Командир роты 204-го батальона воинской части №А7373 Игорь ЧЕРНЕНКО с позывным "Черный" стал в ряды ВСУ сразу после начала полномасштабного вторжения. Военный профессионально оценил ситуацию и начал действовать быстро, ведь у него уже был опыт АТО. 27 февраля Игорь собрал первые средства на два тепловизора для своей роты, а уже в марте вместе с боевыми побратимами создал благотворительный фонд для помощи военным. По его словам, потребностей у подразделения много, а фонд помогает решать их максимально оперативно. Более того, как показал опыт АТО, бойцы будут нуждаться в волонтерской помощи не только во время, но и после войны. Ведь одна из главных задач, которая предстанет перед Украиной после победы – реабилитация военнослужащих и возвращение их к полноценной мирной жизни. Как фонд планирует приобщиться к решению этого вопроса, Игорь рассказал в эксклюзивном интервью "Апострофу".
– С началом войны в Украине создают все больше и больше благотворительных фондов. Но все привыкли, что их учредителями выступают либо представители бизнеса, либо гражданские волонтеры. Ваш фонд создали военные ВСУ, которые сейчас принимают непосредственное участие в боях за наше государство. Кто стал инициатором создания фонда и как вам удается находить время для организации его работы?
– Идея создания благотворительного фонда принадлежит бойцам нашей роты. С начала войны все, в чем нуждалось наше подразделение, нужно было искать, где-то встречать, доставлять, дооборудовать или ремонтировать, вести учет потребностей и расходов. Это трудная работа, которая занимает много времени и человеческого ресурса. Поэтому нам нужна была организация, которая взяла бы на себя отслеживание и контроль наших потребностей и затрат. Тем более, что разворачивание боевых действий происходило настолько быстро, что государство не успевало все поставлять. Поэтому уже с первых дней мы поняли, что без посторонней помощи не обойтись. Существующие потребности нужно было закрывать максимально оперативно.
Да, в первые дни вторжения за благотворительные средства мы купили несколько тепловизоров, потому что очень быстро начались бои в Мощуне. Кроме того, бойцы нашей роты были вынуждены присоединяться к группам быстрого реагирования. Ведь полиция к тому времени на вызовы ночью уже не выезжала. А нужно было отбивать атаки ДРГ, задерживать мародеров и возвращать имущество владельцам, патрулировать улицы и по несколько раз за ночь выезжать на вызовы гражданских по поводу подозрительных лиц, знаков от наводчиков и т.д.
При этом наши ребята отправлялись на патрулирование вслепую. У них не было не только тепловизоров, но даже приборов ночного видения. И это все нужно было где-то доставать, и быстро. Мы не могли ждать.
Я написал просьбу в чат нашего дома в Киеве, главой ОСМД которого я являюсь. И сразу, в тот же день, 27 февраля жильцы собрали и передали нам 76 тыс. грн, за которые мы приобрели два тепловизора. Потом я обратился за помощью к жителям уже четырех домов. Так нашей роте удалось собрать на автомобиль.
Но в один момент я исчерпал весь запас родственников и знакомых, которые были у меня в телефонной книге. А потребностей становилось все больше и больше: нужно было закупить бронежилеты, каски, другую амуницию. Тем более появились благотворители, которые хотели передавать средства в помощь ВСУ по безналичному расчету. Заниматься этими вопросами у меня, как у командира, просто не было времени. К счастью, у меня в роте подобрались ребята – кто адвокат, кто бухгалтер. И мы решили учредить фонд. Ибо другого выхода не было.
Игорь Черненко (Черный)
– Ваш фонд назывался "Защита и поддержка". Почему было принято решение переименовать его в "Благотворительный фонд Игоря Черненко"?
– В первые дни войны у нас просто не было времени на выбор названия. Поэтому мы открыли реестр, увидели три наиболее подходящих названия и проголосовали за одно из них. Позже практика показала, что людям легче доверять тому, кого они лично знают. Поэтому мы с собратьями решили олицетворить название фонда с командиром.
