Ольга Кобылинская, координатор благотворительного фонда "Вернись живым", работает в нем практически со дня основания. Год назад она услышала, как Виталий Дейнега, основатель организации, собирает в соцсети Facebook деньги на бронежилеты, на которых затем писали "Вернись живым". "Такая искренность меня проняла", — рассказывает Ольга. Она связалась с волонтерами и предложила свою помощь в сборе средств. Так началась их совместная деятельность. До этого были работа в газете "День" и должность пиар-директора на одном из телеканалов. Ребенок и сегодня редко ее видит, но представить себе, что завтра придется заниматься чем-то еще, Ольга уже не может.
— За время работы в "Вернись живым" вы собрали больше 50 млн грн. На что тратили деньги раньше, что приходится покупать сейчас?
— Когда мы купили первые бронежилеты и увидели, что ребята в них все равно погибли, то поняли, что это не панацея. Тогда мы решили заняться оптикой, тепловизорами, тем, что позволяет не допустить использования бронежилетов. Надеялись, что этим начнет заниматься государство, но у них до сих пор в плане закупок тепловизоров нет. Мы, как один из крупнейших волонтерских фондов, обязаны заниматься и тем, чем, может, не совсем хочется: покупать форму, берцы. Даже с учетом работы Волонтерского десанта в Минобороны государство не может обеспечить даже четвертую волну мобилизации. У нас также есть очень хороший медицинский проект: мы занимаемся оборудованием реанимобилей, прифронтовых больниц, закупаем противоожоговые повязки. Одна из важнейших потребностей фронта — ремонт техники, на ходу ее в зоне АТО очень мало.
Волонтеры занимаются практически всеми родами войск: кроме тепловизоров, прицелов и бронежилетов, закупают GPS-навигаторы для авиации и радары для кораблей. К примеру, фонд передал французский радар Furuno на сторожевой корабль "Донбасс", это судно пограничной службы, единственное такого рода в Азовском море, и у него не было локационной станции. Теперь планируют купить станцию для cудна "Горловка", которое в скором времени должно покинуть воды Украины для выполнения специальных задач. Цена такой станции — порядка 7 тыс. евро.
— Один из последних постов на вашей странице в соцсети Facebook — это анонс закупки метеостанций и измерителей высоты облачности для 18-й бригады армейской авиации в Полтаве. Под этим постом есть немало тех, кто возмущается, почему такие вопросы не может решить государство. Как вы расставляете приоритеты — где включаться и помогать, а где — нет?
— У нас долгое время работала горячая линия, куда мог позвонить и боец, и командир бригады, мы принимали все заявки подряд. Сейчас мы от нее отказались, хотя она позволяла понять ситуацию на фронте. У нас есть контакты в Минобороны и Генштабе, мы можем проверить, что есть на складе, и нужно просто командира, извините, пнуть, чтобы он написал заявку, помочь ему оформить бумаги. К примеру, мы знаем, что Минобороны закупило радиостанции Motorola в достаточном количестве, а нам продолжают поступать заявки, потому что военным легче иной раз позвонить волонтерам, чем бороться с тыловыми полковниками.
— То есть бывает такое, что у тылового полковника нельзя выцарапать, допустим, метеостанцию, и приходится ее покупать?
— Если она есть в наличии, то мы делаем все, чтобы выцарапать. Но вот по 18-й бригаде — нет ни измерителя высоты облачности, ни метеостанции. В плане закупок этого тоже нет, поэтому надо помочь, поскольку задачи у бригады будут важные — эвакуация раненых, поддержка десанта. У нас постоянно происходят дискуссии со спонсорами и читателями на тему закупок, иногда нам подсказывают, как лучше поступить.
Ольга рассказывает историю, когда однажды в Генштабе их попросили купить знамя для 140-го центра сил специальных операций, одного из лучших подразделений ВСУ, у которого не было знамени, а 6 декабря президент должен был его вручать. Кобылинская признается, что ее такая просьба очень возмутила — неужели государство не может решить этот вопрос, цена которого — 20 тыс. грн? Но волонтеры все же решили помочь и обратились с целевой просьбой к своим спонсорам, чтобы не брать деньги из общего фонда. Такой человек появился, знамя заказали и доставили на вручение вовремя. "Мы не жалеем, что помогли купить знамя, потому что ребята получали его со слезами на глазах", — говорит волонтер. Ольга Кобылинская считает, что открытость бухгалтерии фонда — это большой плюс организации, но, в то же время, это означает, что всегда найдется кто-то недовольный тем, как тратятся спонсорские деньги.
— А сколько стоит содержание вашего офиса?
