыкать эту дыру? А затыкать ее нечем. Следовательно, нечем продолжать войну.
Так что тенденция, которая сейчас вырисовывается, мне кажется, чрезвычайно позитивна, потому что похоже на то, что состоится объединение и Европы, и Америки, само собой, и Украины в понимании того, что нужно сделать, чтобы у Путина действительно не осталось инструментов для того, чтобы продолжать войну.
И Tomahawk в этом плане могут даже и не полететь. Они просто могут играть роль этого "пугала", который сработает.
– Трамп все же использовал Tomahawk и в первой своей каденции, и во второй. И сейчас они летели в направлении Ирана. А что слышат в Кремле? Сейчас в связи с Tomahawk было несколько достаточно резких выпадов. Такова неофициальная риторика, когда россияне, типа Медведева, пишут себе в соцсетях, а Трамп – себе в соцсетях. Вот они жестко говорят одни о других. Это о чем говорит?
- Я бы обратился не к тому, что писал полубезумный Медведев, а на то, что сказал буквально на днях Путин, поздравляя своих рабов с очередной годовщиной "присоединения" востока Украины и как он говорит "Новороссии".
Главная тема, по моему мнению, заключалась в том, что надо поднимать градус истерии псевдопатриотизма, когда он призвал, едва ли не в стиле Левитана о том, что "Родина в опасности", надо объединяться вокруг вождя, нужно побеждать и так далее.
Мне кажется, что это признак того, что наступает период агонии. Ибо других аргументов, кроме ядерного устрашения и этой истерии, фактически в руках у Путина не осталось.
На поле боя – продвижения минимальны, потери огромны. Украина методично и очень эффективно истребляет энергосистему России. На подходе новые санкции. Украина получает все больше и больше помощи по тем же дронам и другим видам вооружения. Российская экономика, я ее называю полудохлой, захлебывается.
Что здесь у Путина остается? Или подать то, что сейчас есть как победа, сказать, что мы, видите ли, даже НАТО заставили отступить и оно согласилось на какие-то компромиссы. Это будет написано и придумано пропагандистами мгновенно. И мы все же "освободили Новороссию", хотя не все четыре области, но некоторые из этих областей. И это уже великая победа. И здесь можно останавливаться.
Правда, после этого возникнет вопрос, что делать с миллионами головорезов, которые научились убивать. Один из нынешних идеологов Кремля, полусумасшедший Сергей Караганов, предложил отправить их всех в Сибирь, чтобы там они, мол, поднимали новую целину. Это так, вероятно, для смеха, потому что я не думаю, что люди, которые вернутся с этой кровавой войны, захотят ехать туда, где жить практически невозможно.
Так что у Путина сложный момент: прекращать войну получать внутренние проблемы, не прекращать войну идти к катастрофе. Вот собственно то, до чего довел великий стратег свою "псевдовеликую страну".
– Возможно, Россия будет способна жить внутри этой катастрофы. Да, сейчас вот цифры катастрофические – 38% мощностей НПЗ выбиты на текущий момент. Они ремонтируются, но это сложно делать из-за санкций. Поступления упали на 17% из-за невозможности внешней энергетической торговли. 8% ВВП – это расходы на войну и это военный комплекс внутри России. Но ведь угасание, умирание может оказаться очень долгим.
– Я добавлю еще одну цифру. Я вчера увидел в одном их экономическом исследовании. Так вот, даже официальная российская статистика говорит о том, что 25% субъектов экономической деятельности сегодня находятся на грани банкротства, а на следующий год планируется 33,5%. Что это значит, когда третья часть твоей экономики – банкрот? Не знаю, можно ли в таких обстоятельствах вести войну и думать, что это может быть бесконечно. При условии санкций, при условии того, что после 35% уничтожения НПЗ будет 40, а затем 45, а затем 50 и так далее.
Мне кажется, что в какой-то момент, когда все эти тенденции сойдутся в одну точку, просто произойдет то, что происходило во времена Советского Союза и что я переживал и видел своими глазами. Когда вдруг вся система рушится даже без того, что кто-то объективно хочет ее остановить. Просто останавливается процесс. И когда он останавливается, у власти нет инструментов, каким образом можно этот процесс восстановить, перезапустить и так далее. И тогда рушатся политические институты.
И давайте не забывать, Россия – это страна, где очень много разных по своему экономическому, национальному, социальному и другому развитию регионов. Да, фактически Россия – это колония, где метрополией выступает Москва и частично Санкт-Петербург, а все остальные регионы являются колониями этой митрополии.
Но когда эта страна работала в какой-нибудь более или менее адекватной форме с Западом, то Москва могла чувствовать себя неплохо. Собственно, через нее все шло на тот же Запад. Теперь на Западе стена. Москва не может и не знает, каким образом работать с Западом, она разворачивается к востоку.
Здесь возникает очень интересный вопрос. Скажем, Сибирь или Дальний Восток [ближе] к центру тяжести, который называется Китай. Во Владивостоке гораздо больше потенций и возможностей, чем к происходящему в Москве, которая находится за 10 или 11 часовых поясов. Почему то, что производится, скажем, в Сибири и кормящее, кстати, Москву, должно идти сначала в Москву, а потом экспортироваться куда-то? А что мы, сибиряки, не можем это делать напрямую, у нас ведь вроде бы все возможности есть.
Понимаете, в какой-то момент это приведет к тому, что начнется экономическая авторитарность регионов, которые даже возможно не будут чисто национальными, а просто территориальными. И возникнет какая-нибудь себе такая "Дальневосточная Республика" или "Сибирская Республика".