– Много ли в Украине благотворительных фондов, которые создали сами военные?
– Конечно, есть такие фонды. Более того, скажу, что каждый уважающий себя командир должен обеспечить базу для своих ребят военных. Я помню, как это было в 2014–2015 годах. Ни тогда, ни сейчас мы не смогли бы добиться таких успехов без волонтеров.
Благотворительный фонд расширил наши возможности. Как я уже говорил, в первые дни войны с россией мы пытались полагаться только на свои знакомства и хорошие отношения с людьми. Но этот ресурс быстро закончился, а нужно было множество всего. В феврале-марте люди приходили в ВСУ в пальто и весенних туфлях. Кацапы уже в городах и селах, а у нас тысячи добровольцев, у которых разваливается обувь.
У меня же, как у командира, творился дурдом. Каждый день нужно было оформлять уголовные производства – то мародеров задержали, то ДРГ. Затем фронт. Поэтому материально-техническим обеспечением стали заниматься ребята, помогавшие создать благотворительный фонд.
Так, с мира по нитке и собирали средства на обмундирование. После этого последовали сборы на автомобили, горючее, ремонт техники. Про машины это отдельная тема, потому что их постоянно нужно докупать. Например, когда наша рота вернулась из Бахмута, многие машины просто вышли из строя.
Сейчас наступают холода и моим ребятам нужно термобелье. Как и форма, она – расходный материал, поэтому через месяц просто приходит в негодность.
– Я правильно понял, с созданием фонда стало больше возможностей привлекать помощь?
– Конечно, мы начали собирать средства более мощно. Даже делились с ребятами из других подразделений, помогали гражданским. В частности, закупили необходимые вещи людям из освобожденной от российских захватчиков Буче.
– Вашему фонду помогают из-за границы?
– Да, и из Европы, и из Японии, и из Канады. Также помогают друзья, которые в настоящее время проживают за границей.
– Не наблюдаете ли вы тенденцию к уменьшению количества благотворительных взносов? Не затухает ли интерес к войне у гражданских и бизнеса?
– Нет, люди все еще стремятся помочь ВСУ и гражданским, пострадавшим от боевых действий. Более того, лично наш фонд - относительно новый. Можно сказать, что мы только в самом начале нашей деятельности. Поэтому количество благотворительных взносов в фонд только растет.
– Материально-техническая помощь ВСУ – не единственное направление деятельности вашего фонда. Вы еще пытаетесь оказывать бойцам помощь в реабилитации. Почему именно это направление вы решили развивать?
– Как и в случае создания фонда, все началось с людей, которые есть в нашем окружении. Где-то на вторую – третью неделю с начала войны я увидел, что у нас в роте есть специалист по спинам, костоправ. Он начал буквально восстанавливать ребят. Вы же понимаете, носить на себе каску, броник, оружие... Позвоночники буквально в трусы высыпались, особенно после боевых задач. Поэтому наш специалист их, по мере своих возможностей, чинил.
Кроме того, моя жена – психолог. Неделю побегав по укрытиям, она сказала, что хочет быть полезной стране и помогать знаниями и умениями. В частности, предложила психологическую поддержку и помощь бойцам и записалась в ряды ВСУ. Сначала отношение к ней было осторожным или скептическим, но впоследствии ребята стали выстраиваться в очереди. Шли просто поговорить, выпить чаю вместе, поинтересоваться, что там происходит. Все же пришли в ВСУ в феврале на патриотическом подъеме. А когда начались первые потери в батальоне, люди начали ломаться. Бойцы были шокированы тем, что они переживали. Особенно те, кто попадал на передовую. Психика простых, не подготовленных людей из гражданской жизни, не готова была это выдержать. Такая поддержка была очень ценна. Бойцам хотелось поделиться своими эмоциями, получить ответы на какие-либо личные вопросы. Как поддержать и успокоить семью? Как справиться с тревогой? У многих ребят на тот момент семьи эвакуировались в более безопасные места.
