Волонтерская группа «Крила щедрості і турботи» помогает особо нуждающимся в прифронтовых населенных пунктах. Ее координатор МАЙЯ МИХАЛЮК рассказала, что живущие там люди обижены на Украину и продолжают жить мифами российской пропаганды. В прифронтовой полосе не транслируются отечественные телеканалы, нет украинской прессы. Даже в подвалах под обстрелами жители продолжают смотреть российское телевидение. О том, что нужно для того, чтобы изменить мнение этих людей, МАЙЯ МИХАЛЮК рассказала корреспонденту A' ИРИНЕ ЛОПАТИНОЙ.
‒ Почему ваша группа решила помогать именно людям из прифронтовых населенных пунктов?
‒ Сначала я сотрудничала с фондом «Підтримай армію України» и ездила к военным. Поскольку я фотографирую, то я снимала и помогала, как могла. Во время одной из поездок в район Волновахи мы поделились продуктами из своего «тормозка» с детьми на улице. Меня поразило, с какой жадностью ребенок это все ел. Военные нам подтвердили, что голод есть в буферной зоне, особенно в поселках, подчиненных неподконтрольным украинской власти городам. Люди там остались без пенсий и зарплат. Прежде всего, страдают старики и дети. После возвращения из той поездки я решила, что необходимо помогать гражданскому населению. Для нашей первой поездки в начале декабря мы собрали около 400 продуктовых наборов. Тогда мы приехали на главную площадь в Марьинку, открыли машину и через час уже все раздали. Но самый трудный момент был, когда подтянулись к машине старики, мамы с детьми, а у нас уже ничего не было. После чего мы решили, что будем помогать тем, кто находится на грани выживания. Военные нашли для нас списки ветеранов, а также людей старше 70 лет, и дальше мы работали по конкретным адресам. Мы увидели брошенных стариков, у которых есть дети в Донецке, Киеве, но которые не могут никак им помочь. Не скажу, что там все голодали, но мы видели истощенных от голода людей. Мы организовывали и поездки к детям, например, в период новогодних праздников мы устраивали утренники для детей.
‒ С начала военного конфликта было несколько волн переселенцев из Донбасса, кто-то после относительного затишья возвращался в свои родные места. Стали ли более лояльными к Украине те, кто вернулся домой на Донбасс после временного пребывания в других украинских регионах?
‒ К сожалению, те, кто сначала выехали, а потом вернулись, стали более обиженными ‒ как на государство, так и на своих родственников. В некоторых случаях у тех, кто не выезжал, отношение к Украине даже лучше, чем у тех, кто вернулся. Дальше Донецкой области народ уже и не хочет уезжать. Например, из Марьинки и Красногоровки в январе из-за эскалации конфликта люди выезжали в Курахово, находящееся в часе езды от родных мест. Из Дебальцево люди эвакуировались в Святогорск и Краматорск. Исходя из личного опыта, а также из опыта своих знакомых, они уже не стремятся разъезжаться по стране и твердят, что их нигде не ждут. Люди не стремятся переезжать, а просто очень ждут мира или хотя бы затишья. Взрослые с детьми живут под обстрелами в подвалах, но по их убеждениям, это хотя бы их собственный подвал.
‒ Живущие там люди неоднозначно относятся к Украине. Что можно сделать для того, чтобы каким-то образом изменить их мнение?
