У нас офигенный язык, мощная история, но по радио звучит российская попса

В прошлом году лидер фолк-рок-группы "Мандри" СЕРГЕЙ ФОМЕНКО, больше известный публике под своим сценическим псевдонимом Фома, получил в Италии премию международной благотворительной ассоциации им. Антуанетты Лабизи, которая вручается за участие в борьбе за гражданские права и работу в благотворительных и культурных проектах. ФОМА большую часть времени отдает сегодня волонтерской и культуртрегерской деятельности. Почти без иронии цитирует Некрасова — "Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан". Впрочем, кроме этого классического изречения, да слова "поребрик", которое артист произносит с убийственным ехидством, в его речи не встретишь ни единой фразы на русском языке. В интервью "Апострофу" ФОМА рассказал, какими методами нужно бороться с экспансией северного соседа.

— Ты принципиально говоришь по-украински. Но когда мы познакомились, страшно даже произнести, сколько лет назад, кажется, в быту ты общался в основном по-русски…

— Так и было. Но уже 20 лет я — украиноязычный человек. И почему должно быть иначе? Мы имеем офигенный язык, мощную культурную историю — и песенную, и поэтическую. Какой смысл это игнорировать? Нас же не удивляет, что в Польше все говорят на родном языке.

— Ну, Польша, наверное, не самый корректный пример. Это мононациональная страна. Такого конгломерата этносов — русские, крымские татары, венгры, болгары, не говоря уже про исторические факторы нашего развития — там все-таки нет.

— Но я знаю в Киеве даже этнических румын, общающихся по-украински. Во всем мире это естественная практика — если человек хочет жить и нормально работать в какой-то стране, он осваивает ее язык.

— Бесспорно, это так. Плохо, однако, что у нас языковой вопрос много лет служит не объединению общества, а стравливанию людей. Согласись, что никого не смущало, когда на Майдане люди спокойно общались друг с другом по-русски, а в зоне АТО, как говорят очевидцы, русский вообще доминирует среди наших бойцов.

— Надо понимать, что мы имеем постколониальную историю. И все годы нашей независимости Украина была зоной особого внимания и влияния наших северных соседей. И эту ситуацию, очевидно, необходимо ломать. Уверен, что как только мы изменим эту парадигму, начнем процветать. Такое положение дел — норма для всех успешных, демократических государств. Ведь там везде существуют национальные диаспоры, есть свои средства массовой информации, этнические фестивали. При этом их никто не заставляет говорить на языке титульной нации. Просто без этого им невозможно полноценно и комфортно интегрироваться в общественную жизнь. Я сейчас довольно дотошно изучаю этот опыт в связи с подготовкой закона про квоты для украинской музыки.

— На самом деле, об этом я и хотел поговорить прежде всего. Закон этот, насколько я знаю, подан по инициативе министра культуры Вячеслава Кириленко, но пока не рассматривался...

— Нет, над ним еще работать и работать.

— Но ты давно принадлежишь к рьяным пропагандистам идеи квотирования.

— Да, но предложенный сейчас вариант этого закона выглядит очень смешно, все это смахивает на популизм. Сама идея — правильная, но подана абсолютно безграмотно. В этом проекте нет ни слова о том, как он будет внедряться, как будут получаться лицензии, при каких условиях они будут отзываться, каким будет наказание за их нарушение или неисполнение.

— Декларация о намерениях…

— Притом очень лаконичная. Это фактически одна страница текста. Я хорошо знаком с аналогичным польским законом, в котором, кстати, все очень здорово сбалансировано. В нем — 63 страницы, где все тщательно расписано, включая статьи о нишевых радиостанциях и радиостанциях для национальных меньшинств. Основное его положение — требование 33% продукта на польском языке для радиостанций, которые крутят именно песни, а не классическую музыку, лаундж или джаз. Разумеется, эта норма не относится к передачам, новостям и рекламе — они, безусловно, звучат на польском языке. Это правило действует 19 часов в сутки — с 5 утра до полуночи, то есть на протяжении всего дня. В среднем, выходит 60% эфирного времени. Остальные 40% могут быть заполнены песнями на любых иных языках. Но вот что любопытно.

В этом году на Рождество по приглашению Андрея Дещицы (чрезвычайный и полномочный посол Украины в Польше, — "Апостроф") я был в Польше и принимал участие в концерте польских исполнителей на Коляду. Это были преимущественно молодые артисты. На автограф-сессии к ним стояли очереди. Во время afterparty я пообщался с одной певицей, которая пожаловалась, что продюсеры требуют от нее исполнять поп, хотя она хотела бы заниматься альтернативной музыкой. Мне, честно говоря, эти ее сетования показались кокетством. Но, зайдя позже на YouTube, я обнаружил, что некоторые ее песни собрали там до 46 миллионов просмотров. Минимальная же цифра была 10 млн. И у других музыкантов, выступавших в тот вечер, оказалась примерно такая же картина. То есть на относительно небольшом польском рынке они достигли таких фантастических показателей. Ведь ясно, что артистов, поющих на родном языке, слушают, в первую очередь, дома. Наверняка этой популярности способствует и польский радиоэфир.