— 11 тыс. грн — аренда помещения (на ул. Жилянской), парковочное место. Платит за это Сергей Савченко, владелец фабрики Blest. Он также платит несколько зарплат: в штате работает 16 человек, из них на зарплате — 6 человек, на которых ежемесячно уходит 35 тыс. грн. У нас есть сотрудники, которые также являются и нашими спонсорами.
Постоянных крупных спонсоров у фонда — порядка 30 человек, самый большой взнос, который получал "Вернись живым", — это 50 тыс. долларов, на карточку приходили разные суммы, даже по 1 грн.
— Не было историй, когда спонсоры не соглашались с вашими покупками и уходили?
— Я не знаю о таких случаях, если у кого-то из спонсоров есть вопросы, он всегда может позвонить, обсудить. Мы можем убедить его в том, нужна ли какая-то покупка или нет. У нас есть подразделения, которым мы принципиально не помогаем. Например, "Айдар". Мы ведем черный список подразделений, которые употребляют алкоголь.
— А есть такие, которые не употребляют?
— Мне кажется, в той или иной степени все "принимают"... Есть те, где ситуация катастрофическая. К примеру, 128-я бригада. Я была на позапрошлой неделе у них на полигоне в Башкировке. Это кошмар, что там делается, нас чуть не сбил ЗИЛ, потому что за рулем были пьяные. Конечно, они герои, выходили из Дебальцево, но, честно говоря, там (в Дебальцево) было то же самое. Я еще тогда им отказывала в помощи, потому что они мне звонили пьяные, невменяемые...
— Много таких подразделений?
— В черном списке много, но это относительно, ведь бойцы меняются. Но мы точно уже отказали 128-й бригаде и 34-му кировоградскому батальону. Они ушли на доукомплектацию, ротацию, не знаю, что будет после возвращения.
— А кто, по-вашему, в первую очередь способен решить проблему пьянства?
— Это вопрос командира. Я видела в одном из подразделений в Счастье клетку для тех, кто себе позволяет лишнее. Это, с одной стороны, не очень соотносится с правами человека. Но там я не видела ни одного пьяного или с перегаром. Многое там, на передовой, зависит от авторитета командира, от его примера.
— По-вашему, люди не устали помогать волонтерам деньгами?
— Устали очень. Экономическая ситуация не способствует волонтерству. Но мы пока на том же уровне, что и несколько месяцев назад. Я знаю, что в других волонтерских организациях все значительно хуже.
— Что сейчас тяжелее всего делать?
— У нас много проблем с помощью населению — мы видим непонимание спонсоров.
— Ваши спонсоры "заточены" только под военных?
— Да. Когда мы как-то начали собирать деньги на автобус для беженцев в Дебальцево, очень не хватало транспорта, у нас был ресурс, написали об этом, от нашей странички отписались около 30% подписчиков, и очень упали поступления.
— Значит, случаи, когда спонсоры уходили, были?
— Да. Не знаю, много ли там было тех, кто помогал нам деньгами. Но как минимум это те, кто нас читал постоянно.
— Но 30% — это в любом случае много... Так вам удалось собрать деньги на автобус?
— Да, автобус до сих пор работает, мы его передали Алексею Федченко из Центра взаимопомощи "Спасем Украину", он до сих пор вывозит людей, они ездят за ленточку и классно работают, у них налажена вся цепочка: сбор, поставка гуманитарки, вывоз людей сюда, на базы, где можно пожить первое время. Но мужчин сейчас невозможно вывезти, потому что их не впускает СБУ — это касается тех, кому от 18 до 60 лет. И это тоже проблема, ведь это разрыв семьи.
Ольга Кобылинская объясняет это тем, что, кроме экономической составляющей, есть общая усталость в обществе, иной раз — нежелание называть те или иные волонтерские группы в прямом эфире, поскольку это расценивается как реклама. С другой стороны, волонтеры стали слишком неудобны.
— А кому они вдруг стали неудобны?
— И Минобороны, и волонтерам, которые срослись с системой. Я ценю то, что делает Волонтерский десант, и я не пошла в Минобороны, потому что не чувствую в себе силы менять систему. Вообще я думаю, если ты заходишь в гнилую систему, то ты только можешь инфицироваться трупными палочками. Государственный аппарат полностью прогнил. Я делю волонтеров на три категории: абсолютные анархисты, не воспринимающие государство, те, кто стали чиновниками, и мы, конструктивисты, которые сотрудничают там, где можно повлиять на ситуацию, но дистанцируемся максимально.
С одной стороны, это хорошо, что все такие разные, считает Кобылинская, с другой, если вдруг начнется эскалация, то опять кто-то будет хаотично вывозить людей, которые, пересидев некоторое время, будут возвращаться домой, пусть под обстрелы, но в свои стены, поскольку государство на мирной территории не может создать для них приемлемые условия. "К тому же, отношение к востоку в украинском обществе нездоровое, — считает волонтер. — Было сделано все, чтобы мы начали ненавидеть друг друга. Так и случилось — мы ненавидим".