Я видел это, вспоминал себя, как было тяжело переживать некоторые моменты в 14-15 годах. Начал делиться с побратимами своим опытом участия в АТО. Тогда не было такого профессионального подхода к проблеме. Участники боевых действий не шли к психологам, потому что просто не знали, что это работает. Кризис доверия к этим специалистам в украинском обществе был очень велик. Низкий уровень культуры психологической помощи, плюс, наследие Советского Союза, когда все, что имеет корень слова "псих", вызывает ужас и ассоциации с психушками, приводили к тому, что бывшие военные не спешили идти за помощью. А это привело к тому, что после АТО из жизни ушло больше ребят из нашего батальона, чем "на передке".
Мне повезло с женой. Именно благодаря ей я понял, что психология работает. Убедился, что если "починить" голову, оказать поддержку не только воину, но и всей его семье, то проблем в обществе после окончания войны будет гораздо меньше. А если потом еще помочь бывшему бойцу с поиском работы, поддержать в бизнесе, то в Украине результаты такой реабилитации будут намного лучше, чем в США после войны во Вьетнаме.
Вы продолжите развивать реабилитационное направление и после окончания войны?
– Да. Это станет одним из основных направлений нашей деятельности.
Война рано или поздно закончится нашей победой, но пострадавших будет все больше и больше. Все пережитое бойцами на войне будет "стрелять". У кого-то оно может "стрельнуть" через год, у кого-то через пять.
Многие ребята будут чувствовать себя брошенными. Государство не сможет дать им всего, в чем они нуждаются. Другие будут чувствовать, что им "все должны". Но люди не будут говорить о своих чувствах, а будут проживать все в себе. В душе будет расти черный шар, который, при отсутствии должной помощи, в любой момент может взорваться. После этого кто-то из бывших военных может начать пьянствовать или подсядет на наркоту, а кто - то может уйти из жизни.
Кроме того, не стоит забывать и о гражданском населении – родственниках и близких военнослужащих. И им во многих случаях тоже потребуется помощь.
– Как вы планируете оказывать помощь по реабилитации в будущем. Будете помогать бойцам средствами, налаживать сотрудничество с реабилитационными учреждениями, создадите свой реабилитационный центр?
– В идеале, естественно, создать реабилитационный центр. Но реабилитация нужна моим побратимам и их семьям уже сегодня. Поэтому мы отрабатываем механизм по информированию людей о всех возможностях реабилитации, которые есть в стране. Ведь многие бойцы даже не знают, куда обращаться за помощью. В Украине мало информации о том, где, например, предоставляют услуги по физической, социальной реабилитации, протезированию.
Также мы планируем поднять вопрос о доступности услуг в уже имеющихся реабилитационных центрах. Ибо их услуги, такие как диагностика, МРТ и другие – очень дорогие. Поэтому задача благотворительных фондов – помочь бойцам получить эти услуги либо бесплатно, либо за небольшую цену.
Важно также обезопасить ребят и их семьи от чрезмерной бюрократии, которая может травмировать психику. Мы хотим создать механизм, при котором человек позвонит в фонд, расскажет о своих потребностях, а фонд будет заниматься решением его вопросов от "а" до "я".
– Вы считаете, реально собрать средства именно на реабилитацию военных, а не на покрытие текущих военных нужд?
– Да. Я считаю это вполне реальным. Ведь все должны понять, что волонтерство с завершением войны не должно закончиться, потребуется еще много помощи. Людей с искалеченными судьбами вернется с войны много, и помощь потребуется как никогда.
***
Кстати, как свидетельствуют результаты первого исследования психологического состояния населения, которые представило МОЗ, более 41% опрошенных граждан Украины имеют родственников или близких, которые находились или находятся в зоне боевых действий, в том числе 16% потеряли кого-либо из близких.
В министерстве прогнозируют, что после войны в психологической помощи будут нуждаться 15,7 млн украинцев, из которых 3,5 млн будут иметь определенное расстройство психического здоровья, а 800,7 тыс. - психическое расстройство умеренной или тяжелой степени.