— Нет сомнений, что введение квот будет стимулировать развитие украинской музыки. Но на данный момент хватит ли ее для наполнения эфира?

— Контента много. Просто (и это без преувеличения) несколько поколений наших музыкантов фактически отторгнуты от национального эфира. И это отличные артисты. Могу сослаться и на собственный опыт. Где бы не выступали "Мандри", мы везде имеем большой успех и полные залы. Каждый год я собираю аншлаг во Львове, на концерте в Оперном театре. Но присутствие моей музыки в медиа-пространстве, на радиостанциях ничтожно. Какие-то тысячные процента. Я не претендую на огромные лавры, но как национальный исполнитель я абсолютно дискриминирован. Имею популярность у публики, но не доступ в эфир.

— И конкуренции, очевидно, не боишься.

— Напротив, пусть будет конкурентная среда. Тогда у людей появится выбор — что слушать и любить. Есть в этом и еще один плюс. Сегодня самые успешные страны в мире — это те, которые создают собственный контент и популяризируют его. Если страна живет только на импорте, она становится лузером. У нас, повторю, много замечательных артистов. Давай вспомним хотя бы "ДахаБраху". Они поют по-украински на самых престижных площадках и фестивалях мира. Это уже экспорт! Но для радиостанций в Украине даже эта группа — неформат. Там по-прежнему крутят российскую попсу. 20 лет продолжается эта экспансия. На мой взгляд, все эти радиостанции и медиа-холдинги содержались или контролировались российским капиталом. Это была, на самом деле, политика. И в результате она привела к войне. Так что закон о квотах, полагаю, — это не борьба музыкантов за рынок, за признание приоритета национального культурного продукта, а вопрос нашей безопасности и обороны. Защищая эфирное пространство, мы защищаем свое государство.

— Однако идея этого закона встречает противодействие даже у части самих украинских артистов. Кто, по-твоему, особенно мешает его принятию?

— Люди, которые с нынешней ситуации кормятся. Коллаборационисты. Или те, кто привык зарабатывать бешеные деньги в России. Когда-то были прекрасные украинские поп-певицы Ирина Билык и Ани Лорак. Теперь их для меня нет. Это просто стыд. Твоя мама говорит по-украински, вышиванку носит, а ты, когда твою страну топчет фашистский кацапский сапог, едешь в Москву и кокошник русский примеряешь. Таких замаскированных поборников "русского мира", наверное, и на радиостанциях немало. Хотя, очевидно, их программным директорам и сотрудникам еще и просто лень заниматься национальным контентом. Им легче и удобнее работать по инерции, повторяя привычную ложь об отсутствии интересных украинских исполнителей. Но им нужно меняться. Иначе просто придется уйти с рынка. Например, в интернет — это хороший и перспективный ресурс. Но, если они хотят и дальше использовать украинский эфир, который является собственностью народа (это относится ко всем телевизионным и FM-частотам), то будут вынуждены принять и исполнять этот закон без каких-либо предубеждений. Это необходимо делать. Иначе ми так и не переступим, не преодолеем этот постколониальный "поребрик". Еще раз скажу: знать, сколько наших граждан погибло из-за этого российского нашествия, и продолжать крутить это, извините, попсовое российское г****, — не то что аморально — цинично.

— То, о чем, и даже как ты сейчас говоришь, это не просто позиция гражданина, но, в каком-то смысле, выступление политика. Еще буквально три-четыре года назад ты утверждал, что "заниматься политикой в Украине — это впустую тратить время", и заявлял, что "не хотел бы быть политикозависимым, поскольку, когда начинаешь играть в эту игру, сам становишься частью матрицы". Что изменило твои убеждения?

— На самом деле, этот перелом произошел после Евромайдана. До первого же Майдана, 2004 года, я вообще не интересовался политикой. Занимался музыкой — и все.

— Однако одним из гимнов Майдана-2004 наравне из, кажется, уже забытой вместе с группой "Гринджоли" песней "Разом нас багато", была и твоя "Не спи, моя рідна земля, прокинься, моя Україна", написанная, кстати, за год до тех памятных событий.

— До сих пор нет ни одного концерта, где бы ее не просили исполнить. Ее даже перепевают в разных странах на других языках. В Беларуси, где она называется "Два шляхи". Знаю американскую кавер-версию. Да и у нас она стала в хорошем смысле слова чуть ли не народной.