— Это отношение не меняется? Ведь уже прошел год.
— Мне кажется, становится только хуже. К примеру, я ехала в Авдеевку, написала, что там семьи нуждаются, предложила приносить вещи к нам и пообещала завезти. Мы с трудом полбуса набрали. А когда перед 9 мая мы предложили поздравить в Авдеевке 22 ветеранов, а в Марьинке — 5, только ученики одной школы принесли подарки. Больше — никто. Тогда зачем нам эти земли, зачем мы за них воюем, если нам не нужны эти люди?
— А как можно изменить это отношение? Это, наверное, самый главный вопрос.
— Да. Думаю, мы закончим эту войну, когда ответим себе на этот вопрос честно. Надо нам или нет? Мы сами не можем определиться. В Авдеевке я видела, как девушке из подразделения СИМИК (гражданско-военное сотрудничество) говорили: "Вы приехали нас убивать!" Она просто записывала проблемы людей, возвращалась через пару дней, стараясь их решить. Со старшим поколением очень тяжело, но я видела, с каким восхищением дети смотрят на военных. Наверное, можно через них повлиять и на семью. Эвакуировать детей, отрывать от семей — не выход. Это должно быть общение, примеры, создание украинской атмосферы, украинских смыслов. 70% населения Донбасса никогда не выезжало за пределы своего региона. Должны быть какие-то культурные обменные программы. Это серьезная государственная политика. Кроме волонтеров, этим никто не занимается, а они, по сути, закрывают дыры. Туда генераторы отвезут, туда — одежду. Мне кажется, волонтерская среда могла бы потянуть и этот пласт. Нам нужны программы с выездом за пределы Донбасса, максимум общения.
— То есть сделать украинское модным?
— Да. Пусть это пока будет не на украинском языке, если это вызывает у них отторжение, да хоть на английском, но то, что мы там должны присутствовать ежечасно — это факт. Пока нас там нет вообще, к сожалению. Все мечты оградиться стеной — это утопия. Тут война не только за то, чтобы дойти до конституционных границ, сколько за то, чтобы эти границы дальше не сдвигались (на запад).
— Вы сами сказали, что 30% ваших подписчиков ушли, как только вы обнародовали желание помочь гражданскому населению на востоке. Это каждый третий, они не согласны. Значит, они за то, чтобы построить стену и отгородиться?
— Если еще несколько месяцев назад я считала, что нам нужно бороться за Донбасс, то теперь думаю, что им эта борьба не нужна. Это мы себе хотим доказать, что мы способны на что-то. Этот конфликт уже создан для того, чтобы мы его не решили. До границ мы не дойдем, территориальную целостность не восстановим. Думаю, план-минимум (Владимир) Путин выполнил для себя. Создал все условия, чтобы нам было сложно дышать.
— Что тогда делать?
— Понемногу делать свою работу, не потерять прифронтовые регионы. Скоро будет год после освобождения Славянска и Лисичанска. В первом случае есть какая-то работа, а вот в Лисичанске есть две женщины-волонтера, которые пытаются что-то делать, а их все время оплевывают. Они работали с военными, потом начали помогать гражданским. Одна женщина, Светлана, как-то сказала мне фразу, которая меня поразила: "Мы должны встать на колени перед всей Украиной. Это мы виноваты в том, что произошло".
Ольга рассказывает, как Светлана ждала освобождения Лисичанска, наварила ведро гречки (больше в доме ничего не было), чтобы встретить украинских солдат. И когда украинские войска отступили, она пошла с этим ведром в место их расположения, практически интуитивно нашла их, побитых, раненых, ободранных. Они ели эту гречку так, что она сидела и плакала. Наверное, ради таких Светлан и стоит бороться, считает Кобылинская. А фонд "Вернись живым", по ее словам, помогает Вооруженным силам, потому что без полноценной армии государство не может быть полноценным. "Один из самых больших комплиментов, который я услышала в своей жизни, когда один из командиров сказал мне: "Вы сделали из нас воинов". Мне больше не надо. Мы же не просто привозим помощь, мы требуем ее использовать, мы требуем воевать", — говорит она.
— Лично вы поднимаете проблемные вопросы передовой? Вы же видите, что где-то окопы копают вручную, хотя должна работать техника, что нет оборудования, вооружения. Я нередко слышу от чиновников из Минобороны, что гражданские лица вообще не должны вмешиваться в вопросы ротации, демобилизации, копания окопов и так далее. А что вы делаете, чтобы вас услышали, если узнаете о какой-то проблеме на фронте?