‒ Информационная война ‒ очень большая составляющая во всей этой проблеме. Удивительно ‒ вроде бы все разбомбили, но в той же Марьинке есть электричество в подвалах. Жители все стащили из квартир в подземелье и смотрят там телевизор. Мы были в Опытном, в городе-призраке, там сверху все обстреляно, а в подвалах оставшиеся жители смотрят российское телевидение! Поэтому было бы неплохо отключить там российское телевидение, потому что это искажает понимание происходящего у людей. Если это невозможно полностью, то, по крайней мере, там должна присутствовать украинская пресса, телевидение. Люди вообще ничего не слышат от Украины, они не слышат интерпретации происходящего, а подпитываются постоянно от российской пропаганды. При общении это четко видно ‒ они говорят шаблонами из СМИ, при любом повороте событий Украина все равно во всем виновата. Вот эта иррациональность как раз и объясняется тем, что люди смотрят и читают российскую пропаганду. В одну из поездок журналисты передали нам стопки украинских журналов, их у нас расхватывали еще быстрее, чем еду. Люди подсознательно хотят, чтобы Украина им доказала, что все не так, как им кажется. Хотя бы с этим государство могло бы помочь ‒ дайте волонтерам что-то, что мы можем раздавать в тех прифронтовых селениях.
В подвалах почти полностью разрушенного после обстрелов Опытного (Донецкая область) люди продолжают поддаваться пропаганде российских телеканалов
‒ Люди верят вашим рассказам об Украине, интересуется делами в стране?
‒ Меня не часто спрашивали, как у нас дела. Глубоких разговоров не получается из-за нехватки времени. В основном, люди спрашивают о том, когда закончится война, они ждут, чтобы им сказали, что скоро. Мне кажется, что у них впечатление, что у нас все замечательно, а от них мы слышим постоянно, что о них все забыли и забросили. В вопросе восстановления единства страны это очень важный фактор ‒ живущие там должны понимать, что о них помнят. Во время наших первых поездок в Пески и Опытное люди относились к нам очень настороженно, хватали продукты и убегали. В следующий раз нас принимали, как родных ‒ обнимали, удивлялись, что мы прорвались к ним. Когда возвращаешься к ним, их отношение к тебе меняется. Это очень действенный шаг, когда люди видят, что они не безразличны Украине и украинцам. Когда мы рассказывали, что мы из Киева, то старушки очень удивлялись нашему приезду, потому что считали, что там живут одни фашисты. Тем не менее, в Опытном после раздачи гуманитарной помощи мы попали под минометный обстрел, и военные сказали, что, скорее всего, кто-то из местных был корректировщиком огня.
‒ Надеются ли жители буферной зоны на помощь со стороны России и ждут ли они ее до сих пор?
‒ На территориях, подконтрольных Украине, вроде бы не звучало подобных высказываний. Как результат российской пропаганды мы больше слышим критику украинской армии. Может быть, люди, понимая, с кем они общаются, стараются молчать на те темы, которые могут раздражать. Когда начинаешь о чем-то таком их спрашивать, они отвечают, что им все равно, лишь бы установился мир. Но о чем думают на самом деле ‒ трудно сказать. Помню, общаемся с одной из старушек в подвале о том, как тяжело ей жить, как тяжело в холоде и голоде детям и женщинам, мужья их бросили. Но потом начинаем говорить с детьми, а один из мальчиков рассказывает, что его отец раненый где-то лежит. Поскольку старушка об этом не сказала, то мы можем предположить, что, видимо, папа воюет не на украинской стороне. Или когда журналисты спрашивали двух мальчиков, в какой стране они хотят жить. Тот, который постарше, дипломатично ответил, что ему все равно, а младший сказал, что в Новороссии. Понятно, что это не его осознанный выбор ‒ он слышит, о чем говорят взрослые. Таким образом мы понимаем, что люди в разговоре с нами лукавят.
‒ Если у взрослых до такой степени «промыты» мозги российской пропагандой, то как она влияет на детей?
‒ Дети так или иначе оказываются под влиянием родителей и впитывают их взгляды. С одной стороны, я бы не надеялась, что мы сможем вылечить детей от пропаганды без родителей. Но с другой стороны, я вижу, что взрослые, например, на военных смотрят с опаской или с ненавистью, а дети с радостью выбегают и машут им рукой. Где-то что-то меняется. На новогодних праздниках у нас был странный опыт. Тогда детей невозможно было рассмешить, они очень по-взрослому на все смотрели, без детской наивности и бесшабашности. Но все равно они любят подарки и, получив их, начинали улыбаться. Наши волонтеры стали свидетелями разговора мамы с ребенком, которые уходили с праздника. Малыш с радостью открывал подарок, на что мама с сигаретой в зубах предупреждала: «Смотри, чтобы там тебе гранату не подложили». Родители даже положительную тягу детей к тем же военным могут успешно подрывать. Поэтому здесь нужно комплексно общаться как с детьми, так и с их родителями.