— Но давай вернемся ко второму Майдану…

— Я был там от начала до конца. И после него у меня внутри образовалась какая-то черная дыра. Я подумал, что надо что-то делать с обществом. И делать что-то конкретное в обществе. Потому принялся за культурную политику и дипломатию, чем, собственно, и занимаюсь последние два года. Вместе с замечательными украинскими художниками и музыкантами я создал выставку, а затем и альбом "Майдан. Україна. Шлях до свободи". Она демонстрировалась в Берлине, Лондоне, Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Вашингтоне, где проходила в Конгрессе США. И, наконец, удалось показать ее в Йельском университете, где выставка об Украине вообще демонстрировалась впервые в его истории.

— Поскольку благодаря этой деятельности ты общаешься со многими людьми за границей, то, наверное, можешь судить о том, как меняется к нам отношение в мире. Падает ли интерес к Украине? Или, наоборот, растет?

— Он однозначно снижается, ибо для того, чтобы страна пребывала в центре внимания и уважения мирового сообщества, нужно, во-первых, чтобы нынешние украинские политики делали то, чего от них ждут и требуют люди, а не продолжали врать, а, во-вторых, культурная дипломатия. Наша война мало кого интересует. Какой бы она не была страшной и печальной для нас, в современном мире очагов подобных трагических конфликтов, увы, очень много. И, по-видимому, нам надо настраиваться на то, что придется в первую очередь самим решать эту проблему. А вот поддержку мы можем получить и благодаря культуре. Она служит ключом для восприятия и понимания. Бывая за границей, я постоянно смотрю, что, где и как о нас пишут. Должен констатировать, что пишут мало и не всегда доброжелательно. Зато почти везде я встречаю публикации о русском балете. Россия вкладывает в имиджевые проекты миллионы. Нам об этом стоит задуматься.

— А как меняется, на твой взгляд, сама Украина. Ее нынешний выбор оплачен ценой огромных страданий, лишений и жертв. Но необратим ли этот он?

— Да, он необратим. Но это тяжелый и долгий путь. Мы просто не все замечаем. Но этот выбор уже в народной крови. В сознании тысяч людей. Майдан 2004 года был, как теперь стало ясно, пробуждением гражданского общества. Но из-за отсутствия опыта, понимания, что власть необходимо контролировать, и веры в то, что достаточно кого-то выбрать, и он дальше сам за все будет отвечать, процесс остановился. Однако гражданская активность общества не должна утихать ни на минуту. Нет в мире успешных стран, где бы общество пребывало в спячке. И если не работают социальные лифты, позволяющие обновлять так называемые элиты, наступает стагнация. Важно, что сегодня гражданское общество реально существует. Войну выигрывает народ, а не политики. Народ — добровольцы, волонтеры — собственной кровью останавливает врага. И как только война прекратится, как только карлик сдохнет, все в стране изменится кардинально, начнется нормальный процесс.

— Не слишком ли мы демонизируем карлика Путина? Ведь и наша так называемая политическая элита чрезвычайно инертна. А временами просто предательски себя ведет.

— К сожалению, это так. В ней, увы, преобладают люди, которые смотрят на Украину исключительно как на источник собственной прибыли. Но в результате событий 2013-14 годов, возможно, впервые за 20 лет появилась не такая уж маленькая группа молодых людей, которые и мыслят, и действуют иначе.

— Волонтерское движение, кажется, едва ли не самое светлое явление, возникшее в последние годы. Оно тем отраднее еще и потому, что самим фактом своего существования меняет, как мне кажется, некоторые наши не самые симпатичные психологические установки. Ведь, на мой взгляд, мы в каком-то смысле очень эгоистическая нация. Мы часто предпочитаем скулить и жаловаться, требовать помощи от посторонних и возмущаться, когда нам в ней отказывают, но сами не очень-то любим делиться, а солидарными бываем чаще всего в экстремальных ситуациях. Что надо предпринять, чтобы социальная ответственность друг перед другом все-таки усилилась и укрепилась в обществе?

— Хороший вопрос, и, кстати, очень актуальный. Конечно, нужно, чтобы мы были неравнодушны, действовали сообща и чувствовали бы взаимную ответственность. В Америке, сам тому свидетель, когда, например, начинается снегопад, никто не ожидает приезда коммунальных служб. Люди выходят на улицу с лопатами и расчищают дорогу перед домом. Они приучены отвечать за себя. При этом всегда умеют спросить с тех, кто халатно выполняет свое дело. Там представить невозможно украинский ЖЭК, где сидят жирные коррупционеры и крадут все, что только можно, манкируя своими обязанностями. Это относится к чему угодно — полиции, чиновникам. Граждане контролируют то, что финансируется за их счет.