— Когда я была в Дзержинске, была очень удивлена, когда увидела, что на передке стоят мотопехотные батальоны, они ходят в разведку, а за их спиной разведбат роет окоп. Меня это потрясло. Есть же на складе Минобороны габионы по типу натовских, такие мешки с сеткой, туда трамбуется песок. Я спрашиваю — почему они лежат? Мне отвечают, что они не держат мину больше 82 мм. Ну, ладно, но сколько у нас осколочных ранений? Осколки-то они держат! Мне приходится искать в Генштабе, кто отвечает за габионы, сконтактировать с комбатом, которому такие габионы нужны, показать ему "рыбу" заявки, как это пишется, есть суперсекретная система, по которой эта информация передается. И эта информация почему-то не доходит до Киева, и мне приходится начинать все заново. Мне говорят, что этими вопросами занимаются главы обладминистраций, то есть Кихтенко (глава Донецкой областной военно-гражданской администрации Александр Кихтенко.— "Апостроф"). Потому что строители боятся ехать на передок, в том числе и военные инженеры, которые отвечают за возведение сооружений. Я не знаю, как с этим бороться. Это замкнутый круг, система, которая самовозобновляется. Туда попадает человек, который бьет себя в грудь и говорит — я сейчас все поменяю. Но он оказывается в болоте, оно его затягивает, и из кабинета уже говорит как чиновник.
Волонтер считает, что нынешняя власть действует гораздо хитрее предыдущей, порционно впуская лидеров общественного мнения, на которых можно повлиять, или дает полномочия, которые ни на кого не влияют. И выходит, что волонтеры сотрудничают с госорганами, а толку от этого очень мало: "И можно тогда развести руками: Нет формы? Ну, так вот такие ваши волонтеры, вот столько они стоят".
— Мне рассказывали истории, когда президент принимал технику, потом ее торжественно передавали на передовую, а она оказывалась покрашена не только снаружи, но и изнутри, и даже панель приборов, датчики были закрашены и пришлось их отскабливать. Что это, по-вашему? Президент не замечает этих потемкинских деревень?
— Мы как-то для 93-й бригады на Николаевском бронетанковом заводе ремонтировали БТР, он был практически готов после капремонта. Мне звонят с завода и говорят, что приехал генерал из Генштаба, они ищут в срочном порядке 25 рабочих БТР, потому что приезжает президент, ему надо парад устроить. И нас попросили — спрячьте, потому что после парада непонятно, кому президент пообещает технику, которую увидит. И мы маскировали БТР, отогнали в какой-то гараж, чтобы он не попался на глаза президенту, нам надо было технику отдать на передок. Еще одна история была в 14-й бригаде, когда вместе с советниками были пафосно переданы танки, вроде как новые и отремонтированные, а командир отказался их принимать, потому что там не было половины положенной комплектации, и был большой скандал.
Ольга Кобылинская говорит, что, несмотря на показуху, коррупцию и прочие проблемы в стране, украинская армия теперь дорогого стоит, и сейчас в принципе не могут повториться такие истории, как когда-то с 51-й бригадой под Волновахой, которая не окопалась на позициях, стояла с зачехленными танками, и ее просто расстреляли. Но теперь появились командиры, которые прошли не один тяжелый бой, у них — огромный опыт. "Я вижу их настроения, они не сдадут позиции, будут зубами держаться", — уверена волонтер.
— Дорогой ценой опыт достается, на крови. Не должны воины появляться после котлов.
— Это цена, которую приходится платить армии, которой не было, мы же позволяли ее уничтожать столько лет. Потерь все же с каждым разом все меньше. Конечно, если пойдет российская авиация, то выстоять будет практически невозможно. В Луганске и Горловке есть съемка авиаразведки — когда на крышах техники нарисованы круги. Может, это блеф. Единственная надежда тогда — только на страны НАТО. Если продолжится наземная война, то координация горизонтальная между подразделениями, опыт и оснащенность сыграют нам на руку.
— Нет ли у фонда проекта по реабилитации ребят, которые возвращаются из зоны АТО с посттравматическим синдромом?
— Это огромная социальная проблема, думаю, она будет серьезнее, чем афганская, ведь в этой войне пострадавших гораздо больше. У нас есть волонтер, который когда-то читал тренинги по антистрессу, и мы над этим думаем. Это проблема не на полгода и не на год. Тут нужна государственная программа, только за год мы получим 100 тыс. бойцов, а сколько их будет в будущем... Жены военных говорят, что тяжело удержать семью. Тут следует и общество научить правильно относиться к таким бойцам, понимать, как себя с ними вести. Это вызовы, которые ждут нас впереди, так же, как и выстраивание отношений с Донбассом, уничтожение гнилой системы и создание новой. Так что основные испытания у нас впереди, проблема в том, что наше общество к этим испытаниям подходит очень уставшим. И нам придется найти в себе новый ресурс, чтобы справиться с тем, что нам предстоит пережить.