‒ Мы постоянно говорили о людях с прифронтовой зоны и их настроенности на контакт. Насколько люди, живущие в мирных регионах, готовы к контакту и диалогу с людьми оттуда?
‒ Не знаю, насколько мой круг показателен ‒ это ведь те люди, которые сами подписались на нашу группу в Фейсбуке, им не все равно, они верят в то, что добром можно победить российскую пропаганду. Но даже в нашей группе идут дебаты, нужно ли вообще помогать, если да ‒ то кому именно. Есть много людей в обществе, которые не считают необходимым помогать живущим в тех районах. Те, кто ездит с нами в АТО, сталкивались с тем, что люди берут продукты и тут же нас обкладывают трехэтажным матом или корректируют минометный обстрел по нашей группе. После возвращения с таких поездок у меня самой всегда внутри идет борьба, задаешься вопросом, зачем это все нужно. Но время проходит, ты переосмысливаешь этот опыт и понимаешь, что, они, как говорится, не ведают что творят, они ‒ жертвы пропаганды. Хотя по-человечески всегда больно и обидно, что относятся таким образом. Самой большой для нас наградой было бы, если бы люди изменили свое отношение к Украине.
Оставшиеся под обстрелами старики до конца не понимают что именно происходит
‒ Мы постоянно говорим о живущих там людях как о тех, у кого мозг «промыт» российской пропагандой. Там вообще остались люди с проукраинскими взглядами?
‒ С явными проукраинскими взглядами я никого там не встречала. Например, я знаю в Киеве многих переселенцев с проукраинскими взглядами, уехавших оттуда с первой волной, потому что с такими взглядами оставаться им просто было опасно. Но наша аудитория ‒ в основном, старики. У них много непонимания ‒ почему, что именно происходит и как такое вообще может быть, что Россия на нас нападает. Если говорить о семьях, которые скрываются в подвалах, я бы сказала, что люди не очень благосклонны к Украине.
‒ Вы много говорили о работе волонтеров в буферной зоне. А что со стороны государства необходимо предпринимать сейчас в первую очередь?
‒ С точки зрения выздоровления от российской пропаганды, очень важно, чтобы люди видели заботу о них со стороны государства. Но пока этого нет ‒ кроме военных, иногда подкармливающих местных жителей, помощи от представителей государства там практически нет. Лагеря беженцев также во многом держатся на волонтерах. Не хотелось бы, чтобы мы волонтерством или помощью государства поддерживали у живущих там социалистические настроения, что, мол, все нам должны, все обязаны о нас заботиться. Подобный совковый менталитет присутствует на Донбассе. И в какой-то мере невольно волонтеры способствуют его укреплению. Но с другой стороны, люди самостоятельно не могут справиться с этой ситуацией. Нужно комплексно что-то делать, чтобы помогать воспринять украинский взгляд на происходящее, потому что местные жители по-прежнему не понимают кто враг, а кто ‒ друг. Они уже определились, им все равно, кто победит, лишь бы настал мир, и чтобы платили пенсии. Но именно такую позицию и нужно ломать ‒ ведь и раньше им было все равно, именно потому враг смог войти. Также необходимо разобраться с властями на местах. Это все-таки подконтрольная нам территория, а люди жалуются на то, что там воцарилось безвластие, даже лица чиновников не поменялись. Во многих прифронтовых городах местные власти самоустранились от работы либо сбежали. В той же Марьинке восстановлением газотранспортной системы и электричества занимались военные. Они же восстанавливали инфраструктуру. Украина должна назначить туда людей, которые действительно будут работать над восстановлением региона и проблемами людей.