— У нас, увы, многие люди даже не осознают, что вся государственная система содержится на наши средства. Что нужно делать, чтобы увеличить в стране именно количество граждан, перевоспитать их из обывателей, привыкших к патерналистскому ожиданию, дескать, придет избранный нами добрый, справедливый дядя и, наконец, нас накормит и сделает счастливыми?

— Для этого как раз и существуют культурное и медиа-пространства, где должны обсуждаться насущные общественные вопросы. В частности, должна существовать независимая пресса. Сейчас о том, что реально происходит в стране, знают, думаю, только потребители интернета. Но сознание большей части населения обрабатывают исключительно манипуляционные средства информации. В первую очередь телевидение, которое преимущественно контролируется не общественностью, а олигархами. И служит, прежде всего, их интересам.

— Как исправить эту ситуацию? И возможен ли у нас более радикальный вариант деолигархизации, нежели тот отчасти симулятивный процесс, который наблюдаем сейчас?

— От радикальных решений не застраховано ни одно общество в мире. Но я все же думаю, что предпочтительнее более мягкие модели социальных трансформаций. И шансы на такой путь развития у нас есть. Во-первых, увеличивается критическая масса молодых людей, которые уже не знают того мрачного, шизоидного состояния, когда ты никто и ничего не можешь, в котором росло наше поколение. Сейчас все наоборот. Все опирается на личность. Человек, который хочет что-то сделать, может смело действовать. Во-вторых, у нас перед глазами положительный опыт наших ближайших соседей и настоящих друзей — Польши и прибалтийских стран. Там ведь была приблизительно такая же ситуация, как и у нас, но, выбрав нормальный, демократический путь экономического развития, они добились очевидных успехов.

— Правда, и оттуда талантливая молодежь предпочитает уезжать в более развитые страны. У нас ведь тоже уйма людей, готовых бросить Украину.

— Я не могу согласиться с такой точкой зрения. Здесь неверное слово — "бросить". В свободном мире люди мигрируют, а не эмигрируют. Ведь потом они могут и вернуться. Немаловажно и то, что от выехавших из Украины в Европу людей сюда приходят миллиарды евро, которые дотируют украинскую экономику и содержат тех, кто здесь остался. И это официальный факт. Мне очень нравится мысль Любомира Гузара, высказанная по этому поводу. Его спросили, как он относится к тем, кто покидает родину и живет за границей. Он очень мудро ответил: "Когда мать рожает ребенка, значит ли это, что этот ребенок должен будет всю жизнь быть рядом с мамой? Или он, повзрослев, имеет право уехать от нее? Да, имеет. Но он также должен обязательно вернуться к маме, если она захворает или ей надо будет побелить хату". Это, по-моему, очень правильная позиция. Когда-то ведь из Украины тоже бежали люди, спасаясь от господствовавшего здесь человеконенавистнического режима. А теперь они помогают стране — и деньгами, и знаниями, и лекарствами фронту. Как по мне, диаспора наряду с молодежью, свободной от синдрома "совка", и есть, по сути, тот главный ресурс, который способен изменить ситуацию в стране.

— Я вижу, что ты с оптимизмом смотришь в наше будущее.

— Я не оптимистически смотрю, а реалистически. Я много езжу. И знаю, как обстоят дела и на фронте, и здесь, и за границей. Все будет хорошо. Просто надо осознать, что поднимать нашу землю и решать свои проблемы следует нам самим. Нам кажется, что кто-то за нас что-то сделает. Это очень удобная, но одновременно и глупая позиция. Нельзя перекладывать свои проблемы на чужие плечи. Миру, надо это твердо уяснить, безразлично то, что у нас происходит. Все страны заняты собой. Да, везде, где бы я ни бывал в последние два года, есть немало людей, которые нам сочувствуют и готовы помочь. Многие из них, кстати, имеют украинские корни. Я раньше даже не представлял, сколько этнических украинцев интегрированы в очень мощные и влиятельные структуры, в частности, в США и Канаде. На них, без сомнения, следует рассчитывать. Но еще в большей степени надо рассчитывать на самих себя. Нам самим, повторю, придется одолеть "поребрик".

— Квоты на украинские песни в радиоэфире — один из этапов этого процесса?

— Несомненно. Это стратегическая задача. Ведь когда информационное пространство твоей страны по твоей же собственной воле оккупировано врагом, — это абсурд. Представь себе, если бы в годы Второй мировой войны в Москве и Лондоне из радиоточек звучало бы "Дойчланд, дойчланд юбер аллес". А у нас считается нормальным то, что "Любэ", Газманов и прочие путинские холуи с утра до вечера исполняют по радио свои "душевные песни".